Краевед Оренбуржья

Хасан Паксой,
доктор философии, профессор
Техасского технического университета
(г. Лаббок, штат Техас, США)

Хасан Бюлент Паксой (р.1948) — американский историк турецкого происхождения, специалист по истории и культуре Средней Азии, исламу, тюркскому национально-освободительному движению, басмачеству. Преподавал в государственном университете штата Огайо, университете штата Массачусетс, центральном государственном университете штата Коннектикут, читал лекции во многих зарубежных вузах. Автор 50 научных работ, в том числе нескольких книг. Ниже публикуется перевод статьи: Paksoy H.B. Basmachi Movement From Within: Account of Zeki Velidi Togan // Nationalities Papers. 1995. Vol. 23. No 2. P.373-399.

И.В.Сталин, критикуя Султан-Галиева, своего бывшего заместителя по Наркомнацу, заявил: «Я… обвинял его (Султан-Галиева. – Х.П.) в устройстве организации валидовского типа… Тем не менее, через неделю после этого он посылает... конспиративное письмо, где обязывает… установить контакт с басмачами и их лидером Валидовым...» [1].

«Башкирский тюрок» [2] Ахметзаки Валиди (Валидов) Тоган (1890-1970) дал оценку басмаческому движению [3] в двух своих произведениях, основанных на дневниках, которые он вел все время своего участия в движении. Эти записи были тайно вывезены по частям несколькими людьми и разными путями, как до, так и после отъезда самого Тогана из Туркестана в 1923 г. [4]. Обе работы Тогана дополняют друг друга и вполне достаточны для того, чтобы читатель получил представление о событиях, вызвавших появление приведенных выше слов Сталина и всего, что с ними связано [5].

Тоган указывает, что он пользовался, в частности, подшивками газет того времени, хранящимися в Библиотеке Гуверовского института войны, революции и мира, где в 1958 г. ему довелось вместе с Керенским читать их микрофильмы.

Тоган использовал также различные материалы, опубликованные о нем в Советском Союзе. Первая часть его исследования содержит краткую автобиографию, рассказывает о его учебе и об окружении, вторая повествует о событиях, приведших его в лагерь басмачей [6]. В связи с ограниченным размером данной статьи для показа участия Тогана в басмаческом движении я буду цитировать «Turkili» и «Воспоминания» [7].

Но сначала следует сделать два замечания. Во-первых, выясним, что означает сам термин «басмачи». Тоган указывает, что «это слово происходит от «baskinji» («разбойник») и сначала применялось к шайкам бандитов, которые существовали в Туркестане при царизме после того, как Россия захватила Туркмению, Башкортостан и Крым. Башкиры называли их хорасанским термином «ђњййњр». В Крыму и на Украине (будучи заимствованным с Крыма) употреблялось слово «гайдамак». У башкир гремели такие герои как Буранбай, в Крыму – Галим, в Самарканде – Намаз. Они не трогали местное население, а грабили русских и их мельницы, раздавая изъятую добычу людям. В Фергане при царизме они были так же активны... После расширения хлопковых плантаций в Фергане (с одновременным принудительным сокращением царизмом производства зерна. — Х.П.) экономическое положение населения ухудшилось, что усилило бандитизм. Идеалом узбекских и туркменских шаек басмачей был Кёроглу [8]. Басмачи Бухары, Самарканда, Джизака и туркмены собирались по ночам, чтобы читать «Кёроглу» и другие дастаны. Чисто внешне такой бандитизм являлся выражением народных чаяний. Акчураоглу Юсуф Бей [9] напоминает нам, что освободительные движения сербов, гайдуков, клефтинских и патикарийских греков наполовину состояли из националистически настроенных революционеров, а наполовину — из бандитов ... Большинство басмаческих отрядов возникло после 1918 г. и они не читали «Кёроглу»; они состояли из решительно настроенной сельской верхушки и иногда были грамотными. Несмотря на это, их называли басмачами. Поэтому в Туркестане эти группы считались «партизанами»; чаще всего их отождествляли с повстанцами, борющимися против колониальной власти. В настоящее время в узбекской и казахской печати можно встретить упоминания о китайских, алжирских и индусских басмачах» [10].

Вторая проблема связана с литературным стилем Тогана. Он владел многими туркестанскими диалектами, как старыми, так и нынешними. Время от времени он пишет на их смеси не только тогда, когда цитирует источники, но и когда что-то вспоминает. Создается впечатление, что в памяти Тогана события отложились на таком вот специфическом диалекте. Его очень беспокоило то, что его текст не смогут правильно понять читатели, и он попросил одного своего знакомого поэта просмотреть рукопись хотя бы одной из упомянутых выше книг. Тоган, как и большевики, много внимания уделял языковым вопросам и диалектам (большевики считали диалекты Центральной Азии самостоятельными языками) и даже поспорил по этому поводу с большевистским руководством в письме, которое публикуется в конце настоящей статьи. В «Turkili» Тоган специально рассмотрел проблемы языковой политики. Надо отметить, что под словом «турецкий», встречающимся у Тогана, следует понимать турецкие слова «тюрк», «тюрки», «тюркистани». Термины «тюркский» и «турецкий» представлены только в нетюркских языках, относятся к более позднему времени и изначально воспринимались иначе, чем сейчас.

Стиль Тогана — это предмет особого разговора. Бывает весьма непросто разобраться в его очень сложных, перегруженных деталями и насыщенных информацией длинных синтаксических конструкциях. Постоянно приходится разбивать его длинные фразы на более мелкие. Кроме того, иногда рассказ о результатах того или иного события предшествует его описанию. Для стиля Тогана характерны чуть ли не на целую страницу отступления от темы повествования, а затем возвращение к ней [11].

Такая специфика литературного оформления сочинений Тогана была одной из причин, которые сдерживали потенциальных переводчиков и издателей его работ. Делались попытки перевести его «Turkili» на английский и немецкий языки, но почти все эти переводы (среди них есть и полные варианты) остались в рукописи. Тоган сообщает, что один из них был подробно пересказан в книге Олафа Кэроэ [12].

I. Воспитание Тогана, его учеба и молодые годы

Тоган родился 10 декабря 1890 г. в башкирском ауле Кузян около Стерлитамака. Его семья, как и ее предки, занималась сельским хозяйством, особенно пчеловодством и хлебопашеством. Тоган отмечает, что вокруг его аула были места, которые назывались «уры¤ µлгўн» («русский умер») и «уры¤ њырылЉан» («русский сражен»), что хранило память о битвах прошлых столетий, ведшихся с XVII в., когда русские вторглись на земли башкир.

Начальное образование Тоган получил дома, т.к. его родители владели несколькими языками и знали восточную литературу. Затем он учился в деревенском медресе своего отца и дяди по материнской линии в Утяке, на расстоянии нескольких миль от родного села. К восемнадцати годам Тоган владел, кроме своего родного башкирского, чагатайским, персидским, арабским и русским языками. Сопровождая отца в длительных ежегодных поездках в Троицк и в соседние города, Тоган хорошо узнал этот край, что очень помогло ему, когда он возглавил башкирскую автономию.

Летом 1908 г. Тоган покинул свой дом, чтобы продолжить образование. В Казани он познакомился с несколькими видными востоковедами, в том числе с Н.Катановым (1862-1922) и Н.Ашмариным [13], посещал лекции в Казанском университете и медресе Касимия. Он замечает, что в Казани еще было живо окружение Ш.Марджани (1818-1889) [14]. В 1911 г. Тоган издал в Казани книгу «История тюрок и татар», чтобы обеспечить учебником свой курс, который он начал преподавать в Касимии.

Летом Тоган, возвращаясь погостить в Утяк, останавливался в различных городах, таких как Оренбург, Астрахань, Камелик, чтобы осмотреть исторические достопримечательности и встретиться с людьми, с которыми он переписывался. Он начал учить немецкий, французский и латинский языки для сдачи экзамена на должность преподавателя средних учебных заведений Российской империи и много читал восточных и западных авторов, особенно сочинения по тюркской истории.

Его «История тюрок и татар» была благожелательно принята специалистами, и вскоре он был избран членом Общества истории и археологии Казанского университета. Тоган получал тогда много приглашений от различных медресе преподавать за «хорошую плату». В 1913 г. упомянутое Общество официально поручило ему сбор источников в Ферганской области по истории, языку и литературе местного населения. В Ташкенте Тогану было предложено поступить на службу в администрацию Туркестанского военного губернатора, но он от этого отказался.

На следующий год Императорская Академия Наук (С.-Петербург) и Международное общество изучения Центральной Азии по рекомендации Катанова и В.В.Бартольда (1869-1930), поддержавших Тогана, направили его в Бухарское ханство для изучения и сбора исторических источников. После возвращения в Санкт-Петербург он при поддержке Бартольда опубликовал результаты этих поездок в специальных журналах.

Кроме того, Бартольд представил Тогана директору Практической восточной академии генералу Писареву. Сама царица была покровителем этого учреждения, и Бартольд пытался устроить Тогана преподавателем. По совету Бартольда Тоган поехал в Казань для сдачи экзамена на звание преподавателя русского языка в «инородческой семинарии». Хотя он и выдержал экзамен, будучи поддержан Ашмариным, но, «поскольку я не имел назначения, диплом был бесполезен». Тоган пишет: «Бартольд прилагал неимоверные усилия, спасая меня от военной службы. Он сказал мне: «быть пушечным мясом Вам нельзя». Несмотря на все усилия Бартольда и профессора Самойловича [15], меня забрали в солдаты. Но после того, как я две недели прожил в солдатской казарме, вышел закон, освобождающий от службы в армии учителей русских школ для инородцев. Я вернулся в Уфу…».

В конце 1914 г. Тоган начал преподавать в Уфе. В 1915 г. он был избран депутатом Государственной Думы. Тоган продолжил свои научные изыскания в Санкт-Петербурге, помог Бартольду подготовить и издать его труд «Улугбек и его время», посещал кружок В.В.Радлова (1837-1918) [16], просматривал корректуру работы Бартольда о походе Тимура в Индию, работал с Самойловичем в Императорском Русском Географическом Обществе и Азиатском музее. Он продолжал печататься и сблизился с политиками, особенно с социалистами-революционерами (эсерами). Одним из них был Керенский, который провел свое детство в Ташкенте, где его отец был «инспектором просвещения». При поддержке Керенского Тоган и Мустафа Чокаев смогли съездить на фронт, чтобы проверить положение там туркестанских рабочих [17].

В это же время Тоган познакомился с Максимом Горьким (1868-1936) и писателями, работавшими в журнале «Летопись»: «Горький решил выпускать литературные сборники, чтобы представить читателям культуру находящихся под властью России народов. Уже готовились такие сборники по литературе и истории Украины, Финляндии, Армении, Грузии. Составление сборника «Российские мусульмане» Горький поручил мне. Зимой 1916 г. я много работал над ним: просмотрел имеющуюся в петербургской Публичной библиотеке изданную в России мусульманскую прессу, статьи Исмаила Гаспринского (1854-1914) [18], Хасан бея Меликова-Зердаби (1842-1907), Фаттаха Ахундова (Мирза Фатали Ахунзаде; 1812-1878) [19], прочитал туркестанские издания русских. Очень помог мне заведующий восточным отделом библиотеки старый профессор Василий Дмитриевич Смирнов. С его помощью я познакомился с неопубликованными произведениями российских мусульман, не включенными в мой сборник. У меня получился большой том. Написал я его по-русски и осенью 1916 г. вручил Горькому. Он дал книгу украинцу Гуревичу для просмотра на предмет стиля. Но произошла революция, и Гуревич, министр просвещения Украины, у которого остался мой труд, был убит».

Тоган вновь вернулся в науку в 1925 г. Министерство просвещения Турецкой Республики пригласило его на работу, через шесть недель он получил турецкое гражданство и начал преподавать в Стамбульском университете. После спора по одному историческому вопросу на первом турецком Историческом конгрессе он ушел в отставку и поступил учиться в Венский университет (1932), где получил докторскую степень (1935). Затем Тоган преподавал в Боннском и Геттингенском университетах (1935-1939), а в 1939 г. вернулся в Стамбульский университет.

В 1944 г. он провел 17 месяцев и 10 дней в турецкой тюрьме «из-за действий, направленных против Советов», а через некоторое время после освобождения в 1948 г. вновь вернулся на преподавательскую работу. Тоган был организатором XXI Международного Конгресса востоковедов (1951), в 1953 г. стал главой Исламского института Стамбульского университета (1953), был профессором по приглашению Колумбийского университета (1958), почетным доктором Манчестерского университета (1967) и продолжал работать в Стамбуле на поприще истории вплоть до своей смерти в 1970 г. Им опубликовано на различных языках около 400 научных работ [20].

II. Первые шаги

Февральская революция 1917 г. застала Тогана в столице России. Он сразу же стал участвовать в политических совещаниях, «созванных, чтобы обсудить правовой и социальный статус тюркского населения России в свете новых событий». С этой целью он выехал в Ташкент, где ему пришлось противостоять русскому большинству в Ташкентском Совете. Он вступил в ташкентскую организацию партии эсеров, но через месяц вышел из нее, узнав о том, что эсеры участвовали в распределении продовольствия только среди горожан.

Тоган далее отмечает, что большинство образованных русских в Ташкенте были членами партии кадетов, местную организацию которой возглавлял бывший городской голова Маллицкий. Кадеты планировали разделить управление на городское (русское) и сельское (туземное); основная нагрузка по управлению ложилась на русские земства. Тоган «изучил все, что было издано русскими касательно управления Туркестаном и земств. Они перевели и опубликовали в нескольких томах правила и законы управления англичан в Индии, когда захватившее меньшинство управляет захваченным большинством. На заседание 14 апреля я принес и эти книги». В своей трактовке этого вопроса Тоган получил поддержку эсеров. Дискуссия была опубликована в ташкентских «Туркестанских ведомостях».

Тем временем Тоган готовился к Всероссийскому мусульманскому съезду в Москве, «везде требуя, чтобы тюрки имели территориальную автономию, таким образом формируя федеративную систему в рамках новой власти». Он выступал за «включение всех тюркских регионов Российской империи в этот автономный Туркестан». Тоган противостоял не только большевикам, но и своим «унитаристам», которые не приняли идею федерации по Тогану, одобрив принцип «единой и неделимой России». Кроме того улама-кадимисты (ортодоксальное духовенство), в ряде регионов являвшиеся царскими чиновниками [21], выступили против территориальной автономии или провозглашения Туркестана в качестве составной части единого Российского государства.

Так как и Московский и Ташкентский Советы стояли на позициях «русификации», Тоган продолжил свою деятельность среди башкир. Ему сопутствовал успех, поскольку Башкортостан после нескольких курултаев (съездов) провозгласил автономию во главе с Юнусом Бикбовым. На Тогана были возложены внутренние дела и оборона республики. Одновременно начала формироваться система власти Башкортостана и было восстановлено Башкирское войско [22].

18 января (по новому стилю) 1918 г. большевики заняли Оренбург, где тогда находилось правительство автономного Башкортостана. В первые дни они лояльно относились к башкирским вождям, но 3 февраля арестовали их вместе с Тоганом. Вероятно, это подстроили соперники Тогана и унитаристы. Если бы не восстание, поднятое сторонниками Тогана с целью освобождения узников, он вряд ли бы сумел выжить. В ночь на 3-4 апреля Тогана освободили. Быстро собрав своих друзей, он развернул партизанское движение в защиту башкир.

27 мая 1918 г. против большевиков восстал чехословацкий корпус. Тоган и его соратники вошли в контакт с чехами. 7 июня башкирское правительство было восстановлено в Челябинске, и башкирские полки были мобилизованы на фронт [23].

Вместе с Сибирским правительством и казахской Алаш-Ордой [24] Тоган и его отряды сумели изгнать красных из Оренбурга и с исконных башкирских земель. Башкирская ЧК, действуя в союзе с Самарским правительством, уральскими казаками и казахами, установила связи с городами Туркестана. Членом этой организации был узбек Абдулхамид Сулейман (псевдоним — Чулпан), [25], одно время являвшийся секретарем Тогана, и обычно представляемый совет­ской историографией в качестве честного большевика.

Красные начали играть на противоречиях между кадетами и белыми. В это время французская военная группировка под командованием генерала Жанена выступила против красных, но одновременно Жанен говорил враждующим сторонам: «хоть одни из вас красные, а другие белые, вы же россияне, не воюйте, примиритесь».

21 ноября Колчак, объявивший себя Верховным правителем России, издал приказ о расформировании башкиро-казахского корпуса. Самара, основной источник поставки боеприпасов для башкирской армии, сдавшись Колчаку, поставила сторонников Тогана в сложное положение. Из перехваченных сообщений между генералами Жаненом, Дутовым и адмиралом Колчаком башкиры поняли, в какое положение они попали. Будучи окруженными со всех сторон врагами — красными в Самаре и Актюбинске, Дутовым и Колчаком, лишившись необходимых поставок, Тоган и его друзья приняли решение пойти на мир с Москвой.

В ответ на требования западных союзников прекратить борьбу с белыми, башкиры и казахи послали своих представителей к большевикам, чтобы начать переговоры о мире. Тоган обратился к своим старым друзьям, Федору Ивановичу Шаляпину (1873-1938) и Горькому, чтобы те помогли ему войти в контакт с руководством большевиков.

Переход на сторону большевиков, еще недавно бывших врагами башкир, требовал соблюдения от последних особой осторожности, секретности и дисциплины. Чтобы ускорить процесс начала переговоров, из Москвы в Уфу был послан Мирсаид Султангалиев [26]. Он предложил условия, благоприятные для башкирско-казахского корпуса и его командования. Наконец, с 18 февраля 1919 г. Тоган официально стал сотрудничать с Лениным и Сталиным. Эта вынужденная дружба продлилась 15 месяцев.

Ленин, Троцкий, Сталин и другие большевистские руководители широко разрекламировали переход башкир на их сторону. Сталин уже 2 марта 1919 г. выступил в «Правде» со статьей «Наши задачи на Востоке». Следовательно, Тоган и его соратники теперь могли быть спокойны за свою жизнь. В башкирской армии оставили прежних командиров, а некоторые ее части послали на Западный фронт. Однако мнения по башкирскому вопросу среди лидеров большевиков разделились. Ленин приказал предоставить башкирской армии оружие и боеприпасы. Сталин полностью изменил эту директиву. Но Троцкий отменил распоряжение Сталина и обеспечил башкир вооружением.

Следующие события, связанные с «сотрудничеством» Тогана с Москвой, составляют предмет особого разговора. Бесспорным является то, что Тоган, до этого не сомневавшийся в необходимости союза с большевиками, вскоре начал разочаровываться в своем решении. Постепенно он понял, что русские, несмотря на свои обещания, не станут ни с кем делиться властью. Переговоры с Троцким, Плехановым, Лениным, Сталиным, Преображенским, Артемом и другими большевиками свидетельствовали об их нежелании поддержать башкиро-казахскую автономию. Наоборот, казахов и башкир отделили друг от друга территорией, заселенной русскими.

25 февраля 1920 г. Башкирский ревком избрал своим председателем Тогана, сменившего на этом посту Хариса Юмагулова, «вызванного в Москву». Вскоре и Тогана затребовали в столицу, где Ленин и Сталин предлагали ему «работать во всероссийском масштабе, а не заниматься слишком много делами управления малого народа», т.е. башкир. В конце мая 1920 г., находясь в Москве, Тоган установил связь с Джемаль-пашой и Халиль-пашой, а также представителями комитета «Единение и прогресс» [27]. Во время обеда, данного в их честь в здании башкирского представительства [28] в Москве, Тоган предложил провести съезд мусульманских народов России. Он изложил эту идею Сталину и секретарям ЦК партии и ее же поддержали Джемаль-паша и Халиль-паша.

Ленин попросил Тогана обсудить с ним тезисы по национальному и колониальному вопросам и дать на них письменный отзыв. На этой последней встрече Ленин отклонил требования руководителей Туркестана, переданные ему Тоганом. По-видимому, это окончательно переполнило чашу терпения Тогана, привело к его разрыву с большевиками и сосредоточению на делах «тайной организации» (Общества).

III. Разрыв с большевиками

В марте 1919 г., вскоре после установления союза большевиков с башкирами, Тоган и другие туркестанские лидеры предложили создать в Центральной Азии партию «ЭРК» [29]. Эта партия должна была непосредственно входить в Коминтерн, минуя РКП (б), и препятствовать попаданию Туркестана под полное влияние Российской Коммунистической партии. Но эту идею отклонил Сталин. Тогда Тоган и другие руководители занялись внедрением своих представителей в руководство коммунистических партий, возникших тогда в Центральной Азии. Вероятно, что в это дело была активно вовлечена Башкирская ЧК. Эти люди должны были составить «тайную организацию». Получив весной 1920 г. отказ Ленина удовлетворить национальные запросы, Тоган решил осуществить свои планы с помощью басмачей, чье движение уже набирало силу в Центральной Азии. 29 июня 1920 г. он покинул Москву.

Лето Тоган провел на центральноазиатских bozkir (букв.: огороженное пастбище; степь), разрабатывая там свои планы. 1-5 сентября 1920 г. он нелегально «посетил» съезд трудящихся Востока в Баку. Хотя его присутствие было негласным, Тоган находился в курсе всего, что происходило на съезде. Он «участвовал» в работе этого форума, разрабатывая проекты резолюций, которые писал и передавал по своим каналам. На конгрессе Коминтерна, собравшемся в Москве после отъезда оттуда Тогана, была распространена статья, подготовленная сотрудником Наркоминдела, одним из специалистов Коминтерна по Ближнему Востоку, Павловичем. Предназначавшаяся для большевистских работников, которым предстояло работать на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, она не была вручена коммунистам-мусульманам. Сочувствующий последним один польский коммунист тайно передал эту статью сторонникам Тогана [30]. В ней говорилось: «Поскольку у народов Ближнего Востока, таких, как арабы, турки, иранцы, афганцы, не развит капитализм и слабо классовое сознание, необходимо усугублять имеющиеся там общественные противоречия, например, религиозные, или противоречия и личное соперничество между торговцами и шейхами; языки этих народов еще не оформились, не устоялись, следует препятствовать созданию сильного объединяющего литературного языка; движения на сближение с простым народом неизбежно породят дробление языков, важно использовать это обстоятельство».

Важность этой статьи заключалась в том, что она: a) не была оглашена делегатам съезда; б) предусматривала использование большевиками той же тактики, что применялась ими для борьбы с царизмом; в) предполагала установить контроль над Туркестаном. После прибытия в Петровск-Порт Тоган послал следующее письмо Ленину, Сталину, Троцкому и Рыкову, датированное 12 сентября 1920 г.: «Из политики, которую начал осуществлять ЦК РКП (б), явствует, что в отношении народов Востока вы, как и Артем, и другие товарищи, приняли за основу идею русских националистов-шовинистов. Товарищ Троцкий, когда изучал эти вопросы в Уфе, понял, что деятельность представителей центра состоит из ряда провокаций. Нет сомнений, что он доложил это в ЦК, но политика русского империализма осталась неизменной. Стоящие во главе Турккомиссии товарищи Фрунзе и Куйбышев, как и Троцкий, говорили, что политика, проводимая ЦК, является двуличной и лживой, это было открыто сказано и после нашего с Рыскуловым отъезда. Наши товарищи, члены партии, сторонники продолжения традиционной политики русского империализма, на заседаниях Турккомиссии открыто предлагали ускорить искусственным образом классовое расслоение среди населения Туркестана, а националистов, таких как Рыскулов и Валидов, выставить врагами национального рабочего класса; национальных интеллигентов — приверженцев русского империализма — вы называете «октябристами» и с их помощью хотите расправиться с нами. Но вы должны знать, что мы не сумеем быть классовым врагом наших бедняков и никогда не согласимся быть мишенью для насмешек. Мы не станем объектами этой вашей политики, поищите себе других. Съезд народов Востока в Баку с очевидностью показал, что наступление на права туркестанцев – не инициатива русских коммунистов на местах, а собственная политика ЦК. Участвующие в съезде от ЦК Зиновьев и Радек обращались с представителями Востока, как комиссары с темной массой на крестьянских съездах в начале революции. Они не ограничились тем, что кричали и не давали делегатам зачитать сообщения, привезенные с мест; с помощью красногвардейцев они затыкали рты и вынудили делегатов съезда принять только те решения, которые продиктовала Москва. Проблема восточных народов была сведена лишь к проблеме территориальной и крестьянской. Ясно было, что ЦК идет ошибочным путем. Искусственное расслоение восточного крестьянства можно было вызвать только террором. Когда товарищ Ленин на конгрессе Коминтерна зачитал свои тезисы по национальному вопросу, мы письменно изложили наши соображения о том, что социальная революция на Востоке невозможна путем искусственного классового расслоения, вопрос гораздо сложнее. Если европейские капиталисты и рабочий класс выступают на Востоке едино в качестве владельцев колоний, то и восточный крестьянин и рабочий будет чувствовать необходимость объединиться со своим восточным богатеем. Видя, что не осуществляется нужное вам классовое расслоение, вы будете винить в этом местную интеллигенцию, разделите ее на «классовых врагов, мелкобуржуазных националистов» и «левых октябристов»; последних вы вскоре тоже поставите в ряд классовых врагов, а на их место выдвините новых «левых октябристов». Вы думаете, что так постепенно перед вами останется лишь масса безграмотных крестьян, которые умеют только управлять ослом и быком и копать землю. Я не думаю, что вы сможете внедрить в масштабе Туркестана ваше неуважение к местному интеллигенту. Так дайте местной интеллигенции возможность нормально работать хотя бы в советской Бухаре после бегства эмира».

Тоган послал еще одно письмо из Петровск-Порта, на сей раз к Крестинскому и Преображенскому, секретарям ЦК и членам Политбюро: «У нас разные взгляды на проблемы сочетания социализма с национальными принципами в период, когда господство социализма видоизменяет форму крупных наций, но я был искренне в дружеских отношениях с вами обоими, достойными людьми, и еще со многими партийными товарищами. Я не предал вас, переходя на путь борьбы против Советов и коммунизма. Я обманул государственных деятелей, таких, как Сталин, которые обманули меня. Товарищи жалуются на неискреннего, замаскированного диктатора, который играет людьми, их волей, и сообщают о страшном терроре внутри партии. Может быть, и вы в один прекрасный день будете уничтожены. Не хочу сидеть и ждать, когда мне отсекут голову. Предпочитаю умереть в открытой борьбе». Тоган в своих мемуарах добавляет, что его слова сбылись: Крестинский и Преображенский были казнены в 1937 г. после сделанных ими под пытками «признаний».

Между 12 сентября и 31 декабря 1920 г. Тоган пересек территорию, разделявшую Петровск-Порт и Бухару. В пути, путешествуя инкогнито, он исследовал исторические места, общался с местным руководством и изучал ландшафт и население края. Он обращает внимание, что вплоть до местечка Сам он читал воспоминания Бабура [31] и «Капитал» Маркса, которые нес вместе со своим биноклем. Перед своим прибытием в Кунград он, однако, вынужден был оставить все это, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

IV. Басмачи и Тоган

Прибыв в Бухару [32], Тоган встретился с другими членами Общества, о чем они заранее договорились. Их первым делом была организация национальной бухарской армии и образование Национальной Федерации Туркестана с участием представителей от Хивы, Туркмении и Казахстана. Казахские интеллигенты и представители Туркестана, посланные во все концы Казахстана, возвращались назад, чтобы присоединиться к Тогану. Немало башкирских офицеров были назначены командовать гарнизонами в Карши, Шахрисабзе, Нурате, Гузаре, Кермине. Они хотели добиться автономии, чему так противились русские. Хотя Бухарское правительство все еще существовало, почти всеми делами там заправлял Революционный комитет (возможно, включавший в себя русских). Тоган так описывает сложную политическую ситуацию в Бухарском эмирате накануне его падения: «Было три типа басмачей: эмиристы, похожие на эмиристов и антиэмиристы. Но басмачество этим не исчерпывалось. Джемаль-паша хотел решать проблемы Туркестана и басмачей, сидя в Кабуле. Энвер-паша дирижировал пробольшевистским «Союзом ислама» из Москвы. Это давало некоторый эффект. Имелись и такие, которые пытались пробраться в Туркестан, по-видимому, страстно желая присоединиться к нам... Кроме того, требовалось установить контакты с российскими партиями, боровшимися против большевиков. В Бухаре и Хиве власть перешла в руки тех друзей-националистов, чье правление, хотя и временно, сменило «коммунизм» на «популизм». Требовалось разобраться в экономических и социальных теориях всех этих группировок. Политики делились на: a) кадимистов [33], b) джадидистов, c) социалистов, а после падения эмира сконцентрировались вокруг джадидов и социалистов. Однако цели у них были различные. В первую неделю января 1921 г. был рассмотрен вопрос о программах. Доминировали члены «исламских профсоюзов» и бухарские джадиды. Популистский социализм был представлен Абдулхамидом Арифом [34] и мной. Так как к общему совещанию не был представлен проект программы, была рассмотрена программа социалистической партии. Впервые она была оглашена в 1919 г. в Башкортостане, затем в 1920 г. в Москве, и, наконец, в 1920 г. на Бакинском съезде. Не все из присутствовавших на совещании были согласны ее принять. Несколькими днями позже Мирза Абдулкадыр Мухитдин-оглу, представитель большинства, предложил программу из 19 пунктов, которая призывала женщин носить паранджу, вернуться к шариату, восстановить почтение к религии, содержала обращение к Лиге Наций [35]. Однако с этим не все согласились».

Обе группировки пришли к следующим решениям:

1. Создать тайную организацию.
2. Добиваться свержения эмира и формирования национального правительства.
3. Учредить министерство обороны, местные военные комиссариаты и сформировать национальную армию.
4. Создать современную систему образования.

В результате дискуссий обе стороны выработали платформу из семи пунктов, изложенную ниже. Впоследствии они развили свои партийные платформы. Эта программа обсуждалась и уточнялась на съездах в Самарканде (сентябрь-октябрь 1921 г.) и Ташкенте (сентябрь 1922 г.). Эти семь пунктов были следующие:

1. Независимость.
2. Демократическая республика.
3. Национальная армия.
4. Использование в целях независимости Туркестана экономического управления, железнодорожного строительства и системы каналов.
5. Современное просвещение и образование и поиск возможных путей знакомства с западной культурой без посредничества русских.
6. Национальный вопрос, использование школ и национального богатства страны пропорционально соотношению проживающих в ней народов.
7. Полная свобода религии, невмешательство религии в политические проблемы.

Как видно, эта программа не носила теологического оттенка и демонстрировала религиозную терпимость. Согласно Тогану, планировалось объединить все политические течения Туркестана в единый союз, который, если использовать современную терминологию, напоминал бы Народный фронт. Основанная тогда социалистическая партия позже изменила свое название на «ЭРК», а ее программа была сокращена с 27 до 9 пунктов.

V. Программа партии «ЭРК»

1. В народнохозяйственной области: национализация земли, воды, недр, коллективизация сельского хозяйства, строительство больших каналов, претворение в жизнь социализма.
2. Внедрение в плановом порядке в местные туркестанские структуры рабочих организаций по типу таковых в цивилизованных странах с развитой промышленностью; предоставление туркестанским трудящимся юридических прав на создание организаций среди чернорабочих и дехкан.
3. Избавление от колонизаторов в Туркестане и самостоятельное управление страной. Это первое и непременное условие, которое будет способствовать расслоению общества и усилению борьбы трудящихся за свои права.
4. Способом правления в свободном Туркестане будет демократическая система, которая обеспечит беспрепятственную деятельность трудящихся классов и сторонников обновления. Парламент Туркестана образуется путем прямых всенародных выборов, организуемых городскими и областными властями.
5. Национальная армия будет гарантировать управление страной и претворение в жизнь социализма.
6. Национальные вопросы и вопросы национальных меньшинств в Туркестане решаются в соответствии с численностью того или иного народа.
7. Дело просвещения будет находиться в руках местных властей, управление государственными учреждениями, транспортными средствами, железной дорогой, почтой, телеграфом, сельским хозяйством, промышленностью будет обеспечено путем передачи всех полномочий национальному правительству, все должно быть организовано так, чтобы избавиться от иностранного (т.е. русского) влияния и стать полными хозяевами национальной культуры. Для развития просвещения будут открываться рабочие, общеобразовательные школы и профессиональные училища.
8. Отделение религии от государства.
9. Туркестан может войти только в тот интернационал, где социалисты борются за права угнетенных народов также, как за права угнетенных классов [36].

Наряду с социалистами в Центральной Азии имелись также и «модернисты». Последние были наследниками джадидистов – от Шихабуддина Марджани (1815-1889) [37] и Каюма Насыри (1825-1902) [38] до Гаспралы Исмаил Бея (1854-1914). Гаспралы распространял джадидизм через собственную газету и через открытые им школы [39].

VI. Программа джадидистской партии «Терраки перверлер» [40]

1. Основа основ – независимость и владение национальной культурой. Это идеал всех народов. Наша цель – независимость Туркестана и создание национального правительства. Нация опирается на единство языка, религии, традиций, литературы и обычаев.
2. Форма государства и правления в свободном Туркестане – республика, а основа власти – избираемые демократическим путем национальный парламент, областные, районные и городские земства.
3. Члены центрального правительства назначаются президентом с одобрения национального парламента. Руководители районов и городов избираются соответствующими земствами. Порядок выборов национального парламента, президента и областных земств определяется первым курултаем независимого Туркестана.
4. Нетюркские народы Туркестана также пользуются гражданскими правами. Они вместе с тюрками стремятся усилить тюркский элемент в культуре Туркестана.
5. Туркестанское национальное правительство опирается на туркестанские вооруженные силы, служба в армии обязательна.
6. Для защиты внутреннего правопорядка создается местная милиция, входящая в систему национальной обороны страны.
7. В стране существует полная свобода совести. Обеспечивается свобода вероисповедания. Не разрешается деятельность иностранных миссионеров.
8. Основной государственный закон обеспечивает свободу печати и свободу личности.
9. Налоги в стране взимаются в соответствии с доходами. Аналогично взимается налог с наследства. В Туркестане отменяются средневековые налоги – пережитки прошлого.
10. Земля, вода, недра, полезные ископаемые, леса являются собственностью государства. Земля предоставляется в личное пользование дехканам.
11. Частные лица не могут заниматься между собой куплей-продажей земли и воды. Этим может заниматься только государство. Порядок наделения землей определяется законом в соответствии с местными условиями.
12. Свобода Туркестана возможна только при условии обретения экономической независимости. Поэтому Туркестан возрождает и развивает экономические связи с соседними государствами на современном уровне.
13. Основа земельной проблемы Туркестана – вода, поэтому все силы должны быть отданы на расширение и благоустройство ирригационных систем. Осознавая всю важность водной проблемы необходимо стремиться к ее урегулированию.
14. Самая важная проблема в Туркестане, особенно для казахов, киргизов, туркмен – переход кочевых племен к оседлому образу жизни. Это возможно путем обводнения новых земель в бассейнах больших рек. Туркестан принимает переселенцев только тюркского происхождения и мусульманского вероисповедания.
15. Положение рабочих в Туркестане связано с развитием национальной промышленности в стране. Проблемы условий труда рабочих, продолжительности рабочего дня, работы женщин и детей, социального обеспечения должны разрешаться методами передовых стран.
16. В вопросах права – независимость и равные права каждому. Обеспечивается принятие и соблюдение современных законов независимо от вероисповедания.
17. В области просвещения – стремление к обеспечению всеобщего бесплатного начального обучения. Граждане страны могут открывать частные школы при условии, что обучение в них не противоречит интересам государства.
18. Важное значение в Туркестане придается направлению в Европу учащихся, особенно профессиональных училищ.
19. Стремление сохранить произведения искусства, собранные в Туркестане, очаге древней цивилизации, и использовать их в развитии национальной культуры.

Тоган добавляет, что «идея будущего правления в Туркестане в виде двухпартийной системы – одна из партий радикальная национальная, другая социалистическая – возникла без какого-либо внешнего влияния; местные условия и переговоры 1921 г. интеллигентов и предпринимателей, представляющих туркестанские народы и народности, породили эту двухпартийную, с учетом Алаш-Орды, даже трехпартийную систему. Туркестанцы, обсуждавшие этот вопрос, почти не имели понятия о двухпартийных системах Англии и Америки».

VII. Общество и басмачи

До создания Общества, во времена Бухарского эмирата, туркестанские интеллигенты не сотрудничали с басмачами. Басмаческие отряды в большинстве своем состояли из улама-кадимистов и части фанатичной узбекской буржуазии. На выборах в Учредительное собрание в 1917 г. лица, имевшие высшее образование, были в списке № 4. Улама, противопоставляя себя интеллигентам, называли последних «дордунчу» («четвертые») и вели против них активную пропаганду. В результате, большинство молодежи в 1918-1919 гг. не доверяло дордунчу, главным образом потому, что интеллигенты стояли на стороне Советов [41]. Поскольку в 1920 г. большевики сорвали планы интеллигентов, последние вступили в ряды Общества. Упразднение Бухарского эмирата позволило молодежи начать активные действия. Все это ослабило влияние улама на басмачей. Общество без всяких колебаний пошло на контакт с басмачами в Самарканде, Хиве и Фергане, чтобы создать из них подлинное национальное движение, основанное на моральном духе и объединенное в современную организацию, а также сформировать воинские части под командованием грамотных людей. С этой целью к ним были посланы образованные советники и несколько офицеров-инструкторов. Бухарский эмир до самого конца считал большевиков «Россией» и пытался оставаться лояльным им. Эмир разоружил отряд Осипова в Шахрисабзе, когда тот искал укрытие в его владениях. Когда Ширмехмет и его ферганские друзья направили эмиру свое посольство, предлагая создать единый фронт борьбы, великий визирь (глава правительства) Низаметтин Кушбеги ответил: «Разве вы не знаете, что русские – наши друзья», поле чего порвал письмо Ширмехмета и растоптал его ногами. Члены посольства были брошены в тюрьму и освобождены лишь через семь месяцев после вмешательства афганцев. Ширмехмет в своих мемуарах объясняет этот инцидент проявлением невежества эмира и его беспечности. На часть басмачей повлияло моральное разложение эмирата. Некоторые басмачи, типа Махкема Хаджи и Тойчи-курбаши [42] заключили мир с большевиками, став соучастниками захвата последними Бухары. После падения Бухары они вернулись в ряды басмачей, но были убиты Ширмехметом.

Ширмехмет и Рахманкул сами пошли на контакт с Обществом. Ширмехмет послал двух своих людей, работавших у большевиков, на Бакинский съезд. Благодаря их информации Тоган написал: «Начал распространяться очень интересный слух, имеющий отношение к политике большевиков на Востоке. Ширмехмет сказал: «Информация, поступающая из Баку, свидетельствует, что русские хотели уничтожить четырнадцать с половиной миллионов человек лишь для того, чтобы сохранить два миллиона под своей властью». На Бакинском съезде туркестанцы решили не складывать оружия и сообщили, что усилят борьбу. В конце работы съезда разгорелось басмаческое движение» [43].

Тоган пишет, как Красная Армия использовала русских против населения Туркестана: «12 сентября большевики начали крупное наступление по всем направлениям. Это было очень трудное время. Большевики брали в Красную Армию голодающих русских из Центральной России, чтобы те отбирали у туркестанцев хлеб. Поэтому русских солдат-добровольцев было много. Сражались они храбро, поскольку знали, что в противном случае им грозит изгнание из армии и смерть от голода».

Злодеяния русских усиливали решимость Общества и басмачей: «В деревне Суфьян (Sufiyan), около Душанбе, русские нашли труп своего солдата со следами ожогов на лице. В отместку за это они убили всех соседних узбекских дехкан. Тем временем большевики, подстрекаемые одной коммунисткой, служившей в их армии, связали семерых узбекских солдат и стали заживо резать их ножами. Затем завалили пленных сеном и подожгли. Басмач Мустафа Шакули говорил: «Эта коммунистка была столь безобразна, что всякий мужчина, раз увидев ее, сразу проклянет всех женщин» [44].

Тоган описывает взаимоотношения Энвера, Джемаль-паши и Общества между собой: «До избрания Председателем Центрального комитета Туркестанского национального единства (Общества) я был членом этого органа. Поэтому расскажу об отношениях между Энвером-пашой, Джемаль-пашой и Обществом. Оба этих человека стремились объединить свои усилия с большевиками, создав «Исламское революционное общество», которое бы боролось за освобождение исламского мира от европейского империализма. С этой целью Халиль-паша и Джемаль-паша, а затем Энвер-паша побывали в Москве и начали вести свою пропаганду. Мы [45] беседовали с Халилем и Джемалем в июне 1920 г. в Москве. Джемаль-паша издожил свои идеи и убеждал нас присоединиться к нему, но мы уехали из Москвы. 20 августа Джемаль-паша прибыл в Ташкент. Его цель состояла в том, чтобы захватить окрестности Пенджаба и создать там исламское государство. Он собирался готовиться к этому в Афганистане, куда и отбыл со свитой из 15-20 турецких офицеров. Тем временем Халиль-паша и Хаджи Сами [46] решили заключить перемирие с большевиками, перейдя в Восточном Туркестане через Едису и Нарин (реки. – Х.П.). Но ни они не доверяли большевикам, ни большевики им. В конце концов они вернулись в Москву. Джемаль-паша сообщил большевикам, что он может использовать басмачей для свержения британского владычества в Индии. Но большевики мало верили ему. Мы знали об этом и о подлинных намерениях русских благодаря нашим друзьям, работавшим в коммунистических Центральных комитетах в Москве и Ташкенте. Русские думали, что Джемаль-паша на самом деле пытается создать организацию для контроля над Туркестаном, и хотели использовать пашу между Индией и Афганистаном в качестве последнего средства для спасения их собственной политики».

Личные представители Джемаля-паши, посланные для переговоров с басмачами, были арестованы большевиками. Этот случай, обращает внимание Тоган, «показал, что Джемаль-паша не имел влияния среди большевиков..., совет Джемаля-паши басмачам был довольно странным: «заключайте мир с большевиками, но не сдавайте оружие и не распускайте ваши организации». Хотя большевики много раз применяли такой метод, мы были теперь категорически против этого».

25 января [47] 1921 г. Центральный комитет Туркестанского национального единства направил через курьера Бухарского министерства иностранных дел письмо в Кабул к Джемалю-паше. Упомянутое письмо резюмировало цели (о которых говорилось выше) организации и сообщало: «...Мы просим действовать так, чтобы не принести в жертву планам, нацеленным на спасение исламского мира, судьбу огромного Туркестана и нашу политику в Средней Азии. Они должны приносить пользу всем заинтересованным, чтобы все инициативы по Туркестану, в том числе контакты с басмачами, проводились через Центральный Комитет ТНЕ. Никакая помощь не должна оказываться бухарскому эмиру, в настоящее время находящемуся в Восточной Бухаре, ибо любая поддержка, данная эмиру (афганским правительством. – Х.П.) будет воспринята как враждебный акт по отношению к нашему Комитету. Даже если мы на миг представим, что большевики сдержат свое слово и освободят колонии от засилья европейских империалистов, Tуркестан все равно не будет связывать свою судьбу с борьбой между капитализмом и социализмом. Политика по отношению к Туркестану должна строиться исходя из этих положений».

Тоган так комментирует это письмо: «Вслед за этим от Джемаля-паши потребовали, чтобы он не использовал политические и военные ресурсы Туркестана для реализации своих планов освобождения Индии от англичан. Паше это не понравилось. [Тем временем] Общество настойчиво шло к своим целям, несмотря на недостаток в своих рядах политически опытных кадров. Активисты из числа мусульманских коммунистов работали на Общество. Его члены проникали на советские съезды, партийные коммунистические совещания. Наши люди были в милиции и органах управления. Рабочие организации Бухары, Ташкента, Самарканда и Коканда были под влиянием членов социалистического (партия ЭРК? – Х.П.) крыла Общества. Это был огромный успех Туркестана и его населения, которые имели мало опыта в таких вопросах. Хотя лица, работавшие в правительстве и партийном аппарате Хивы, Ташкента и Оренбурга не были членами Общества, они сотрудничали с ним, но не знали всех подробностей. О таком успехе тайной организации нельзя было мечтать, например, в 1917 г.».

Тоган затрагивает и другие вопросы, которыми занимались члены Центрального комитета: «Национальный флаг был утвержден на заседании в Самарканде, будучи предварительно обсужден и реконструирован из исторических элементов, эмблем, и цветов..., учителя были направлены в свиту каждого курбаши..., десять конных отрядов были затребованы от каждого курбаши в Фергану, Самарканд для отправки их в ферганские и самаркандские команды. Мы готовились к созданию общетуркестанской армии; имелся опыт военных действий ... Все межплеменные разногласия были улажены.., батальоны, размещенные в большевистских казармах, были готовы стать подразделениями туркестанских вооруженных сил. Общество было в постоянном контакте с теми антибольшевистски настроенными высокопоставленными русскими, которые снабжали его всеми необходимыми сведениями, таким образом предотвращая неожиданные действия противника. В целом, Центральный комитет Туркестанского национального единства принимал все меры предосторожности для подготовки общетуркестанского всеобщего и последнего штурма. На заключительном этапе борьбы планировалось одержать победу, нарушив связь противника с его командованием. Мусульманские реакционеры (murteci – ‘рецидивист’) [48] – как обычно, это были эмиристы и улама – еще пользовались некоторым доверием масс. Они все еще вели пропаганду против нас. Была надежда, что через год-два они изменятся. Прибытие Энвера-паши в конце года в Туркестан и отношение эмиристов-рецидивистов к нему свели на нет все меры предосторожности».

VIII. Тоган и Энвер-паша [49]

«Энвер-паша прибыл в Бухару и послал мне записку, что желает встретиться со мной. 2 октября 1921 г. я впервые увидел его, и по его просьбе ознакомил с ситуацией в Туркестане, особенно с Обществом. Так как его особенно интересовала ситуация в Восточной Бухаре, я рассказал ему о трудностях, которые мы испытывали там, и об отсутствии прогресса из-за действий эмиристов. Он сказал, что в курсе всего, что потребуется немало времени, чтобы объединиться через Общество, и что это все равно будет бесполезно. Он заявил, что шел в Восточную Бухару и затем в Фергану с намерением объединить басмаческое движение; он заранее готовился к этому, взял лошадей и снаряжение и привел с собой офицеров; он оставил бы Бухару под предлогом выезда на охоту. Появление Энвера-паши в Бухаре, особенно его планы, были для нас совершенно неожиданными. Несколькими месяцами ранее этот человек пропагандировал в брошюрах «Союз ислама» и другие организации, вместе с Джемаль-пашой выступая за сотрудничество с большевиками против империализма. Теперь же он не только осуждал большевиков, но и фактически предлагал бороться с ними... Энвер-паша сказал мне, что он находился в Советской России более года, [видел], насколько большевики ужасны, и пришел к выводу, что необходимо освободить мусульман в первую очередь от красного империализма, а затем уже от других империализмов.., но его присоединение к басмачам или даже уход в Восточную Бухару были для нас нежелательны. Я сказал ему об этом при первой же нашей встрече. Энвер-паша спросил меня, как тогда ему помочь Туркестану? Он был искренне удивлен. Мы не могли встречаться ежедневно, так как за ним следили большевики. Я назвал 14 причин, в силу которых он не должен присоединяться к басмачам. Они были следующими: русские скоро решат свои внешние проблемы и смогут сконцентрировать все свои ресурсы в Туркестане. Наша организация еще очень слаба. В этом году на Туркестан обрушился сильный голод. Фергана не сможет прокормить басмачей. После ухода к басмачам Вы хотели бы бороться с регулярными армиями. Но в настоящее время нереально содержать армию, насчитывающую свыше 5000-6000 солдат. Возможны только партизанские действия. Что касается басмачей в Восточной Бухаре, то невозможно будет сотрудничать с ними без соглашения с афганцами, и признания Вас эмиром (в качестве лидера). Следовательно, они (басмачи Восточной Бухары) также не примут Вас. До сих пор туркестанский вопрос, басмаческое движение и подпольная политическая деятельность были внутренними проблемами России.., если Вы присоединитесь к этой борьбе, то туркестанское движение может принять панисламистский характер.., тогда русские, живущие в Туркестане, объединятся с большевиками против нас. Лучше будет, если Вы уйдете в Афганистан и станете помогать туркестанскому движению оттуда... Паша обсуждал это с другими людьми. Некоторые лица, чьи имена пока упоминать не следует, положительно отнеслись к идее присоединения Энвера к басмачам. Среди этих людей был и Хаджи Сами».

Тоган рассказывает о консультациях Энвера и его долгих раздумьях, и, наконец, о принятии им решения (возможно, это случилось 28 октября): «Следующей ночью он попросил о встрече. Он сказал, что шел в Восточную Бухару, чтобы созвать там съезд басмачей и интеллигентов. Он обратился ко мне, чтобы я послал людей в Хиву, к казахам, в Фергану, к туркменам, чтобы передать его решения от имени Общества и обеспечил прибытие представителей на съезд. Я вновь возразил ему и напомнил, что его уход в Афганистан будет наиболее верным решением. Он очень расстроился. Я понял, что Энвер-паша не любит возражений. Очевидно, он собирался стоять на своем. Следующей ночью несколько наших людей встретились в чьем-то доме. Энвер-паша изложил свои планы. Слезы текли по его лицу. Другие были столь же мрачными.., в своих немецких спортивных ботинках он походил на спортсмена перед началом борьбы. Он говорил очень искренне... В тот день я понял, что паша был большим идеалистом, не особенно разбиравшимся в жизни, и не знакомым с географией и статистикой Туркестана даже по русским и европейским публикациям... Через десять дней специальный курьер доставил мне устное послание от него из Бухары: «Принял решение перебраться в Восточную Бухару. Выиграем – станем ‘гази’, проиграем – останемся шахидами. Туркмены в Бурдалыке пусть больше не ждут меня».

Тоган рассказывает об аресте Энвера «крайне фанатичным» Ибрагим-беком [50] из эмиристского племени Лакай. Опрометчивый шаг лакайца Ибрагима нарушил тщательно разработанные планы Общества. Впоследствии это послужило причиной спешного формирования Туркестанской армии, насчитывавшей 600 винтовок, которая была под «большевистским» контролем. Инцидент был на руку большевикам, которым открыто помогали Лакаи. Энвер-паша и несколько его последователей ушли в Афганистан. К маю Энвер-паша имел под своим командованием 7000 человек. Добровольцы из Афганистана шли потоком. Но ему не удалось избавиться от своих оппонентов. Тоган пишет: «Энвер-паша стал для Общества свершившимся фактом. Центральный комитет собрался около Самарканда для обсуждения ситуации. Было решено рассматривать это как особый случай в бухарских пограничных районах, не менять другие планы, не поднимать восстание от имени Общества, продолжать вести партизанскую войну, поддерживать Энвера-пашу. Но первые неудачи инициатив Энвера имели отрицательный эффект. Это также подтверждалось его пропагандой».

Тоган подробно рассказывает о своих военных приготовлениях, составлении списка вооруженных отрядов и командиров, подчиненных Обществу. Он ссылается на воспоминания других участников борьбы, членов Общества и тех, кто помогал ему составлять этот раздел его книги [51]. Тоган также утверждает, что в апреле-июле того же года он участвовал в сражениях против большевиков: «В апреле-июне население и воины Туркестана были так активны, что большевики не могли отойти от железной дороги. В мае из Москвы приехали соратники Сталина – Элиава и Орджоникидзе. Они посетили обсерваторию Улугбека [52], что в двух километрах от Самарканда, в сопровождении крупного военного отряда большевиков. Если бы они не приняли чрезвычайных мер предосторожности, то могли бы подвергнуться нападению басмачей из засады».

IX. Начало конца

«В середине марта Файзулла Ходжа принес секретный приказ Центрального Комитета Коммунистической партии, требовавший «решительной борьбы с Энвером-пашой и валидовской группировкой». Сам Сталин опубликовал в «Правде» статью «Валидовщина», чтобы возбудить националистическую молодежь против нас. Обосновавшись в Бухаре, Красная Армия привлекла к своей работе эмиристов, поручив высокопоставленному чиновнику эмира, некоему Нуриддину Агалику, который 25 марта 1919 г. убил Махмуда Ходжу Бехбуди, управлять областью Карши. Так как этот человек имел связи и с эмиристскими мятежниками, он легко мог ликвидировать все наши достижения. Как только Агалик прибыл в Карши, он арестовал несколько людей, которые могли бы подготовить восстание шахрисабзского, гузарского и каршиского гарнизонов. Восстание, готовившееся военным комиссаром Абдулхамидом Арифом, планировалось начать 23 марта. Те из наших друзей-джадидов в Бухаре, что были в контакте с военной организацией в Карши, испугались и заявили: Нуреддин Агалик узнал о наших намерениях... Я сам два месяца ездил между Карши, Шахрисабзом, Катта-Курганом, но не смог прорваться через шайки «Нуриддина Агалика». В Кашане и других областях несколько военных, четырнадцать образованных татар и офицеров, Кашанлы Бехрам-бек, Джуре-ишан и другие могли присоединиться к басмачам, но были неспособны забрать с собой все припасенные винтовки и боеприпасы. Мулла Мустак, командир под началом муллы Каххара, вошел в доверие к башкирским офицерам, которыми командовал Хайбатулла Суюндюк. Замаскировавшись под басмача, Мустак 10 апреля убил двенадцать человек во время дружественного пира».

Далее Тоган рассматривает вопрос, часто неправильно истолковываемый как внутри, так и вне региона: «Теперь позвольте мне проиллюстрировать сложность туркестанского вопроса и невозможность решения этих проблем лишь на основе тюркизма или ислама (как считал Энвер) на примере инцидента в Самарканде: группа русских эсеров, работавших в кооперативах и органе распределения продовольствия, а также некоторые чиновники, находившиеся под их влиянием, были в контакте с Обществом, снабжая нас боеприпасами. Один человек, занимавший высшие должности в Генеральном штабе (Туркестанского военного округа) предоставлял нам помощь. 10 мая я встретился с офицером, представлявшим эту группу в Баг-и Бала Самарканда. Они были сильно напуганы действиями Энвера-паши. Мой друг, бывший рядом со мной, сказал, что Энвер-паша находился в Туркестане временно, но чиновник в это не поверил. В тот же день в саду близ Аб-Рахмета я разговаривал с одним молодым образованным местным тюрком, приехавшим из Ташкента. Несмотря на то, что это был преданный коммунизму человек, он много помогал национальному движению через учреждение, в котором служил. Он и его друзья были напуганы документами, попавшими в их руки, где Энвер-паша значился как «представитель бухарского эмира, зять халифа мусульман сейид Энвер»; их испугало и то, что Энвер сотрудничает с эмиром. Я сказал этому человеку: «Энвер-паша не может служить эмиру. Он не монархист. Никому в Обществе не разрешено поддерживать монархию. Передайте это вашим друзьям». В тот же день Юсуф Зия-бей из Азербайджана прибыл от Энвера-паши как «Главнокомандующий северо-западным фронтом». Он передал устный приказ Энвера: «Общество должно участвовать не в войне, а в пропаганде». Казалось, Юсуф хотел ликвидировать басмаческое движение в Заравшане, которое было восстановлено исключительно благодаря Обществу. На следующий день вышеупомянутый молодой человек из Ташкента видел Юсуфа Зия-бея в Канигуле… Позже Юсуф Зия-бей рассказал, что получил известие от Энвера-паши, сообщавшего о 30 миллионах тюрков в Западном Туркестане, и 25 – в Восточном. По казахскому вопросу Юсуф Зия-бей отклонил наши предложения, разработанные вместе с молодым человеком. Слова Юсуфа Зия-бея и его поведение полностью противоречили обязательствам, которые я дал молодому человеку за день до этого. Юноша был сильно расстроен. В письмах, что мы получили от Энвера-паши после этого инцидента, мы не нашли никакого подтверждения слов Юсуфа Зии. Тем не менее, было ясно, что заявление Юсуфа Зии, который не имел понятия о моральном духе этого поколения, воспитанного в условиях колониальной психологии русских школ, будет отрицательно воспринято этим молодым человеком и его сторонниками. Так и случилось.

Те из нас, кто следил за действиями эмиристов и их замыслами, полагали, что Общество находится в трудном положении. Через два дня мы созвали за городом заседание нашего Центрального комитета, чтобы подробно обсудить сложившуюся ситуацию. Мы с сожалением наблюдали, что некоторые басмаческие группы пытались вступать в сепаратные мирные соглашения с большевиками... Чтобы уберечь единый фронт от распада и сохранить Общество, мы решили начать активные действия. По нашему мнению, единственной возможностью спасти национальные армии от уничтожения был бы сбор испытывавших трудности басмаческих лидеров и Энвера-паши в Бухаре и переправка их в Афганистан. Люди должны были отдать свое оружие уходившим в Афганистан, а сами вернуться в свои деревни. С этой целью мы решили написать два письма: одно – к Энверу-паше, дабы убедить его уйти в Афганистан, чтобы облегчить ему установление связей с русским главнокомандующим генералом Каменевым, который, как ожидалось, должен был прибыть в Бухару, а другое – в адрес Советского правительства в Москве — должен был написать я как председатель Центрального комитета, изложив в нем условия заключения мира. Оба письма мы хотели отправить через специальных курьеров. Письмо, которое мы послали в Москву, не дошло до адресата в результате ошибок наших друзей в Ташкенте. Энвер-паша еще раньше (возможно до прибытия нашего курьера) предъявил русским ультиматум, требующий от них ухода из Туркестана, Бухары и Хивы, и подписался – «Главнокомандующий Туркестанской, Бухарской и Хивинской национальными армиями».

Сторонник Энвера-паши посетил Тогана в штабе Ачилбека: «Ахунд был шиитским теологом и любил говорить на религиозные темы. Он сказал о необходимости подкреплять религией национальное движение и разбираться в исламской политике и, когда пришло время намаза, посмотрел направо-налево, словно приглашая готовых к намазу совершить его вместе с ним. Но у Ачилбека лишь некоторые совершали намаз, а тем, кто не совершал, никто ничего не говорил. После этого эпизода я сказал Ахунду: «У самаркандских узбеков до сих пор живы традиции времен Тимура: очень уважая богословов и шейхов, беки никогда не советуются с ними в военных и религиозных вопросах. А шейхам и богословам даже в голову не приходит требовать, чтобы с ними советовались. Беки ходят раз в неделю на пятничную молитву. Я и мои офицеры тоже совершаем намаз, когда нам хочется. Хорошо, если вы примете к сведению эту особенность, пока находитесь под защитой Ачила и самаркандских беков». Ахунду Юсифу Талыб-заде, который, как турки и другие мусульманские народы, мечтал об объединении политики на основах ислама, эти мои слова не понравились. Однажды в тот же кишлак мой друг Кари Камил принес кумыс [53], много кумыса. Мы беседовали, читали дастаны «Кероглу» и «Юсуф Ахмет». Вечером музыкант-узбек прекрасно играл на нае. Я прочитал строки Джалал ад-Дина: «В най упал огонь любви, в вино – смелость любви». Кари Камилу и другим товарищам, знавшим персидский, очень нравились эти строки, они перевели их на узбекский и повторяли. Ахунд заметил: «Най есть, а мей (вино) где?» Я объяснил, что летом в этих краях пьют кумыс. И сказал ему, что неуместно ему, исламскому ученому, не удовлетворившись кумысом, напоминать о вине. Ахунд спросил: «А вы разве вино не пьете?» Я ответил: «Речь сейчас не обо мне, просто кому-то может не понравиться, что представитель Энвер-паши, отказавшись от кумыса на пастбищах, пьет вино». Кари Камил заявил, что Ахунда принимают как религиозного ученого и толкователя Корана и не позволил налить ему вина».

После этих событий Тоган стал вести хронику сражений, в которых лично участвовал. Он описывает политические и военные последствия каждого из них, вплоть до мелких деталей. Из источников в Москве ему стало известно, что большевики перебрасывают с Западного фронта в Туркестан крупные силы. На жизнь Тогана не раз устраивались покушения. После многочисленных совещаний Центральный комитет ТНЕ принял решение отступить и перегруппироваться. Членов Общества преследовали русские военные отряды. Соратники Тогана рассеялись, чтобы тайно перейти русскую границу и встретиться в Ташкенте. Тоган и двое его друзей, преодолев множество трудностей, добрались до Ташкента. Согласно принятому Обществом решению, Тоган должен был покинуть Туркестан. Напоследок он отправил свое последнее письмо Ленину: «20 февраля 1923 г. Глубокоуважаемый Владимир Ильич! Возможно, из-за Вашей болезни Вам не прочитают это письмо, может, даже не сообщат, что оно есть, но, поскольку оно написано, разослано в копиях некоторым товарищам и отправлено Вам, оно уже является историческим документом. Товарищ Сталин через товарища Рудзутака сообщает, что я могу вернуться в партию, т. е. делает вид, что ничего не знает о моих антимосковских инициативах и моем присоединении к повстанческому движению, о чем я известил ЦК письмом в 1920 г. из Баку. Как можно верить Вам и вернуться после того, как 19 мая 1920 г. Вы со Сталиным вдвоем подписали постановление, отменяющее через 14 месяцев договор от 20 марта 1919 г., который был подписан Вами обоими, мной и другими товарищами. Когда я лично выразил Вам протест по поводу этого одностороннего постановления, Вы определили наш договор как клочок бумаги. А ведь этот договор объявил создание самостоятельной башкирской армии с прямым подчинением Верховному командованию. Постановлением от 19 мая 1920 г. Вы лишили башкирскую армию этого права, подчинили полностью армейскому корпусу за Волгой. Все произошло так, как Вы хотели, и сегодня башкирской армии фактически не существует. Сформулированная Вами в том же постановлении обманная фраза: «Уфимская губерния присоединяется к Башкирии», — на самом деле означает: Башкирия присоединяется к Уфимской губернии. В обращении Советского правительства к российским мусульманам от 20 ноября 1917 г. сказано о праве на независимость вплоть «до отделения от России»; Вашим постановлением 20 мая 1920 г. это право уничтожено под корень. Поражение башкир, казахов и туркестанцев на юго-востоке России и мой завтрашний отъезд из Советской России открывают новый период в истории мусульман Юго-Восточной России: борьба мусульман за свои права перестает быть внутрироссийской и выплескивается на международную арену. Моя задача познакомить мир с историей и сутью этой борьбы. Нет надобности обсуждать другие статьи нашего попранного договора.

Великорусская нация не только в общественной и экономической областях, но и в области культуры устанавливает жесткие пути развития находящихся в ее плену наций и народов. Проводником этой политики является Восточный университет, который Вы организовали в прошлом году. В ЦК появились специалисты по восточным вопросам из великорусов. Для подготовки материалов, необходимых так называемым специалистам по Востоку при ЦК, в Москву были завезены советские граждане восточных национальностей. Они опубликовали некоторые книги и брошюры, но темы этих публикаций были определены исключительно великорусами; что касается интеллигентов-инородцев, их порой даже не приглашали на обсуждение вопросов, непосредственно касающихся их народов.

Специалисты Восточного университета и Восточного отдела ЦК ведут сегодня большую работу: они пытаются создать алфавиты и литературные языки разных народов с учетом фонетических различий в местных наречиях. В установлении принципов этой работы нерусские коммунисты играют лишь консультативную роль. В последнем номере журнала «Кзыл Шарк», выпускаемого сотрудниками Восточного университета, в статье дагестанца Умара Алиева говорится, что, если для тюркских языков Северного Кавказа будет взят русский алфавит (кириллица), то это приведет в конце концов к внедрению христианства, поэтому северокавказцы должны использовать латинский алфавит, как это планируется в Азербайджане [54]; вообще, проблемами алфавита и литературного языка должны заниматься не русские, а местные ученые при помощи независимых правительств автономных государств, созданных на принципах национальной и политической свободы. Подобные статьи и стремления азербайджанцев собрать интеллигентов-коммунистов тюрко-мусульманских народов вокруг «Кзыл Шарк» и единого литературного тюркского языка нервировали великорусских ученых. На одном из совещаний, где присутствовали узбекские и казахские интеллигенты, профессор Поливанов и другие русские, полемизируя с азербайджанцами Шахтахтинским и Джалалом Кулиевым, которые защищали тезис единого алфавита на основе латиницы, заявили, что, если сейчас и будет принят латинский алфавит, все равно со временем он уступит место кириллице, а каждый из более сорока тюркских диалектов будет иметь свой алфавит. Шахтахтинский на это заметил, что неизменная цель русских – не допустить существования литературного тюркского языка. Совершенно ясно, что раз уж вы, великорусские товарищи, беретесь за язык и орфографию какого-то народа, вы не оставите его в покое, пока он совсем не обрусеет. Невозможно не поразиться различию между Вашими взглядами, высказанными в работе «Против течения» и других произведениях о праве народов на решение собственной судьбы, и политикой, которую Вы проводите сегодня. Летом 1919 г., когда мы в Саранске занимались реформой нашего войска, Ваш представитель, товарищ Зарецкий, в течение месяца на лекциях рассказывал о будущем угнетенных прежде народов, об образовании национальных правительств и армий, о том, что впервые в истории все эти вопросы положительным образом разрешает Советское правительство. А я опубликовал в «Правде» статью, созвучную этим нравоучениям. Но не прошло и четырех лет, а Ваша политика развивается и осуществляется в совершенно противоположном направлении. Так что РКП лучше говорить о спасении народов в далеких от России странах Азии и Африки. Истина состоит в том, что великорусы нервничают, когда видят свидетельствующие о продолжении в Туркестане царской колониальной политики публикации, наподобие материала правдолюбца Георгия Сафарова, побывавшего здесь, и радуются, когда местные коммунисты определяют малые народы как мелких рыбешек, являющихся кормом для китов, выдавая это за собственные убеждения. Товарищ Артем говорил в Башкирии некоторым нашим коммунистам, что не верит в их будущую независимую жизнь, и что во всех странах Азии, кроме Китая и Индии, будет безраздельно господствовать советская (русская) культура; по его словам, не стоило даже обращать внимания на местные языки и культуры, которые хотели бы воспрепятствовать этому: эти языки можно использовать лишь для распространения идей коммунизма. Эти и подобные слова он повторял и в других местах. Они были услышаны и за пределами России. Нет никаких сомнений в том, что эта политика будет продолжаться и дальше, а в результате Советская Россия станет врагом номер один каждого народа, который пожелает жить по собственной воле, но останется у вас в плену.

Я немного говорил Вам об этом, когда мы вместе просматривали Ваши тезисы к выступлению по национальному и колониальному вопросам. Потом я перечитал эти тезисы в «Коммунистическом интернационале». Вы выдвинули идею, что после установления мировой диктатуры пролетариата «передовые нации» непременно будут оказывать активную помощь отсталым народам при строительстве социалистического режима в их странах. Это означает, что в Индии, Туркестане и Африке колониальную политику будут проводить соответственно английские, русские, французские и бельгийские рабочие организации. Когда в 1915 г. я разговаривал с Вашими товарищами в Уфе, не было речи о том, что социалистический режим, который мы установим, породит террор, уничтожающий волю людей. Что произошло сейчас? Неужели это было целью революции? Прав был Пятаков, задавая Вам этот вопрос на дискуссии о профсоюзах. Тогда говорили: не отнимайте волю у рабочих организаций, которые делали эту революцию своим потом и кровью. Даже Роза Люксембург считала, что не будет добра от социализма, если он встанет на путь служения прихотям больших народов, находящихся в плену у империалистических традиций. Если бы в России социализм не опустился до уровня пленника империалистических традиций, какая могла бы быть возня по вопросам выдумывания алфавитов и создания новых литературных языков на основе разговорных диалектов подвластных России народов?

Если Вы выздоровеете, может быть, Вы лично исправите сделанные ошибки.

У меня к Вам единственная просьба: прошу разрешить выезд в Германию моей жене Нафисе, которая по беременности не сможет завтра отбыть со мной в Иран.

Ахметзаки Валидов».

1. Речь на Четвертом совещании ЦК РКП (б) с ответственными работниками национальных республик и областей 10 июня 1923 г. «Дело Султан-Галиева»: Сталин И.В. Сочинения. Т. 5. С. 308-319. Ее перевод на английский язык см.: Bennigsen A., Wimbush S. E. Moslem National Communism. Chicago, 1979.
2. Так он называет себя в своих письмах.
3. См.: Paksoy H. B. Basmachi // Modern Encyclopedia of Religions in Russia and the Soviet Union. FL, 1991. Vol. 4.
4. См. предисловие Заки Валиди Тогана к своим «Воспоминаниям».
5. Труд Тогана «Turkili Turkistan» был впервые напечатан в Каире (1928-1939 гг.), но это издание в силу ряда причин не получило широкого распространения. В 1947 г. эта книга была переиздана латинским шрифтом в Стамбуле. На практике получило распространение третье издание (Istanbul, 1981), обозначенное как «второе». «Turkili» – это, прежде всего, историческое исследование, а «Воспоминания» содержат личные наблюдения Тогана о басмаческом движении.
6. Большинство цитат взято мною из «Turkili» (издание 1981 г.) и «Hatiralar». Биографический материал заимствован главным образом из последней работы. Многочисленные ссылки на страницы этих работ я давать не буду.
7. Цитаты из «Воспоминаний» А.Валиди Тогана приводятся по русскому переводу, изданному в Москве в 1997 г. – Прим. пер.
8. См.: Central Asian Monuments. Istanbul, 1992. По данным архива Оттоманской империи (хранится в Bashbakanlik Arshivi), вполне вероятно, что Кёроглу был реальным человеком, жившим приблизительно в XVI в. где-то в провинции Болу в Малой Азии.
9. Краткую биографию Ю.Акчуры см.: Central Asian Monuments.
10. Тоган имеет в виду освободительные движения этих народов.
11. Хотя «Воспоминания» Тогана заканчиваются 1925 г., будучи профессиональным историком, он часто возвращается ко времени, когда непосредственно писал свои мемуары. И, в тоже время, Тоган не описал период после 1925 г.
12. Caroe O. Soviet Empire and the Turks of Central Asia. London, 1953. Сам Кэрое подтверждает свою зависимость от сочинения Тогана.
13. Несмотря на свои русские фамилии, ни один из них не был русским, но оба исповедовали православие. Тоган называет Катанова сагайским тюрком с Алтая, а Ашмарина – чувашским тюрком.
14. См.: Schamiloglu U. The Formation of a Tatar Historical Consciousness: Shihabeddin Marcani and the Image of the Golden Horde // Central Asian Survey. 1990. Vol. 9. No. 2.
15. Другой видный востоковед того времени.
16. Немец по происхождению, издатель тюркских источников.
17. См.: Paksoy H.B. Basmachi. P.5-20.
18. См.: Lazzerini E. Ismail Bey Gasprinskii’s Perevodchik/Tercman: A Clarion of Modernism // Central Asian Monuments, и указанные там источники.
19. О них см.: Altstadt A. The Azerbaijani Turks. Stanford, 1992.
20. См.: Fen-Edebiyat Fakultesi Arastirma Dergisi, Ataturk Universitesi, Erzurum, 1985. Say 13. Эта книга содержит некоторый биографический материал, особенно по периоду после 1925 г., отсутствующий в «Turkili» или в «Воспоминаниях».
21. Улама в Бухарском или Хивинском ханствах не входили в состав Духовного управления. Однако, как пишет Тоган, улама-кадимисты (эмиристы) в этих ханствах также поддерживали русских. Улама надеялись получить от русских поддержку в борьбе с реформаторами-джадидами.
22. Судя по библиографии Тогана, он является автором неопубликованного пока (издана в Уфе в 1995 г. – Прим. пер.) труда по истории башкир и Башкирского войска. В «Воспоминаниях» приводятся сведения по истории Башкирского войска и его деятельности. Р.Бауманн (R. Baumann) в своей статье «Subject Nationalities in the Military Service of Imperial Russia: The Case of Bashkirs» (Slavic Review. 1987. Fall/Winter; рус. пер. – Бауманн Р. Подвластные народы на военной службе в Российской империи: На примере башкир // «Любезные вы мои…». Уфа, 1992. – Прим. пер.) отмечает что «...башкиры похожи на разведчиков-апачей в США, гурков в Индии, разведчиков-филиппинцев, или туземных солдат провинции Наталь в Африке». Изложение материала в работе Р.Бауманна заканчивается 1914 г.
23. Тоган пишет, что секретные агенты большевиков, пытавшиеся перетянуть на свою сторону башкирские отряды, уничтожались последними на месте. В результате, как он сообщает, эти эмиссары «боялись даже приближаться к казармам».
24. См.: Программные документы мусульманских политических партий 1917-1920 гг. Oxford, 1985.
25. Его биографию см.: Каримов Н. Чолпан. Ташкент, 1991. Ср.: Каримов Н. Описание убийцы Алпамыша // Шарк Юлдузи. Тошкент. 1992. № 12.
26. В русских источниках – Султан Галиев. О нем и других центральноазиатских деятелях, упомянутых Тоганом, см.: Bennigsen A., Wimbush S. Moslem National Communism. Более новая работа: Масаюки Ямаучи. Мечта о Султангалиеве (Токио, 1986, на япон. яз.). См. также источники, цитируемые Ямаучи в его докладе «One Aspect of Democratization in Tatarstan: The Dream of Sultangaliev Revisited», прочитанном на конференции по исламу и демократизации в Центральной Азии, проведенной университетом штата Массачусетс (Амхерст, 26-27 сентября 1992 г.).
27. Подробнее об этих двух лицах и об упомянутой организации см.: Shaw S., Shaw E. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. Cambridge University Press, 1977.
28. Дом, переданный Башкирскому ревкому большевиками наряду с несколькими автомобилями, конфискованными у иностранных миссий.
29. Перевод ее политической платформы см. ниже.
30. Тоган сообщает, что копия этого письма была позже, в 1923 г., доставлена в Берлин.
31. Захириддин Мухаммад Бабур, падишах Гази был прямым потомком Тимура (ум. 1405) и основателем династии Моголов в Индии. Мемуары Бабура были широко известны. Их факсимильную публикацию под названием «Бабур-наме» осуществила Anette S. Beveridge (Leiden-London, 1905). Английский перевод был сделан ею же (London, 1922); он был переиздан по крайней мере еще один раз в 1969 г.
32. Ее историю русского (большевистского) периода см.: Becker S. Russia’s Protectorates in Central Asia: Bukhara and Khiva, 1865-1924. Cambridge (Mass.), 1968. О более раннем времени: Frye R.N. The History of Bukhara. Cambridge (Mass.), 1954.
33. См. выше об улама-кадимистах.
34. Он был первым министром внутренних дел, а позже – обороны. Ранее Ариф являлся заместителем Тогана по военным вопросам в башкирском движении.
35. Тоган подробно рассказывает об интеллектуальных течениях, «которые могли бы дать представление о людях, писавших эту программу» в: Turkili. P.415-416.
36. Тоган отмечает, что эта программа была расширена и переиздана в Праге в 1926 г. на двух языках (см.: Turkili. P.411-414).
37. Schamiloglu U. The Formation of a Tatar Historical Consciousness: Shihabeddin Marcani and the Image of the Golden Horde.
38. Lemercier-Quelquejay Ch. Abdul Kayum Al-Nasyri: A Tatar Reformer of the 19th Century // Central Asian Survey. Oxford, 1983. Vol. 1. No. 4.
39. См. прим. 18.
40. Turkili. P.416-418.
41. Об особом взгляде киргизов на дордунчу см.: Paksoy H.B. Observations Among Kirghiz Refugees from the Pamirs of Afghanistan Settled in the Turkish Republic // Journal of the Anthropological Society. Oxford, 1985. Vol. XVI. No. 1.
42. Курбаши – распространенное название вожаков басмачества; переводится, согласно «Словарю тюркских наречий» Махмуда Кашгарлы (примерно XI в.), как «командир отрядов самообороны».
43. Turkili. P.419-421.
44. Ibid. P. 427.
45. Т.е. руководство башкирского движения. См. выше.
46. Fraser G. Haci Sami and the Turkestan Federation 1922-1923 // Asian Affairs. London, 1987. Vol. XVII (Old Series. Vol. 74). Part I.
47. В «Воспоминаниях» А.Валиди Тогана — 25 июля (Прим. пер.).
48. Напомню, что «murteci» имеет намного более сильное значение, чем ‘реакционный’. Тоган в высшей степени сдержан в своем замечании.
49. См. биографию Энвера: Aydemir S. Makedonya’dan Orta Asya’ya Enver Pasha. Istanbul, 1972. 3 Vols. Сам Айдемир был одним из первых студентов Коммунистического университета трудящихся Востока (Москва). Он виделся с Энвером на Кавказе во время Первой мировой войны и позже в Москве. Aйдемир впоследствии пропагандировал большевизм в Турецкой Республике и попал за это в тюрьму. После освобождения он стал государственным служащим в Турции. См. также: Rorlich A.-A. Fellow Travelers: Enver Pasha and the Bolshevik Government 1918-1920 // Asian Affairs. 1982. Vol. XIII (Оld Series. Vol. 69). Part III.
50. Тоган познакомился с ним во время своей поездки в Туркестан по заданию Императорской Академии Наук.
51. Кажется, что такие мемуары традиционно составлялись bitik¤i (секретарями). Известно, что армии тюрков всегда использовали хронистов на поле боя, чтобы те фиксировали действия отдельных отрядов. На основе этих записей после сражения воинов ждали или награда и продвижение по службе, или наказание и понижение в должности.
52. См.: Krisciunas K.Legacy of Ulugh Beg // Central Asian Monuments.
53. О кумысе подробнее см.: Paksoy H.B. Sun is also Fire // Central Asian Monuments, сноска 106.
54. См.: Altstadt A. Op. cit.

Источники:

1. Журнал «Ватандаш» № 11, 2002 год.

You have no rights to post comments