Радик Вахитов
Национальное духовное богатство любого народа составляют язык, религия, обычаи, традиции и история. Все это вместе с материальным состоянием народа определяет силу нации. Во всяком государстве есть малые народы или их частицы. Они инородцы и иноверцы в этом государстве. Не были исключением в этом плане ни Российская, ни советская (СССР) империи. Уничтожая малые народы, удар наносился по их духовному богатству.
Вытеснялись и исчезали языки, выведенные из государственной жизни. Притеснялась религия путем насильственной христианизации или атеистической пропаганды. Высмеивались обычаи и традиции, представляя их пережитками прошлого.
Среди малых народов: башкир, татар, удмуртов, мари и других, весьма почитаем был жизненный опыт предков — дедов и отцов, история нации, другими словами. Вот поэтому в первую очередь подрубались корни нации, искажалась ее история, особенно история национально-освободительной борьбы. У народа отнимали его прошлое, его национальных героев, извращали смысл национально-освободительной борьбы.
Расчет здесь прост — каждое следующее поколение, воспитанное на этом извращении, теряло силу нации. Уходило национальное самосознание, под громкими словами дружбы народов и интернационализма формировался национальный нигилизм, стиралось естественное стремление к самоуправлению, уничтожалось чувство хозяина своей земли, убивалось желание жить по своим обычаям и вере.
Так случилось и с национально-освободительной войной башкир, слившейся с восстанием уральских казаков под предводительством Е.Пугачева. Сегодня эту войну историки в своих книгах показывают нам Крестьянской войной 1773—1775 гг. А какой считали эту войну раньше, до того, как она стала “крестьянской”?
А.С.Пушкин, первый русский исследователь этой войны, назвал свой труд “Историей Пугачева”. Говорят, что по требованию царя название было изменено и его книга вышла в свет в 1834 году как “История Пугачевского бунта”. В конце XIX века (1880) Ф.Нефедов писал о движении среди башкир перед пугачевским бунтом. Первый советский сборник материалов об этой войне вышел в 1926—1931гг. под названием “Пугачевщина”.
В начале 30-х годов XX века И.Сталин, вскоре после убийства С.Кирова, опубликовал свою печально известную статью об обострении классовой борьбы как движущего фактора в развитии общества. После этой статьи и начались массовые репрессии 30-х годов. С тех пор в исторической науке воцарил классовый подход, классовая борьба была выставлена на передний фронт. Историки стали видеть классовую борьбу в каждом народном восстании. Если уж бунт никак не удавалось представить классовой борьбой, то восстание объявлялось реакционным, националистическим, религиозным.
Такая же участь постигла и историю этой войны. Я буду называть ее “Пугачевщиной”. Это хорошее короткое название, отражающее ее суть и не содержащее ничего придуманного.
С 50-х годов XX века советские историки начинают активно разрабатывать Пугачевщину в рамках классового подхода, представляя ее классовой борьбой крестьянства против феодального гнета. Окончательный переворот в оценке Пугачевщины произошел в 1961 году с началом издания трехтомника В.Мавродина. Этот труд имел еще двойное название “Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева”. Позже вторая часть названия в трудах историков исчезает, и Пугачевщина становится Крестьянской войной в России в 1773—1775 годах. Они начинают писать об участии в этой войне русского крестьянства, татар, удмуртов, казахов.
В истории, как и в любой другой политизированной науке тех лет, царило единомыслие. Критика исключалась. Абсолютное большинство читателей принимало на веру все то, что писалось в книгах, печаталось в газетах и журналах.
Советское время прошло. В стройных рядах единомыслящих историков появились бреши, пробитые инакомыслящими. И от этого история стала вдруг очень интересной. Историческая литература стала популярнее фантастики, потеснила на прилавках даже детективы. Но этот интерес относился больше к истории, созданной инакомыслящими. Основная же масса сегодняшних историков никак не хочет отойти от советской идеологии. И книги их пишутся на базе все того же классового подхода. Они лишь убрали из предисловий ссылки на основополагающие идеи марксизма-ленинизма, а суть осталась та же.
Так, наверное, уж сложен человек, что наибольший интерес у него вызывает история его малой родины. Она ему ближе, чем история мировой цивилизации. Вот и меня тянет к истории северо-востока Башкортостана, к прошлому народа, жившего на берегах Юрюзани и Ая, а это прошлое неразрывно связано с именем Салавата Юлаева, его борьбой, с Пугачевщиной в целом.
Несмотря на значительный вклад яицких казаков, башкир и другого служилого населения в организацию восстания, его фундаментальной социальной силой считалось крестьянство. Декларировалось об участии в восстании широких масс крестьянства, заявлялось, что его интересы, его место в общеисторическом процессе превратили движение в крестьянскую войну, придали ей собственно антикрепостническую, антидворянскую направленность1.
С первых строк своих сочинений историки откровенно писали и пишут о той “призме очков”, через которую нам предстоит взглянуть на Пугачевщину: “Исходя из утвердившихся в современной исторической науке воззрений на классовую борьбу трудового народа против социального и национального угнетения, как на важнейшее явление в развитии общества (сталинский тезис. — Р.В.), в задачи данной работы входило изучение социально-политических мотивов массового стихийного выступления 1773—1775 гг., прямых требований и идейных представлений повстанцев”2.
Это классический пример штампа в виде “утвердившихся в современной исторической науке воззрений”. Рамки очерчены, осталось наполнить содержание “социально-политическими мотивами стихийного массового выступления”. Не причины обуславливают следствие, а исходя из заданных рамок утвердившегося мнения отыскиваются причины. Мотивы подгоняются под эти рамки.
Точно так же искажается смысл борьбы башкир в этой войне. На передний план выставляется рост имущественного и социального неравенства в башкирском обществе, расслоение его на старшинскую верхушку и рядовых общинников, сопротивление трудовых масс засилью старшин. Пугачевское восстание представляют нам как протест трудовых масс башкирского народа против феодально-крепостнических порядков в стране, ущемления компетенции самоуправления, религиозного неравенства, против всяческих притеснений со стороны феодализирующейся старшинской верхушки, предавшей народные интересы и активно участвовавшей в карательных акциях против повстанцев.
Итак, везде классовая борьба, гражданская война против феодально-крепостнических порядков. Совсем иной точки зрения придерживались иностранные ученые, изучавшие историю Башкортостана. Так, в 1973 году в Висбадене вышла работа Доротеи Петерс “Политические и общественные представления в повстанческом движении под руководством Пугачева”, где она отмечает, что целью восставших башкир было изгнание всех русских из Башкирии. Салават Юлаев расценивается Петерс как руководитель не антифеодального, а национально-освободительного движения. В одной из глав она доказывает, что многие идеи Пугачева и его соратников были неприемлемы для рабочих горных заводов, а ведь это в основной массе приписанные к заводам крестьяне, те самые, кому историки определили быть “фундаментальной социальной силой” восстания3 . Работа Д.Петерс упоминается в Краткой энциклопедии “Башкортостан” в разделе “Историография Башкортостана”. Однако ее не встретить в библиографиях трудов наших историков, изучающих Пугачевщину. Для них работы Д.Петерс просто нет. Потому, видимо, что нет аргументов ее опровергнуть.
Характер всякого восстания определяют его движущие силы. Кто же восстал? Насколько эта война была крестьянской, по крайней мере, на территории Оренбургской губернии, там, где она началась, куда входила и Башкирия?
В начале 70-х годов XVIII века в Оренбургской губернии наиболее многочисленными сословиями были крестьяне — 328,5 тысячи человек и башкиры — 200 тысяч человек4 . Обратим внимание, число крестьян накануне войны превышало численность башкир более чем в 1,5 раза. А сколько же крестьян и сколько башкир восстали с Пугачевым? Конечно, напрямую практически невозможно указать эти цифры. Его войско постоянно менялось — как по численности, так и по национальному и сословному составу. Но есть другие количественные показатели, позволяющие судить о том, насколько многочисленно была представлена та или другая группа населения в войске Пугачева.
Наиболее многочисленна здесь группа башкирских полковников, бригадиров и генералов — 44 человека, включая одного из двух генерал-фельдмаршалов Пугачева. Все остальные военачальники этого ранга: казаки, мишари, татары, калмыки, мари, русские — 39 человек, а русских крестьян среди них — 4 человека. Причем одного из четырех — П.Кузьмина, рудничного приказчика Воскресенского завода, крестьянином-то назвать нельзя. Он один из заводских управителей.
Итак, на 328,5 тыс. крестьян Оренбургской губернии пришлось 3 полковника из русских крестьян и ни одного генерала, а на 200 тыс. башкир — 44 полковников и генералов, включая генерал-фельдмаршала.
Как правило, в армии Пугачева русским крестьянским отрядом командовал русский полковник, башкирами — башкир, мишарским отрядом — мишар, марийским — мари, а казачьим — казак. Это было связано с необходимостью знания языка бойцов отряда — многие из восставших знали лишь свой родной язык, с доверием бойцов к командиру своей национальности, с военной специализацией, с единой верой бойцов отряда, с обычаями, образом жизни, даже пищей из отрядного котла. Конечно, к каждому отряду примыкали и люди иной нации, но это были временные бойцы. Коммунистическая идеология пыталась сделать эти отряды интернациональными, но факты и исторические документы говорят об обратном. Так, отряд Салавата Юлаева после 23 марта 1774 года состоял из одних башкир, а казацкий отряд — из казаков5 . Конечно, главным полковникам подчинялись несколько отрядов, иногда различных национальностей. Полковник командовал отрядом свыше 500 человек.
Отсюда можно сделать приблизительный подсчет: 44 башкирских полковника имели под началом больше 20 тысяч башкир, 39 полковников остальных национальностей вместе — около 16 тысяч бойцов, 3 полковника из русских крестьян — 1,5 тысячи человек. Это, конечно, приблизительный подсчет, но соотношение воинской силы в армии Пугачева он показывает.
История сохранила и другие количественные показатели. Так, на допросе в Яицкой секретной комиссии сам Пугачев показал, что после июньских 1774 года боев с Михельсоном он провел в Башкирии около недели, где набрал “башкирцов тысяч десять и несколько завоцких крестьян, и пошол на Красноуфимскую крепость”6 .
Эти слова Пугачева довольно красноречивы — “башкирцов тысяч десять и несколько завоцких крестьян”. Благодаря этим нескольким крестьянам наши историки пытаются нас убедить, что Пугачев-де руководил “Крестьянской войной”.
Учитывая все это, можно утверждать, что на территории Оренбургской губернии, в Башкирии основной движущей силой восстания было служилое (войсковое) население и, в первую очередь, башкиры. Сама война никак не получается крестьянской.
С точки зрения движущих сил Пугачевщины особенно показателен последний ее этап. После взятия повстанцами Осы 21 июня 1774 года “Большое войско” во главе с Пугачевым переправилось через Каму и двинулось на Казань. Основная масса башкир, в том числе и Салават Юлаев, за Каму не пошла. Остались в Башкирии и многие другие знатные башкиры. За Камой им делать было нечего. Они воевали за свою землю, за свои права.
С Пугачевым на Казань пошел лишь отряд под командованием Юламана Кушаева. Известно, что этот отряд в сражениях под Казанью шел впереди Пугачевского войска. После битвы за Казань 12-15 июля почти все башкиры вернулись в Башкирию. С Пугачевым остался лишь Кинзя Арсланов с небольшой группой башкир.
Пугачев после Казани действительно двинул на Москву, как и обещал своим соратникам. Он думал, что это будет победное шествие, что многотысячная крестьянская армия возведет его на престол. Но, увы, с уходом башкир и казаков его армия превратилась в толпу плохо вооруженных и совсем не организованных крестьян. Пугачев быстро понял свою ошибку, но было уже поздно. В Башкирию он вернуться не мог. Подтянутые к Казани войска императрицы отсекли Ново-Московскую дорогу и перекрыли путь в Башкирию. Пугачев изменил свое намерение идти на Москву и, переправившись через Волгу у Кокшайска, двинул на Дон, рассчитывая поднять донских казаков.
Это было, по существу, бегством. Он уходил от регулярных войск, избегая сражений. Наши историки же совсем в иных красках описывают этот поход: “Но тысяча воинов Пугачева в который раз стала разрастаться, пополняемая новым притоком сил восстания. Народное движение охватило Казанскую и Нижегородскую губернии, смежные с ними уезды Московской и Воронежской губерний, в начале августа повстанческая армия вступила в пределы Астраханской губернии”7. Все хорошо, куда уж лучше! Только до железной клетки Пугачеву оставались считанные дни.
Вот на этом этапе, после Казани, после возвращения башкир на родину, армия Пугачева действительно стала крестьянской. К нему примкнули банды беглых крестьян, разбойничающих на Волге и в поволжских степях. Это был уже другой народ, другое войско. Если в Башкирии и в Оренбуржье за Пугачевым шло служилое население, военное сословие, в основном башкиры и казаки — кавалерийские отряды, имеющие военную выучку, дисциплину и оружие, вплоть до пушек, главное, умеющие воевать, то в Поволжье крестьянская армия Пугачева представляла собой совсем иную картину: толпы некогда мирного населения, вооруженного чем попало — топорами, косами, вилами, не отличающегося дисциплиной, не имеющего опыта боевых действий, без конницы, без артиллерии.
Судьба этой крестьянской армии была трагичной. Она просуществовала немногим больше одного месяца. Хотя армия Пугачева в этот короткий период и была действительно крестьянской, однако крестьянской войны не было и здесь. Эта армия не воевала — она бежала на юг, грабя по пути помещичьи усадьбы. Под Царицыном Михельсон догнал Пугачева и в первом же сражении 25 августа 1774 года крестьянское войско перестало существовать — толпы крестьян разбежались. Из них впоследствии вновь сформировались банды, грабившие купцов в Среднем и Нижнем Поволжье.
Уход из Башкирии, опора на крестьян и привели Пугачева к столь быстрой трагической развязке. Окончательным разгромом и поимкой Пугачева руководил А.Суворов. “Среди Большого Узеня, — вспоминал великий полководец в автобиографии издания 1790 г., — я тотчас разделил партии, чтоб его ловить, но известился, что его уральцы, усмотря сближения наши, от страху связали...” Как победитель, с радостью взялся он конвоировать Пугачева в Москву. А.Суворов писал П.Панину: “Ежели пожелать соизволите Ем.Пугачева из Сызрана мне препроводить далее, я охотно то на себя принимаю...” Пугачев был доставлен в Москву под крепким караулом, а башкиры боролись еще почти год — до лета следующего 1775 года.
Цифры упрямы. Они не подвластны мнениям историков, представляющих события в том или ином свете, угодном той или иной власти или идеологии. Если 44 башкирских полковника (а по С.Таймасову 86) пришлось на 200 тысяч башкирского населения, а 3 крестьянских полковника на 328,5 тысячи крестьян, если в Башкирии война шла почти два года, а крестьянское войско в Поволжье просуществовало чуть больше месяца, то как эта война может быть крестьянской? Это была национально-освободительная война башкир, объединившаяся с восстанием казаков. К ней примкнули и другие народы, населявшие Башкирию. У каждого народа были свои причины, приведшие его в ряды пугачевцев.
А какой была эта война для башкир? Действительно ли борьбой рядовых вотчинников против засилья феодализирующейся старшинской верхушки? Было ли башкирское общество расслоенным на бедных общинников и богатых старшин? О чем говорят цифры середины XVIII века?
С временным прекращением внешних войн императрица Екатерина II обратила свои заботы на экономику государства. Это дало повод ее приближенным устроить в России Вольное экономическое общество. Организаторы этого общества начали с того, что разослали по всем губерниям России запросы о состоянии экономики и просили людей просвещенных, проживающих там, ответить на них. От Оренбургской губернии, в которую входила Башкирия, прислал свои “Ответы...” П.И.Рычков8 . Он писал о башкирах: “Главная их экономия состоит в содержании конских заводов и бортевых пчел и в том они весьма прилежны и искусны”. Среди башкир много семейств имели по пятьсот, а некоторые по тысяче бортей. Один человек справлялся с 200-ми бортей. Большая часть башкир не нанимала себе работников, трудилась всей семьей.
Оренбургская губернская канцелярия сообщала в центр: “Из продуктов их собственных за самой лучшей и для государства потребнейший, можно было б почесть их, башкирских лошадей, которых они по великому пространству и привольству земель своих и угодий содержат по немалому числу, так что у многих башкирцов (многих! — Р.В.) в конных их заводах содержится кобыл по тысяче и больше...” Если сюда добавить приплод, молодняк, то получим 2000-3000 голов. В известной “Топографии Оренбургской губернии” П.И.Рычков указывает и цену башкирской лошади — от 30 до 50 рублей и выше (с. 148).
По данным Георги9 , рядовой общинник имел 30-50 лошадей, зажиточный 500; богатые башкиры имели более 2000 лошадей и крупного рогатого скота в половину против лошадей.
П.Рычков также называет среднюю цифру — 300-400 кобыл, а с учетом молодняка получаем 600-800 голов (Топография, с. 148).
Возьмем для расчетов среднюю цифру — 500 голов у зажиточного башкира. В денежном выражении 500 х 40 рублей = 20000 рублей — состояние среднего башкира, создаваемое лишь конским поголовьем.
А как же “феодализирующаяся старшинская верхушка”, нещадно эксплуатирующая рядовых башкир-вотчинников? Каким состоянием она владела? Возьмем, к примеру, Юлая Азналина, отца Салавата Юлаева. Будучи уже арестованным, на допросе в Тайной экспедиции Сената 25 февраля 1775 года Юлай рассказал, что когда он был в Челябинске с повинной, отряд подполковника Аршеневского ограбил его имение, “причем весь скот его лошадей с 50, также коров и мелкого скота немалое число взято”. Жену его били, и она выдала 600 рублей серебряной монетой, старинных серебряных монет на 15 рублей, медных 15 рублей, три лисицы, одна в 30 рублей, а две по 3 рубля.
Если сравнить состояние Юлая по лошадям и деньгам с делением башкир по данным Георги на рядовых общинников, зажиточных и богатых, то получается, что Юлай — один из авторитетнейших башкирских старшин, управлявший накануне Пугачевского восстания двумя волостями, был немногим богаче рядового башкира-вотчинника.
Конечно, в каждой волости было несколько бедных семей. Старшина, как глава рода, по законам родства, очень почитаемым башкирами, обязан был поддержать их. Естественно, большей частью давал в долг, причем не требовал возврата деньгами, а договаривался с должником об отработке долга, так как сам старшина был обычно человеком преклонного возраста и в помощниках нуждался, а у берущего в долг денег не предвиделось.
Конечно, в башкирском обществе были и богатые, и бедные. Но основная масса башкир в мирное время жила зажиточно. Сегодняшним башкирам, живущим в сельской местности, и в сказочном сне не приснятся те 30-50 голов лошадей, 10-15 коров, много овец и “великое пространство с привольем земель и угодий”.
Однако вернемся к старшинам-эксплуататорам. Характерным примером таковых обычно представляют известного башкирского тархана, старшину Кыдряса Муллакаева, человека весьма образованного, собиравшего древние рукописи, знавшего историю Башкортостана. И народ им был недоволен, и требовал убрать его с должности, и наемных работников он держал, и дети наймитов его скот пасли — феодал, эксплуататор, одним словом. Вот только почему он оказался полковником в войске Пугачева наряду с Кинзей Арслановым1 0. Случаен ли он там? Кто же возглавлял отряды башкир в войске Пугачева? Каков он, социальный облик пугачевского военачальника башкирской национальности?
Из 44 полковников и генералов 26 человек (около 60%) были из так называемой “феодализирующейся старшинской верхушки”: тарханы, старшины, их дети, сотники, муллы. Изучением военачальников Пугачева занимается С.Таймасов1 1. Он пишет: “Из 192 башкирских старшин 170 боролись против царского режима”. Его список башкирских военачальников Пугачева включает 86 полковников и генералов. Из них “феодализирующая старшинская верхушка” составляет 70 человек, или 81% от общего числа военачальников. Против кого же они воевали? Против самих себя?
В башкирских родах управлял обычно самый авторитетный, знатный, состоятельный человек. Только под началом таких людей башкиры шли на исполнение своих воинских обязанностей, ему доверяли сбор ясака, общение с администрацией края. Он же был для них практически единственным судьей. История показывает, что во всех башкирских восстаниях, начиная со времен Ивана Грозного и до Пугачева, какими бы эти восстания историками не показывались, башкирские отряды возглавляли знатные, авторитетные, состоятельные башкиры: тарханы, батыры, муллы, ахуны, старшины, сотники. Это, если хотите, менталитет, характерная черта башкирского народа. Так было и во время Пугачевского восстания, как бы историки не пытались поставить рядовых башкир и знать по разную сторону баррикад классовой борьбы. И у рядовых вотчинников, и у старшин были единые задачи и цели национально-освободительной войны.
Зачинателями так называемой Крестьянской войны 1773—1775 годов выступили яицкие казаки. Вот это военное сословие, в лице казаков Яицкого и Оренбургского войск, и было главной движущей силой Пугачевщины на первом начальном этапе восстания. Участие крестьян лишь предполагалось в заявлениях Пугачева накануне восстания: “... он с войском следовать будет в Русь, которая-де вся к нему пристанет” (показания М.А.Кожевникова 11 сентября 1773 года в Яицкой канцелярии). Однако до Руси еще было далеко, и до крестьян тоже.
С самого начала Пугачев решил привлечь на свою сторону казаков и башкир. В своем первом указе от 17 сентября 1773 года казакам Яицкого войска он писал: “... вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы вашы, так и вы послужите за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу”.
И далее: “... я, государь Петр Федорович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рекою с вершин и до устья и землею, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порахом, и хлебным правиянтом”.
Через две недели указом №6 от 1 октября 1773 года он обратился к “башкирским моим областям, старшине и деревенским старикам” с приветствием. Отметим, Пугачев, в отличие от некоторых наших историков, башкир знал и в первую очередь обратился с приветствием к старшинам. “Точно верьте, — говорил он, — в начале бог, а потом на земле я сам, властительный ваш государь”. Пугачев требовал одного — признать в нем царя. Со своей стороны он обещал башкирам: “... отныне я вас жалую землями, водами, лесами, рыбными ловлями, жилищами, покосами и с морями, хлебом, верою и законом вашим, посевом, телом, пропитанием, рубашками, жалованьем, свинцом, порохом и провиантом, словом всем тем, что вы желаете во всю жизнь вашу. И бутте подобны степным зверям”.
И вновь на изломе истории башкирам обещан утерянный уже национальный суверенитет: и самоуправление, и земли, и реки, и свободная вера, и свои законы, и огнестрельное оружие, и воля. Вот здесь переплелись интересы казачества и башкир. Вот почему башкиры присоединились к восставшим казакам.
Отметим, что в истории башкирских восстаний это случилось не в первый раз. Алдаровское восстание башкир в 1708 году совпало с восстанием донских казаков К.Булавина. Булавинцы неоднократно пытались прорваться на соединение к восставшим башкирам, видя в них реальную силу. Однако вернемся к Пугачеву.
Никаких бедных крестьян и никакой классовой борьбы не нужно было Пугачеву. В этом смысле показателен Манифест, объявленный во всенародное известие от декабря 1773 года: “Кто не повинуется и противится: бояр, генерал, майор, капитан и иные — голову рубить, имение взять. Если есть имущество, привезите царю: обоз, лошади и разное оружие доставьте царю, другие пожитки раздайте армейским людям. В одно время они вас объедали, лишали моих рабов воли и свободы, сейчас вы их рубите, но если не подчиняются. Кто повинуется, тот не противник — того не трогайте”.
Так Пугачев разделил население: не на бедных и богатых, угнетенных и угнетателей, а на тех, кто признал в нем царя и тех, кто не признал.
В начале восстания, 5 октября 1773 года, когда Пугачев подошел к Оренбургу, его отряд насчитывал 2500 бойцов: казаков, солдат, башкир, татар при 20 пушках. В конце года в Бердском лагере было 25 тысяч повстанцев, из них башкир — 10 тысяч конников. Никаких крестьян и никакой классовой борьбы там не было. Повстанцы осадили Оренбург, город, против строительства которого башкиры воевали 6 лет — с 1735 по 1740 год, потеряв половину народа; город, который был олицетворением царской власти, столь ненавистной казакам, жаждущим также своего суверенитета.
В апреле 1774 года Пугачев, после крупных поражений под Оренбургом, пошел в горно-лесную зону Башкирии. С конца мая 1774 года он, по сути, становится во главе национально-освободительной войны башкир: 31 мая он занимает Златоустовский завод, а через два дня — Саткинский. Жителей завода он изгнал, строения сжег.
Салават Юлаев двинулся навстречу Пугачеву. Они встретились 2 июня где-то между рекой Ай и деревней Киги. По признанию Пугачева, Салават привел башкирскую конницу в 3000 всадников. На следующий день в бою против Михельсона было 3500 человек. По сути, в этом бою, длившемся три дня, Пугачев командовал башкирским войском. Лишь незначительная часть его состояла из близких к Пугачеву казаков и представителей других национальностей. Отметим, что 5 июня Пугачев, удовлетворенный исходом боев, присвоил Салавату Юлаеву чин бригадира. Впервые царские войска во главе с лучшим командиром Михельсоном не смогли его одолеть. Башкиры Салавата успешно противостояли отлично вооруженным, хорошо подготовленным регулярным частям.
Конечно, Пугачев понимал, за что воюют башкиры. Поэтому, уходя из Башкирии, он, желая еще больше раздуть пламя национально-освободительной борьбы башкир, издал 2 мая 1774 года указ, повелевающий башкирам сжечь заводы, построенные на их землях, и выслать русских в Кунгурский уезд. Какая уж тут классовая борьба?
А что же крестьяне? Основная их масса была сосредоточена при заводах, в заводских деревнях. Именно их и приказал Пугачев выселить из Башкирии на север, в Кунгурский уезд. Интересы Пугачева и заводского крестьянства, изгнанного из своих жилищ, и вовсе оказались противоположными. Поэтому крестьяне большей частью воевали против него, обороняли заводы и свои деревни, кормили карательные отряды и служили в них проводниками.
Ложь наслоилась на ложь. Представив Пугачевщину Крестьянской войной, советским историкам удалось придать ей характер классовой борьбы, столь желанной для коммунистической идеологии. Но, как говорят, нет худа без добра. Отобрав у башкирского народа часть его истории, извратив ее, руководители СССР вернули ему национального героя Салавата Юлаева. Сказать точнее, дали возможность народу открыто его возвеличить. Но каким? Опять-таки, угодным им, чуть ли не большевиком-ленинцем, укладывая на его образ один слой лжи за другим.
Долг наших башкирских историков — восстановить подлинный лик Салавата, рассказать правду о его делах.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Белявский М.Т. Некоторые итоги изучения идеологии участников Крестьянской войны 1773—1775 гг. в России. // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1978. №3. С. 18.
2 Гвоздикова И.М. Башкортостан накануне и в годы Крестьянской войны под предводительством Е.И.Пугачева. Уфа: Китап, 1998. С.5.
3 Politisch und Creselschaftliche Vorsfellungen in der Aufstandbeweghung under Pugacew. 1773—1775. Wiesbaden. 1973.
4 Гвоздикова И.М. Там же. С. 29-31
5 Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений, 1773—1774 гг. М.: Наука, 1975. С. 254-255 и 238-240.
6 Вопросы истории, 1966, 4. С. 120-121.
7 Гвоздикова И.М. Там же. С. 424.
8 Рычков П.И. Ответы... Труды ВЭО, ч. 7, 1767. С. 111-112.
9 Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. Ч.2. СПб., 1799. С. 91.
10 Гвоздикова И.М. Там же. С. 502-508.
11 Таймасов С. Башкирские полковники Пугачева. Агидель, №4, 1996. С.131-151. Канзафар Усаев и Селеусин Кинзин — друзья и соратники. Башкортостан, № 4-7, 2000.
Источники:
- Журнал «Ватандаш» № 2, 2002 год.