Краевед Оренбуржья

Доктор исторических наук Назир Кулбахтин

Во время Крестьянской войны нередкими были случаи, когда в ее вихрях закрутились целые семьи как в лагере восставших, так и среди карателей. Читателям хорошо известна судьба семьи Емельяна Пугачева: его жена, две дочери и сын более пятидесяти лет томились в застенках Кексгольмской крепости. Их судьбу разделила и “казачья жена” Пугачева — Устинья Кузнецова. Жены многих яицких казаков неотвратимо должны были принимать участие в повстанческих делах своих мужей, а после поражения восстания вместе с ними проходили все круги ада в следственных комиссиях1.

“Семейное” участие в восстании или в его подавлении было не исключением также для башкир и других нерусских народов Башкортостана. Сохранившиеся письменные источники говорят, что в подавлении Крестьянской войны самое активное участие принимали башкиры Кулый и Сагит Балтасевы, Ахмер и Валиша Шариповы, мишари Миндей и Башир Тупеевы, Абдуллатиф и Аблай Измайловы, Салтанмурат и Бахтияр Янышевы, Муксин и Ямгур Абдусалямовы и другие. Немало было “семейных” повстанцев: Идеркай Баймаков и его приемный сын Балтай Идеркаев, послы Пугачева к казахскому хану Упак и Шукур Аблямовы. В начале движения в числе его предводителей были Алибай и Азнагул Мурзагуловы. Сложная была судьба старшины Суун-Кыпсакской волости Ногайской дороги Ямансары Яппарова. Он одним из первых со своей командой перешел к повстанцам и получил от Пугачева чин полковника, а весной-осенью 1774 года принимал активное участие в подавлении восстания, в чем ему помогали сыновья Узянбай и Киикбай Ямансарины. Читателю известна судьба национальных героев Юлая и Салавата. Всей семьей в орбите бурных событий движения оказался и старшина Бушман-Кыпсакской волости Ногайской дороги Кинзя Арсланов, известный своим современникам как Кинзя-абыз, его сыновья Селяусин и Сулейман, племянник Кутлугильде Абдрахманов. В данном очерке речь пойдет о повстанческой деятельности и судьбе этих выдающихся сынов башкирского народа.

Кинзя Арсланов

Один из старейших исследователей истории Крестьянской войны 1773—1775 годов А.Н.Усманов еще в 1962 году справедливо писал, что роли вождей освободительной борьбы башкир уделяется недостаточное внимание. Отмечая общеизвестность деятельности Салавата Юлаева, он подчеркивал, что “роль же других руководителей восстания освещена крайне слабо, а некоторые из них почти неизвестны читателю. К их числу относится Кинзя Арсланов”2.

С тех пор прошло более 40 лет. Сам автор выполнил свой гражданский долг, опубликовав серьезную научную статью о повстанческой деятельности Кинзи Арсланова в академическом издании “Исторических записок”3, которая, к сожалению, стала библиографической редкостью и недоступной для широкого читателя. Деятельность Кинзи Арсланова в Крестьянской войне нашла освещение в исторических исследованиях обобщающего характера4. В них подчеркивается роль его агитаторов в вовлечении нерусских народов Башкортостана в повстанческое движение, а сам Кинзя предстает как один из ближайших и последовательных соратников Емельяна Пугачева. Известный башкирский писатель Гали Ибрагимов посвятил повстанческой деятельности Кинзи Арсланова трехтомный исторический роман, где автору удалось воссоздать исторически достоверную панораму грандиозного движения в феодальной России и реальную фигуру главного героя. Однако до сих пор для широкого читателя остаются неизвестными многие страницы, целые направления многогранной деятельности одного из крупнейших предводителей Крестьянской войны Кинзи Арсланова. Множество архивных источников позволяют предпринять попытку в более доступной и популярной форме представить на суд читателя его боевую биографию.

Кинзя Арсланов был башкиром Бушман-Кыпсакской волости Ногайской дороги. В шэжэрэ башкир рода Кара-Кыпсак говорится, что он берет свое начало от Бабсак-бия, а продолжали родовое древо Бурундук, Суюндук-бий, Сарыбайсал-тархан. Дальше шли Давлеткул, Минлигул, Аккуш, Арслан, Кинзя-абыз и Селяук-мулла5. Род бушман-кыпсаков был известным, почитаемым среди башкир не только Ногайской дороги, но и во всем Башкортостане. Об этом убедительно говорится в документах. Так, в 1721—1722 гг. борьбу башкир за наказание карателей башкирских восстаний 1704—1711 гг. Александра Сергеева, Андрея Жихарева и других “прибыльщиков” возглавлял отец Кинзи Арслан-батыр. Как сообщил в Сенат уфимский воевода полковник граф Головкин, башкиры многократно обращались с жалобами на своих обидчиков в Сенат и добились рассмотрения их дела в суде, а “февраля 12-го дня сего года (1722 г. — Н.К.) явились ему всех 4-х дорог башкирцы Араслан батыр Аккулов со товарищи 55 человек” и требовали своего присутствия на судебном процессе6. В официальных документах тех столетий обычно всех представителей делегации поименно не перечисляли, а называли только старшего по положению, т.е. руководителя, а всех остальных указывали, используя понятие “со товарищи”. Из вышеприведенного источника не трудно догадаться, что большую делегацию из 55 человек от всех четырех башкирских дорог возглавлял Арслан Аккулов. Безусловно, этому способствовала и грамотность Арслан-батыра. Тем не менее, необходимы были большая популярность и высокий авторитет, чтобы возложить такую ответственную задачу — возглавить всебашкирскую делегацию, выступить в роли общественного обвинителя на суде по делу крупного сановника-карателя. Арслан умело вел борьбу в судебном процессе и добился наказания обидчиков7. Воевода Сергеев был казнен. Факт сам по себе уникальный в российской истории.

Судя по тому, что к 20-м годам XVIII века Арслан-батыр был общепризнанным авторитетом среди башкир всех четырех дорог, ему было тогда немало лет. Отсюда можно заключить, что его младший сын Кинзя должен быть года рождения не позже указанных выше событий, то есть 20-х годов XVIII столетия.

После подавления Крестьянской войны Кинзя не попал в руки карателей, по его делу следствие не велось. Поэтому документов с указанием точного времени рождения и возраста Кинзи не обнаружено. Но то, что он к началу восстания имел почтенный возраст, подтверждается целым рядом косвенных сведений. Во-первых, 9 июля 1754 года в Уфимской провинциальной канцелярии представители 5 волостей Ногайской дороги заключили купчую на земли под рудники заводовладельцам И.Б.Твердышеву и И.С. Мясникову. За 185 рублей было отведено вотчинных башкирских земель под 483 рудника, “мерою каждое место длины и ширины по 200 и 50 сажен” в бассейнах рек Белой, Яика, Сакмара и их притоков. Купчую подписали 147 человек, в том числе старшина Суун-Кыпсакской волости Шайла Кулумбеков с сотниками, выборными и рядовыми, всего 27 человек; старшина Усерганской волости Куваш Кинзягулов – всего 17 чел.; Бушман-Кыпсакской волости старшина Сатлык Еникеев с сотниками и выборными – 24 чел.; Тамьянской волости того же старшины Сатлыка Еникеева подкомандные – 31 чел.; Санким-Кыпсакской волости старшина Тлеумбет Явгостин – 48 человек8. В составе этой многолюдной делегации, возглавляемой 4 старшинами и 19 сотниками, был и рядовой башкир Бушман-Кыпсакской волости Кинзя Арсланов. Для участия в решении такого важного вопроса, как продажа вотчинных владений пяти волостей, рядовой башкир должен обладать большой популярностью и авторитетом. А они приходили к человеку в мирное время не в юношеском возрасте. Если исходить из наших предположений, то в это время Кинзе было лет 35-40, возраст вполне достаточный для приобретения всеобщего уважения среди соплеменников.

Кстати, среди выборных от своих волостей при оформлении данной купчей были будущие активные участники Крестьянской войны, полковники повстанческой армии, соратники Кинзи: рядовые башкиры Суун-Кыпсакской волости Емансара Епаров, Бушман-Кыпсакской волости Кутлугильде Абдрахманов, племянник Кинзи, Тамьянской волости Каскын Самаров. Таким образом, будущие вожди башкир-повстанцев лично были знакомы друг с другом еще за 20 лет до Крестьянской войны.

Во-вторых, задолго до Крестьянской войны Кинзя Арсланов был выбран старшиной Бушман-Кыпсакской волости. В каком именно году оказали ему такое доверие, неизвестно. Но в документе, сохранившемся до наших дней и относящемся к 1763 году, Кинзя Арсланов упоминается старшиной этой волости. В данном документе речь идет об ответе башкирской феодально-старшинской верхушки Ногайской дороги Оренбургскому губернатору Д.В.Волкову, который обратился к ним с призывом распространить среди башкир хлебопашество и предлагал представить донесения о своих нуждах и способах их решения9. В своем донесении Екатерине II от 26 мая 1763 года Волков докладывал о своих соображениях по улучшению управления краем. В центре его внимания стоял “башкирский” вопрос: как не допускать в дальнейшем восстаний башкир. Решение этой острейшей проблемы в крае Волков связывал с улучшением их материального положения, приобщением к земледелию10.

Важное значение для Волкова имел ответ башкирских старшин. И вот 25 июня в Оренбургскую губернию поступило ответное письмо. Оно было написано “татарским письмом”, подписано 22 выборными. Среди них упоминается Аптрак Явгачтин, выборный из команды старшин Бушман-Кыпсакской волости, а старшиной волости — Кинзя Арсланов. Таким образом, летом 1763 года Кинзя являлся старшиной своей родной волости. Все 22 представителя башкир Ногайской дороги были безграмотными и в конце письма вместо подписи поставили тамги. В этом плане несколько удивляет отсутствие подписи Кинзи, владеющего русским языком и письмом. Тем более, в письме авторы поднимали весьма серьезные, актуальные и жизненно важные проблемы. По существу документ демонстрирует решительную борьбу башкир Ногайской дороги за свои земли, за сохранение социально-политических привилегий военно-служилого сословия.

Первым пунктом письма старшины выдвинули требование предоставить им права на владение крепостными крестьянами. Это требование они предъявили тонко, дипломатично, завуалировано. Соглашаясь с предложением губернатора Д.Волкова о внедрении в своем хозяйстве хлебопашества и проявляя готовность неотложно приступить к земледелию, старшины заявили, что башкиры “пашни много пахать не навыкли”. Кроме того, башкиры содержат большое поголовье скота, “у многих по 200 и 300 лошадей и по 100 коров, также по немалому числу овец имеется”. Присмотр за таким поголовьем скота, заготовка сена, содержание скота и молодняка в зимнее время они осуществляют “с великой нуждою”, отчего “и пашню пахать время нам не бывает”. Поэтому башкирские старшины требовали разрешения содержать работников, а также “найти к тому способ и сколько нам работников надобно, на такое число от нас деньги взять и оных работников нам из внутренних мест доставить”. Таким образом, военно-феодальная верхушка башкир, располагая достаточным богатством и не имея возможности приобрести крестьян из своей среды, добивалась возможности покупки русских крепостных крестьян в центральных губерниях России.

Со сложностями распространения земледелия среди башкир старшины связывали и другие актуальные социально-политические проблемы коренного населения края. В письме выдвигается просьба восстановить права башкир на содержание кузниц, указывается на растущую тяжесть воинской службы и налогов, критикуется волокита при рассматривании третейских вопросов в провинциальных канцеляриях, остро ставится вопрос о защите вотчинных лесных владений башкир от заводовладельцев11.

13 июня того же 1763 года Волков послал письма в Сенат. В них губернатор поддерживает просьбы башкир и предлагает разрешить им покупать крепостных крестьян из чувашей, черемис и новокрещенных татар; открыть кузницы для изготовления и ремонта земледельческих орудий12. В первых числах июля в письме к Екатерине II Оренбургский губернатор повторяет свои предложения, связанные с проблемами распространения земледелия среди башкир13. Царское правительство было заинтересовано в распространении земледелия среди башкир, но его пугали их военное усиление и восстания. Поэтому Сенат в конце лета 1763 года составил “Примечания” по представлению Волкова, но реальных мер не предпринимал14. Лишь через два года, в июне 1765 года он принял “Определение” по этому вопросу. Но к тому времени Д.В.Волков был освобожден от своего поста, губернатором был прислан князь А.А. Путятин. Сенат послал секретный указ, обязывающий Путятина “прилагать старание для размножения хлебопашества среди башкир”, однако заводить кузницы строго запрещалось, а необходимые земледельческие инструменты предлагалось завозить из Казанской губернии15. Остальные просьбы и требования башкир, изложенные в письме к Волкову, остались без внимания.

Нет сомнения, что в этом деле башкир Кинзя сыграл свою роль. К этому времени он имел огромный авторитет не только среди башкир Ногайской дороги, но и всего Башкортостана, о чем говорят намеки на участие Кинзи в празднике коронации Петра III. Исследователям предстоит тщательно изучить материалы, относящиеся к коронации Петра Федоровича. В списках участников этого всероссийского праздника, возможно, удастся найти состав делегации из башкир, а среди них – имя Кинзи Арсланова. В распоряжении историков Башкортостана пока не имеется источников, прямо указывающих на это историческое событие. Но ряд косвенных материалов подтверждает факт участия Кинзи в составе башкирской делегации в церемонии коронации Петра III. В частности, после приезда Кинзи в Бердский повстанческий лагерь Е.Пугачев публично обратился к нему: “Что, Кинзя, узнаешь ли ты меня?”. Царь намекал именно на факт участия Кинзи в церемонии коронации. Кинзя не сразу смог ответить на этот вопрос. Но когда Пугачев начал перечислять детали встречи, когда он якобы ему “подарил кармазину на кафтан”, Кинзя решительно ответил: “Так, Ваше Величество, теперь я помню и познаю тебя”16. Необходимо отметить и немаловажный факт того, что Кинзя «признал царя» не только при яицких казаках, но и при башкирах-повстанцах. В противном случае ему трудно было бы поддерживать авторитет “царя”.

Есть косвенные сведения и о том, что Кинзя Арсланов принимал непосредственное участие в составлении Наказа башкир Уфимской провинции в Уложенную комиссию 1767—1768 годов. Данный документ охватывает все актуальные вопросы социально-экономической, политико-правовой и культурно-просветительской жизни башкир и является важным памятником общественной мысли башкирского общества середины XVIII века17. Кинзя, человек широко образованный для своего времени, хорошо владеющий русским языком и письмом, обладающий большой популярностью и авторитетом среди башкир, не мог оставаться в стороне от всенародного процесса выбора депутатов в Уложенную комиссию и составления наказов. Тем более, доверенным лицом депутата от башкир Уфимской провинции Туктамыша Ижбулатова был главный старшина Ногайской дороги Алибай Мурзагулов. А к последнему Кинзя в своих письмах обращался: “Секретнодержатель, друг!”18 Трудно представить, что Алибай Мурзагулов мог обходиться без помощи своего друга Кинзи-абыза в этом важном, судьбоносном для башкирского народа процессе.

Популярность Кинзи не ограничивалась башкирским обществом. Дальнейшие события показывают, что он был хорошо известен среди казаков, калмыков, татар, мишарей, тептярей, заводских крестьян башкирского края. Для всех он был известен как “башкирский старшина Кинзя”, “башкирский мулла Кинзя” или “башкирский абыз Кинзя”. Многолетняя дружба связывала его с отставным яицким казаком из башкир Идеркаем Баймековым.

Вести о появлении “надежи-царя Петра Федоровича” под Яицким городком быстро достигли башкир прилегающих к эпицентру восстания волостей Ногайской дороги. Об этих будоражащих умы и настроения событиях на Яике стало известно башкирам Бушман-Кыпсакской волости уже в конце сентября 1773 года. 30 сентября в Каргалинскую (Сеитовскую) слободу, где была расположена ставка Пугачева, прибыла делегация от Кинзи Арсланова в количестве шести человек. Делегацию возглавлял его родной племянник Кутлугильде Абдрахманов. Делегация добилась аудиенции у Пугачева и объявила: “свое усердие служить ему и сказали, что вся их башкирская орда, буде он пошлет к ним свой указ, приклонится к нему”. В исторической литературе идут долгие споры о времени и количестве именных указов Пугачева башкирам19. Сопоставительное изучение всех оригиналов и переводов, сохранившихся в фондах РГАДА и РГВИА, а также опубликованных вариантов этих манифестов и утверждений авторов позволяет сделать следующий вывод.

Делегация от Кинзи во главе с Кутлугильдой прибыла в Каргалинскую слободу поздно вечером 30 сентября и была принята Пугачевым в ночь с 30 сентября на 1 октября. “Мужицкий царь” тут же решил послать манифест башкирам. Текст послания составили коллективно. В обсуждении манифеста, кроме самого Пугачева, участвовали И.Н.Зарубин-Чика, Идеркай Баймеков, вся делегация Кинзи и ее руководитель Кутлугильде Абдрахманов. Манифест был написан под коллективную диктовку Балтая Идеркаева на тюрки, затем размножен им же в трех экземплярах. Манифесты были утверждены Пугачевым тут же, ранним утром 1 октября, во вторник, в Покров день. Один экземпляр манифеста через муллу деревни Айсыуак Уфимского уезда Якшея был отправлен Алибаю Мурзагулову, другой – Кинзе — повез Идеркай Баймеков, третий забрал Кутлугильде20. Попав в руки властей, манифесты были переведены: в Оренбурге — Артамоном Имановым, в Уфе — Андреем Васильевым, в Кунгуре — неизвестным толмачом. Один из оригиналов с переводом Иманова Оренбургский губернатор Рейнсдорп послал в Военную коллегию. Они в настоящее время хранятся в РГВИА (Ф. 20. Д. 1230. Л. 73 а —75 б). Эти три оригинала одного Манифеста в историческую литературу вошли как три самостоятельных документа21.

Дата прибытия Кинзи в повстанческий лагерь и численность его отряда являются предметом споров. Наиболее общепринятая точка зрения: Кинзя привел свой отряд численностью 300 или 500 человек на пятый день после начала осады Оренбурга, т.е. 9 или 10 октября22 . Однако, это общепринятое утверждение требует некоторой корректировки. За основу исследователи берут сведения, данные Пугачевым на следствии. Но вождь Крестьянской войны в своих ответах сомневался, говорил “или-или”. Между тем, есть сообщение другого свидетеля и участника этих событий, который наверняка должен был знать их более конкретно. Это — Балтай Идеркаев, автор манифестов Пугачева башкирам. На следствии Балтай показывал: “Когда самозванец остановился в сем лагере, то на другой день помянутый старшина Кинзей приехал к нему с тремястами башкирцев”23. Сведения конкретные и убедительные. Речь идет о том, что 4 октября Пугачев вывел свое войско из Сакмарского городка и расположился лагерем в пяти верстах от Оренбурга, напротив Бердской слободы на Казачьей горе24. Вот туда и прибыл на следующий день, т. е. 5 октября 1773 года, со своим отрядом в 300 человек Кинзя Арсланов. Что касается численности его отряда, это не играло особого значения. В Суун-Кыпсакской волости с населением в 121 двор Ямансары Яппаров собрал отряд для карательных целей в 500 человек. В своей волости с населением в 210 дворов Кинзя мог набрать и побольше желающих бороться за свои интересы. Принципиально важное значение имел факт прихода в повстанческий лагерь самого Кинзи Арсланова, человека популярного, уважаемого, умного и энергичного. Уже сам факт его склонения к “мужицкому царю” оказывал решающее влияние на колеблющуюся массу башкир. Тот же Идеркай сообщал на допросе, что вслед за Кинзей “и другия кучами приезжали, и собиралось оных башкирцев в сей лагерь человек с семьсот, потом день ото дня накопилось их множество”25.

В лице Кинзи повстанческий центр приобрел энергичного организатора для мобилизации нерусских народов, а лично Пугачев — умного, верного и та­лантливого сподвижника. С приходом Главного войска к Оренбургу в начале октября 1773 года восстание приобрело широкий размах. В повстанческий лагерь со всех сторон шли яицкие, илецкие, оренбургские казаки, русские крестьяне, заводские люди и представители нерусских народов. Возник Яицкий повстанческий район с центром в Бердской слободе. Таким образом, локальное казацкое восстание стало перерастать в грандиозную войну. Для общего руководства была создана повстанческая Военная коллегия. С самого начала между повстанческим центром и губернскими властями развернулась борьба за привлечение местного населения на свою сторону. Как справедливо отмечал академик М.Н. Покровский, особенно важно было привлечь на свою сторону башкир, “народа конного и приученного к военному искусству”26. Борьба за башкир приобрела огромный размах и масштабы с приходом в ставку Пугачева Кинзи.

Опытный предводитель башкирского народа, воспитанный в традициях мощных башкирских восстаний 30—50-х гг., пользовавшийся огромной популярностью не только на Ногайской дороге, Кинзя сразу по прибытии в повстанческий лагерь вошел в круг близких сподвижников Пугачева. Последний присвоил ему чин главного полковника и назначил “атаманом башкирского полка”. Нужно подчеркнуть, что время прибытия Кинзи в Бердский лагерь совпало с моментом вербовки башкир в карательные команды для поимки Пугачева и подавления восстания. По сообщению Миндея Тупеева, 28 сентября старшина Суун-Кыпсакской волости Ямансара Яппаров со своими 500 конниками первым прибыл в село Имангулово, место дислокации башкирских карательных команд, а 4 октября он с этой же командой первым прибыл в повстанческий лагерь27. Нет сомнения, что Ямансары узнал о переговорах, которые вел Кинзя с повстанческим центром и решил перейти к Пугачеву.

Будучи “атаманом башкирского полка”, Кинзя занялся его комплектованием. Хотя полк и назывался башкирским, на деле в подчинение Кинзи шли все повстанцы из нерусских народов Башкортостана: башкиры, татары, мишари, тептяри, чуваши, марийцы, калмыки и др. Командиров повстанческих отрядов и отдельных наиболее способных повстанцев Кинзя испытывал в сражениях под Оренбургом, а потом представлял Пугачеву. На этих приемах “царя” он выполнял функции толмача. Один из крупных предводителей Крестьянской войны, полковник повстанческой армии Каскын Самаров на допросе в Казанской секретной комиссии сообщил, что, прибыв в Берду, он явился “к башкирскому мулле Кинзе Арсланову”, а тот уверил его в истинности царя и представил “ево самозванцу, которой через перевод того Кинзи сказывал о себе, что он – государь”. В конце аудиенции Пугачев назначил Каскына старшиной и “велел ему служить верно”28. В ноябре 1773 года Каскын Самаров вместе с Каранаем Муратовым были направлены повстанческой ставкой в центральные волости Башкортостана. Каскын возглавил осаду Уфы, а Каранай поднял на борьбу многонациональное население западного Башкортостана и возглавил Мензелинский повстанческий район.

Свой боевой путь в Крестьянской войне начал писарем в штабе Кинзи сотник деревни Бузовьязы Ногайской дороги, будущий бригадир повстанческой армии мишар Канзафар Усаев29. Примерно через месяц Пугачев присвоил ему чин полковника и отправил в северный Башкортостан для организации повстанческого движения. Такую же школу организатора и предводителя повстанческого движения в “башкирском полку” Кинзи проходили мишар Бахтияр Канкаев, башкир Салават Юлаев и многие другие.30 Следует отметить, что башкирские войска под руководством Кинзи только условно именовались полком, а на самом деле по количеству многократно превосходили численность полка по штатной комплектации в 500 всадников.

Помимо комплектования “башкирского полка” и подготовки кадров предводителей повстанческого движения, Кинзя с первых дней своего пребывания в Бердском лагере развернул мощную агитацию среди многонационального населения Башкортостана. В этом ему сильно помогала его образованность. Современники называли его “абызом”, что означало в то время знатока, толкователя догм ислама, т.е. богослова, широко образованного, эрудированного человека. А.Н.Усманов, большой знаток проблем Крестьянской войны 1773—1775 годов, писал, что с приходом Кинзи в Бердский лагерь содержание манифестов Пугачева изменилось в лучшую сторону. Это вполне возможно, хотя и Именной указ царя к башкирам, составленный 1 октября без участия Кинзи, отличается хорошим знанием нужд и чаяний башкирского народа31. Здесь больший акцент нужно делать на то, что Кинзя, назначенный “главным полковником башкирского полка”, стал посылать к башкирским старшинам собственные указы, которые сыграли неоценимую роль в мобилизации башкир в повстанческое движение. Сохранились два таких документа, получившие недостаточное освещение в исторической литературе32. 17 октября он послал письмо старшине Кыркули-Минской волости, главному старшине Ногайской дороги Алибаю Мурзагулову. В это время Алибай находился на Стерлитамакской пристани и помогал товарищу уфимского воеводы майору П.Н.Богданову и подпоручику М.Уракову в формировании башкирско-мишарского карательного корпуса. В этом письме Кинзя обращается к Алибаю доверительно “Секретнодержатель, друг!”, сообщает об истинности царя Петра Федоровича и его сына Павла Петровича. Любопытна фраза “желаемое нами от бога дал бог нам”. Речь идет о том, что “появился на земле потерянной царь и великой государь”. Текст приведенной фразы наводит на мысль, что башкиры давно ждали такого момента, чтобы дружно подняться и примкнуть к “царю-освободителю”. Эта мысль подтверждается сообщением Кинзи о том, что “другие старшины с полками одиннадцать старшин уже склонились к царю”33. Письмо к башкирским старшинам от 20 октября 1773 года Кинзя писал “по приказанию императора Петра Федоровича”. В нем автор сообщает, что к “царю” присоединились “из башкирских народов ныне двадцать три старшины и протчия яитские, многое число” и “полки вседневно являютца к нашему государю”34.

По прибытии в Бердскую крепость Кинзя развернул деятельность по пропаганде идей восстания среди башкир и вовлечению их в армию Пугачева, для чего использовал обширный круг среди башкирских старшин. В качестве агитаторов он в первые дни восстания отправил в башкирские волости своих близких людей: сына Селяусина и племянника Кутлугильде Абдрахманова. Многие документы, раскрывающие агитационную деятельность Кинзи, до нас не дошли. Но и сохранившиеся источники дают основания определить ее истинные масштабы. В одном из документов говорится, что “для поиску Селяусина с протчими согласниками из Уфимской провинциальной канцелярии посланы во все те места нарочные”35. В рапорте Уфимской провинциальной канцелярии Оренбургскому губернатору от 28 октября 1773 года говорится, что старшиной Кинзей Арслановым “из злодейской толпы послано калмык три человека в Ставропольский уезд за калмыками”, о чем сообщил на допросе “башкирец Бекташ Кутлугильдин”36 .

В ордере башкирским старшинам-повстанцам Канбулату Юлдашеву и Худайназару Теливбердину, выданном в ноябре 1773 года, Кинзя призывает истреблять неприятельские команды и дворян, а их имущество конфисковать. “Сопротивников нашему государю, также полки и бояр, — говорится в ордере, — истреблять вам, сколько вы можете. Имение их, богатство и казну представлять к нашему государю без утраты и без всяких отговорок”.37

Таким образом, агитационная деятельность Кинзи распространилась на огромную территорию, включая Ногайскую дорогу и Ставропольский уезд Оренбургской губернии. Постепенно в состав агитаторов Кинзя включал представителей татар, калмыков и других народов Башкортостана. В результате агитационной работы последовательно изменилось настроение населения края. Уже в первой половине октября начался массовый переход башкир на сторону восставших. Вне сомнения, перелом в настроении народов края, в преодолении колебаний большую роль сыграли манифесты Пугачева и громкие победы Главного войска повстанцев над крупными карательными корпусами полковника П.М.Чернышева, бригадира Х.Х.Билова и генерал-майора В.А.Кара. Но определяющее воздействие на население края оказывали агитаторы Кинзи. Выходцы из народа, хорошо знавшие его интересы и чаяния, обеспечили победу повстанческого центра в борьбе с местными властями за башкир и народы Башкортостана. В рапорте Оренбургскому губернатору И.А.Рейнсдорпу Уфимский воевода А.Н.Борисов 28 октября вынужден был признать, что большое распространение среди башкир Ногайской дороги имеет “писанный по-арабски, персицки, турецки и по-татарски, запечатанной в конверте посланной в Башкирию от известного злодея указ”38. А распространяли этот и другие указы “царя” среди башкир, татар, калмыков и других народов края агитаторы Кинзи. Роль Кинзи и его агитаторов в мобилизации народов Башкортостана в повстанческое движение достойно отмечали его руководители. Пугачев, Зарубин-Чика, Соколов-Хлопуша, Творогов, Балтай Идеркаев и другие говорили об этом во время допросов39. Вынуждены были признавать это и представители местной царской администрации40. Так, казанский губернатор Я.Л.Брант в рапорте в Военную коллегию от 21 октября 1773 года писал: “А еще 100 человек при старшине Кинзе Арсланове после того их легкомыслия, будучи обольщенными, сами добровольно туда и передались и известному самозванцу и злодею присягу учинили”. Брант подчеркивал, что “указы самозванца для обитающего во всей Оренбургской губернии иноверного народа на арапском, персицком, турецком и татарском диалектах распространяются”41. В рапорте Уфимской провинциальной канцелярии Оренбургскому губернатору Рейнсдорпу от 28 октября 1773 года воевода Борисов жалуется на то, что посланные им для поимки Селяусина и его согласников нарочные “со всевозможностию старались, но только нигде оных разведать не могли”42. Первый командующий карательными войсками генерал Кар 31 октября в письме президенту Военной коллегии З.Г. Чернышеву сообщал, что башкиры из его карательного корпуса могут разбежаться, так как “от бежавшего в толпу со своими подчиненными башкирского старшины Кинзи Арсланова чрез разсеяние во всю Башкирию злодейских возмутительных писем в великой колеблемости находятся”43. Тревоги генерала подтвердились: во время сражения под деревней Юзеево “тысяча человек конных, не видя себе никакого притеснения, и отдались в открытой степи без всякого сопротивления”44. Перешли на сторону повстанцев и 1200 башкир и мишарей Стерлитамакского карательного корпуса, с поддержкой которого Кар связывал свои успехи в борьбе с Пугачевым. К середине ноября губернатор Рейнсдорп вынужден был признать свое полное поражение в борьбе за башкир. Все старания “верных” старшин Миндея Тупеева, Кулыя Балтасева, Юсупа Надырова по мобилизации башкир южных волостей Ногайской дороги, равно как и мероприятия Уфимской провинциальной канцелярии по комплектованию Стерлитамакского башкирско-мишарского карательного корпуса, завершились массовым переходом команд на сторону повстанцев, “ибо собирание их сюда на помощь обращается наипаче во усиливание того злодея, который, разведывая, всех их к себе перехватывает”45. В результате в Бердском лагере к середине ноября башкирских конников набралось “тысяч до пяти”. Поэтому губернатор вынужден был отказаться от мер по мобилизации башкир в карательные команды и велел “быть им в долях от того злодея во всякой осторожности”46.

Выше изложенные факты позволяют сделать следующий вывод. Кинзя Арсланов и его соратники своей агитационной деятельностью по мобилизации башкир и других народов южных волостей Башкортостана обусловили перерастание локального восстания яицких казаков в Крестьянскую войну, последнюю и самую грандиозную в феодальной России. Это — главный, но не единственный вклад Кинзи в Крестьянскую войну 1773—1775 годов.

Будучи главным полковником и атаманом “башкирского полка”, Кинзя постоянно находился в Бердской крепости и входил в число ближайших сподвижников Пугачева. Его “башкирский полк” в составе Главного войска повстанцев штурмовал Оренбург, отражал вылазки осажденных, участвовали в сражениях под Татищевой крепостью и Сакмарским городком. Башкирские повстанцы вместе с казаками составляли самую боеспособную силу, ядро повстанческой армии — конницу. Они участвовали в разгроме карательных корпусов симбирского воеводы полковника Чернышева и бригадира Х.Х.Билова, в штурме Яицкого городка. 1500 башкир во главе с Идеркаем Баймековым и Кутлугильде Абдрахмановым приняли участие в разгроме корпуса генерала Кара, 1000 башкирских конников во главе с самим Пугачевым участвовали в захвате крепостей Ильинская и Илецкая защита, в штурме Верхне-Озерной крепости. В походе на Авзяно-Петровские заводы и Желтый редут Соколова-Хлопушу сопровождали 500 всадников “башкирского полка”. Башкиры вместе с калмыками добровольно вызвались охранять Бердский лагерь. Кинзя умело руководил своим “башкирским полком”, который составлял половину Главного войска, достигнув в конце декабря численности 12 тысяч воинов.

Одновременно с этим Кинзя продолжал вести агитацию среди народов края. Когда была одержана полная победа над местной царской админи­страцией за привлечение башкир на свою сторону и население Ногайской дороги полностью перешло на сторону Пугачева, повстанческий центр изменил тактику мобилизации населения. Встала задача распространения восстания вширь, на новые территории. Поэтому повстанцев, проявивших свои полководческие и организаторские способности, Пугачев и Военная коллегия направляли для организации новых повстанческих районов. В центр Башкортостана, в район Уфы был направлен И.Н.Зарубин-Чика, в северные волости, в район Красноуфимска — Кунгура — И.С.Кузнецов, в Поволжье, в район Самары — И.Ф.Арапов. Среди таких посланцев Пугачева были и представители “башкирского полка” — Салават Юлаев, Каскын Самаров, Каранай Муратов, Канзафар Усаев, Бахтияр Канкаев. Все это показывает, что Кинзя Арсланов был организатором и руководителем повстанческого движения башкир и нерусских народов и в Бердском центре, и в самом Башкортостане. Но и после этого Кинзя продолжал работу со своими эмиссарами. Но теперь вместе с агитацией населения они должны были решать и задачи обеспечения “башкирского полка” лошадьми, провиантом, фуражом. Так, в ордере Азамату Тумтаеву от 8 февраля 1774 года Кинзя требовал привести “Его Величеству десять меринов и десять кобыл”47.

Помимо этого, Кинзя входил в число ближайших и доверенных лиц “царя”, которые составляли при нем негласный совет. Заседания этого совета проходили в строжайшем секрете, его роль в руководстве движением была очень велика. Он функционировал параллельно с Военной коллегией, а с переходом Главного войска на правый берег Волги совет стал особенно авторитетным органом. Состав совета был крайне ограниченный и постоянный, в него входили самые ближайшие сподвижники Пугачева. Алексей Зверев, крепостной крестьянин пензенского помещика Льва Нарышкина, с самого начала Крестьянской войны находился в Бердском лагере. На допросе он сообщал, что в состав негласного совета “царя” входили: войсковой атаман А.Овчинников, дежурный Я.Давилин, секретарь Военной коллегии И.Творогов, полковники П.Перфильев и Ф.Чумаков, каргалинский татарин Садык Сеитов. В числе этого узкого круга “наперсников” Пугачева были и два башкира – Идеркай Баймеков и Кинзя Арсланов48. Салманов Андрей, секунд-майор, командир батальона Саратовского гарнизона, к повстанцам перешел при взятии города Саратова. На допросе он докладывал: “… На совете, в котором первые – войсковой атаман Андрей Овчинников, дежурный Яким Давилин, полковник Петр Перфильев, секретарь Иван Творогов, полковник Федор Чумаков, каргалинский татарин Садык Сеитов, Кинзя – башкирец, Идорка-толмач, и те их советы бывают в секрете: увидать не можно и опасно входить с ними в разсуждение”49. Следовательно, Кинзя на протяжении всей Крестьянской войны оставался членом негласного совета.

Исключительную роль в Крестьянской войне Кинзя сыграл весной 1774 года. Его вес и авторитет в повстанческом центре еще более возросли, чему способствовали следующие факты. Во-первых, после потери Главного войска под Татищевой крепостью 22 марта 1774 года Пугачев остался без армии. Корпус генерала П.М.Голицына продолжал наступать на Бердский лагерь. В этих критических условиях повстанческому центру удалось сформировать войско численностью 5 тысяч человек. Из них около 3 тысяч были башкирские конники Кинзи50, 1-2 апреля они героически сражались с корпусом Голицына под Сакмарским городком. В результате двух сражений Пугачев потерял 2895 убитыми и 6813 повстанцев попали в плен51. Остальные участники сражений разбежались. С вождем восстания осталось 500 наиболее преданных повстанцев. В их числе было всего 100 яицких и илецких казаков, 100 заводских крестьян и 300 башкир. В этих сражениях погибло и попало в плен много близких сподвижников Пугачева. В плену оказались Максим Шигаев, Тимофей Падуров, Иван Почиталин, Максим Горшков, Тимофей Мясников, Андрей Кожевников, братья Толкачевы, Соколов-Хлопуша. Без вести пропал Андрей Витошнов. Это были казаки, которые вместе с Пугачевым начали восстание, составляли Военную Коллегию, некоторые из них входили в состав негласного совета. В целом, они представляли руководящий костяк Крестьянской войны. Но часть казацкой верхушки еще в Бердском лагере, после сражения под Татищевой крепостью, готовили заговор и собирались сдать Пугачева властям, чтобы тем самым заслужить помилование. Преданные сподвижники Пугачева Овчинников и Перфильев, потерпев поражение от карательного корпуса генерала Мансурова, бежали в степь. Зарубин-Чика потерпел поражение под Уфой и попал в плен. Грязнов сражался под Челябинском с Гагриным, Салават и Белобородов действовали на севере Башкортостана. В эти тяжёлые для вождя дни рядом с ним, помимо небольшой группы казаков (Творогов, Чумаков и другие, которые в будущем предадут восстание и сдадут Пугачева властям), самыми верными сподвижниками оставались Кинзя, Идеркай и Садык Сеитов. В этих условиях невозможно переоценить роль Кинзи, под рукой которого находилось больше половины оставшихся повстанцев. Этим объясняется и то, что Пугачев определил дальнейшие задачи и маршрут движения по его совету.

Еще в Бердском лагере, после поражения под Татищевой крепостью, перед Пугачевым и его сподвижниками встал вопрос: куда идти? Спорили долго и шумно. Одни советовали идти на соединение с Зарубиным-Чикой, другие — через Переволоцкую или Сорочинскую крепость идти на Яицкий городок, оттуда на Гурьев. Этот же роковой вопрос встал перед пугачевцами и после поражения под Сакмарским городком. Вновь разгорались споры. Идти через Яицкий городок на Гурьев, а оттуда к некрасовцам оказалось невозможным. Пугачев намеревался вернуться в Каргалу или Сакмарский городок и там продержаться до весны, что было явно нереальным. В этой сложной ситуации Кинзя предложил Пугачеву идти на север, в Башкортостан. “Если вы туда придете, так я вам чрез десять дней хоть десять тысяч своих башкирцев поставлю”, — обещал Кинзя52. Пугачев принял его предложение.

Вновь развернулась агитационная деятельность Кинзи и его сподвижников. По сведениям Творогова, к 4 апреля, т.е. уже на второй день после поражения под Сакмарским городком, “под руководством башкирского старшины Кинзи по уверению о злодее, что он – истинный государь, приходя от места к месту, собирали башкирцев множество”53 . Вновь в агитацию башкир и народов Башкортостана Кинзя подключил Селяусина, Кутлугильде и других испытанных и опытных агитаторов. Позже, на допросе, Ф. Чумаков признавал, что весной 1773 года старшина Кинзя, его сыновья и башкирские агитаторы обеспечили возрождение Главного войска Пугачева54.

По утверждению некоторых историков, в первые дни после поражения повстанческой армии под Сакмарским городком Пугачев со своим немногочисленным отрядом вынужден был скрываться от преследования карателей и “верных” старшин в доме Кинзи55. А хозяин дома со своими соратниками в эти дни распространял новые манифесты “царя” и собирал народ для формирования новой повстанческой армии. Так начался 2-й этап восстания.

Из дома Кинзи Пугачев со своим отрядом двинулся через южно-уральские заводы на север, затем резко свернул на северо-восток. Такой маршрут был подсказан, видимо, тем, что первоначально “царь” решил идти на соединение с многотысячной повстанческой армией Зарубина, действовавшей в районе Уфы. Но вскоре бригадир повстанческой армии, случайный участник этого сражения армии Зарубина с карательным корпусом Михельсона мишар Канзафар Усаев принес печальное известие о поражении. После чего Пугачев изменил свое решение и направился в Зауралье, где продолжала действовать армия Грязнова и Туманова. На каждом заводе (Воскресенский, Авзяно-Петровский, Белорецкий) повстанческая армия пополнялась заводскими крестьянами, а Кинзя и его агитаторы продолжали приводить все новые и новые отряды восставших башкир. 19 мая, когда Пугачев подошел к Троицкой крепости, он располагал армией в 12 тысяч человек, состоявшей почти целиком из башкир и частично из заводских крестьян56.

Весной и летом 1774 года Кинзя не ограничивался мобилизацией башкир только для восстановления повстанческой армии Пугачева, но и принимал меры для распространения восстания на новые территории. О масштабах действий его агитаторов красноречиво говорит следующий документ. В июне 1774 года Абузар Абдулхаиров, есаул Катайской волости, рапортовал Кинзе, что он по его указу прибыл и завербовал людей для повстанческой армии. Абузар сообщал о двух других агитаторах — Габдулле и Атналы, о которых он сведений не имеет57. В билете, выданном в июне 1774 года Кинзей мулле деревни Янгулово Арской дороги Казанской губернии Габдрахману Хасанову, проживавшему в данное время в деревне старшины Катайской волости Ногайской дороги Аккучука Таирова, говорится, что он и “его два спутника имеют право свободы и мирно разъезжать, распространять знания”58. Хотя прямых указаний в источниках нет, но можно предположить воздействие Кинзи на Каскына, Караная, Канзафара и других вождей, которые весной – в начале лета удивительно синхронно действовали в различных регионах Башкортостана. На эту мысль наводит и воззвание Каскына от 21 мая 1774 года с призывом присоединиться к Пугачеву59.

Кинзя принимал участие в мероприятиях повстанческого центра по вовлечению в повстанческое движение казахов. Автором этой идеи и первым активным ее проводником еще в самом начале восстания был яицкий казак из башкир Идеркай Баймеков60. В начале лета 1774 года, когда повстанческая армия продвигалась по Зауральскому Башкортостану, этот вопрос вновь приобрел актуальное значение. В начале мая, находясь на Белорецком заводе, Пугачев по совету Кинзи и Идеркая решил отправить от себя послов к хану и султанам Среднего жуза. После переговоров со старшинами Кара-Табынской и Телявской волостей Баимом Кидряевым, Мусой Килкиным и Рясулем Итжимясовым Кинзя предложил Пугачеву кандидатуры старшины Барын-Табынской волости Исетской провинции Шукура и его брата сотника Упака Абзямовых. Шукур и Упак получили указ, когда повстанческий центр находился под Магнитной крепостью. К этому времени Кинзя подобрал для посольства еще несколько кандидатов. Сопоставление дошедших до нас источников позволяет сделать следующее заключение: 8 мая из-под Магнитной крепости были отправлены к казахам два посольства. Одно из них в составе Шукура, башкира Иланской волости Иткула Уразова и казанского татарина Раима отправилось к хану Аблаю. Другое посольство во главе с Упаком поехало к казахским старшинам Даутбаю, Ембекею и Урамбет-батыру. Оба посольства успешно выполнили задание. Они добились от казахов согласия на совместные действия против российских войск. Аблай-хан обещал прислать 1500 своих конников, а повстанческая армия с восставшими казахами должны были соединиться в районе Звериноголовской крепости. В некоторых документах даже говорится о том, что 1500 казахов хана Аблая ждали сигнала за рекой Яиком в урочище Ибык-Каратай. Посольство Шукура благополучно вернулось в повстанческий центр, а Упак при возвращении от казахов под Санарской крепостью попал в плен61.

В мае 1774 года повстанческие полковники Утяв Яраткулов, Чагыр Иляйманов и Суяргул Яманаев, старшина Салзиутской волости Баязит Максютов и сотник Терсятской волости Махмут Калмакаев “со товарищи, всего 20 человек”, также ездили к хану Аблаю “з данными от реченнаго государственного злодея Пугачева письмом”62 . Нет сомнений, что и это посольство было организовано Кинзей. Следует отметить, что в итоге казахи, как всегда, и на этот раз не поддержали действия башкир.

Оказавшись перед фактом полного разгрома повстанческой армии под Челябинском, Пугачев, не дойдя до Звериноголовской крепости и не дождавшись соединения с казахами, резко изменил свой маршрут и направился через северные волости Башкортостана к Казани.

Летом 1774 года, когда события Крестьянской войны калейдоскопически менялись, а задачи восстания решали отряды Салавата Юлаева, Ивана Белобородова, имя Кинзи уходит на задний план. Но тем не менее массовый приход башкир Осинской дороги, в том числе и депутата Уложенной комиссии Туктамыша Ижбулатова к Пугачеву, пополнение его 20-тысячной армии башкирами нельзя представить без участия и активной деятельности Кинзи. Об этом говорит и рапорт есаула Габдрахмана Хасанова, согласно которому мулла с двумя своими спутниками могли свободно разъезжать по Башкирии63. Кроме того, в июне 1774 г. Канзафар и Селяусин приводили новые отряды в повстанческую армию, когда находились на реке Ай, что лишний раз подтверждает мысль о сохранении связей с Кинзей64.

После поражения повстанческой армии под Казанью на Арском поле, башкиры вернулись домой. Как сообщал на допросе яицкий казак Петр Пустобаев, под Казанью “башкирцы же на том сражении от нас отстали, и с того времени, кроме одного старшины Кинжи, никого их не было”65.

И летом 1774 г., когда Главное войско Пугачева стремительным маршем двигалось вдоль Волги от Казани к Царицыну, Кинзя продолжал оставаться в числе самых доверенных людей Пугачева. Выше приведенное сообщение секунд-майора Андрея Салманова, командира батальона Саратовского гарнизона о составе негласного совета Пугачева, относится к последним дням движения66. Следовательно, негласный совет Пугачева почти не изменился в своем составе, свое место в нем продолжал сохранять и Кинзя Арсланов.

В последнем сражении Пугачева с Михельсоном под Сальниковой ватагой 24 августа 1774 года Идеркай Баймеков пропал без вести. Вместе с Пугачевым на левый берег Волги переправился из башкир только Кинзя. Но он и тогда сохранял верность вождю Крестьянской войны. Когда Творогов, Чумаков и другие казаки из окружения Пугачева затеяли заговор и задумали схватить, передать его в руки властей, они боялись Кинзи. На допросе Творогов сообщал: “Кинзю нельзя было нам никак оставить в разсуждении, что злодей тот час взял бы нас на подозрение”67.

В ночь на 15 сентября заговорщики арестовали Пугачева. Кинзя не смог им помешать в осуществлении их предательства. Причина могла быть только в одном: его не было рядом с Пугачевым. Казаки-заговорщики могли его убить или сумели разлучить их. Таким образом, Кинзя пропал без вести. Однако власти долго искали Кинзю, одного из крупнейших предводителей Крестьянской войны, самого преданного сподвижника Пугачева. Военные и местные гражданские власти многократно обращались к Кинзе с предложением добровольно явиться с повинной, распространяли ложные сообщения о его готовности к капитуляции68. Власти боялись даже имени Кинзи, для его поимки вербовали “верных” старшин. 10 ноября 1774 года начальник Казанской секретной комиссии генерал П.С.Потемкин в рапорте императрице сообщал: “Ныне известных башкирских бунтовщиков осталось только 5 человек, а именно: Кинзя, Салават, Каранай, Ханикей и Ильчигул. Первых трех подписался поймать бывший бунтовщик и по позыву моему явившийся с повинною предводитель Алибай Мурзагулов”69. Когда в Казанской комиссии оказался Каранай Муратов, Потемкин под угрозой смертной казни заставил и его подписать обязательство поймать и сдать властям Кинзю и Салавата70. Однако из Казани Каранай был отправлен в Москву “для лицезрения казни злодея Пугачева”, а вернувшись домой, не предпринимал никаких мер для поимки башкирских вождей. Алибай Мурзагулов с небольшой карательной командой разъезжал по Ногайской дороге в поисках Кинзи и других крупных башкирских предводителей, приезжал в деревню Арсланова, арестовал Селяусина и отправил его в Казанскую секретную комиссию71.

Башкирский народ долго не мог забыть своего любимого вождя. Осенью 1774 г., когда Главное войско уже было разбито под Черным Яром, а сам Пугачев был схвачен, в Башкортостане распространился слух, что Пугачев взял Москву, а губернатором в Оренбурге был назначен Кинзя72 . Таким способом башкирские предводители решили использовать огромный авторитет Кинзи для усиления повстанческого движения на 3-м этапе восстания, которое теперь велось только силами башкир.

Заключая статью, нужно напомнить читателю утверждение авторов научно-популярных очерков о сподвижниках Пугачева, которые писали: “Авторитет Кинзи Арсланова в Башкирии с ходом восстания все время возрастал и, очевидно, даже не шел в сравнение с авторитетом какого-либо другого башкирского предводителя”73.

Саляук, Селяусин или Сулейман?

В шэжэрэ Кара-Кыпсакского рода у Кинзи-абыза значится один сын – Саляук. Другие сыновья, в том числе известный участник Крестьянской войны Селяусин, в родословном не упоминаются. Следовательно, шэжэрэ было составлено далеко до начала Крестьянской войны 1773—1774 гг. К началу этого всенародного движения Саляук должен был быть уже взрослым мужчиной. Тем более, в шэжэрэ говорится, что он — мулла. Но ни в одном из сохранившихся архивных источников, касающихся Крестьянской войны, Саляук не упоминается. В том, что он в этом восстании участия не принимал, нет никакого сомнения. Но возникает вопрос: как могло так случиться, что, когда Кинзя со своими младшими сыновьями был в центре событий, его старший сын Саляук оказался в стороне? Вариантов много. Саляук мог быть направлен муллой в отдаленную от отчего дома местность. Возможно, что Саляук до Крестьянской войны не дожил, умер. Но может быть и такой вариант: Саляук и Селяусин – одно и то же лицо. Возможно, Саляук сменил свое имя на Селяусин и под последним именем участвовал в восстании. Однако окончательно решить эту загадку на документальном основании крайне трудно, а скорее всего — невозможно. Поэтому нет смысла вводить читателя в загадочную историю Саляука. Лучше обратимся к повстанческой деятельности второго сына Кинзи – Селяусина, хотя и здесь много неясного. Селяусин Кинзин включился в активную повстанческую деятельность в самом начале восстания. Возможно, он пришел в Бердский лагерь вместе с отцом. Во всяком случае, с первых дней пребывания Кинзи в Бердской слободе Селяусин рядом с Кутлугильде в источниках упоминается как самый верный и деятельный агитатор. К сожалению, об этом талантливом распространителе пугачевских манифестов среди народов Башкортостана и крупном предводителе башкир-повстанцев Ногайской дороги сохранилось очень мало источников. Однако тщательное изучение сохранившихся позволяет сделать вывод, что на первом этапе и начале второго этапа Крестьянской войны, т.е. осенью 1773 г., зимой и весной 1774 года, Селяусин под руководством своего отца занимался распространением манифестов Пугачева среди башкир Ногайской дороги. 28 октября 1773 года Уфимская провинциальная канцелярия в своем секретном рапорте губернатору Рейнсдорпу, опираясь на информацию Кулыя Балтасева и Мендея Тупеева, сообщала, что “по Ногайской дороге разъезжают Кинзи Арсланова сын Сюлявчин с протчими согласниками со объявленными от изменнической толпы письмами, которые де приводят народ башкирской в согласие”74. Селяусин и другие агитаторы Кинзи пользовались огромной поддержкой населения. В том же рапорте власти провинции сетовали: “Для поиску от Уфимской провинциальной канцелярии посланы во все те места нарочные и, возвратясь, поданными рапортами объявили, что они тех лжеразгласителей к поимке хотя и со всевозможностью старались, но токмо нигде оных разведать не могли”75.

О повстанческой деятельности Селяусина в период с ноября 1773 года до апреля 1774 года в источниках сведений мало. Но сохранился документ, который подтверждает версию о том, что зимой 1773—1774 гг. он служил писарем в “башкирском полку” своего отца. В отпускном письме Кинзи на имя Азамата Тумтаева, составленном 8 февраля 1774 года, имеется запись: “По приказу вышеписанных (атамана Кинзи Арсланова и полковника Емансары Епарова – Н.К.) писал и руку приложил писарь Селявсун Кинзин”76. Возможно, он принимал участие в сражениях. Но об этой грани повстанческой деятельности Селяусина документальных свидетельств не обнаружено.

Весной 1774 года Селяусин вновь под руководством Кинзи развернул бурную деятельность по мобилизации башкир южных волостей для возрождения Главного войска. Отдельные источники сообщают, что он продолжал приводить отряды восставших башкир к Пугачеву и тогда, когда тот действовал на реке Ай77. Дошел ли Селяусин вместе с Главным войском до Казани, трудно утверждать, но и оспаривать такую мысль основания нет. Анализ дошедших до нас документов позволяет прийти к выводу, что Селяусин вместе с Салаватом, Канзафаром и другими предводителями края был отправлен из-под Осы для обеспечения арьергарда Главного войска. Такая версия просматривается и в материалах допроса Канзафара. Тот сообщал, что для решения задачи, поставленной “царем”, к Уфе стягивались повстанческие отряды, в том числе “команды башкирца Силювчина Кинзина”78 .

Летом 1774 г., после ухода Главного войска за Волгу, восстание в Башкортостане развернулось с новой силой. 24 июля перешедшие к этому времени к карателям бывшие повстанческие полковники Каип Зиямбетов и Ибрагим Мрясев в своем рапорте мишарскому старшине-карателю Ишмухамету Сулейманову сообщали: “А Каранай, Канбулат и Кинзи-абыза меньшой брат Кутлугильда, сын ево, Кинзи, Селяусин, набрав сот до шести башкирцов, находятся в вершине реки Кундряку”79. Канзафар Усаев, схваченный Кидрасом Муллакаевым и переданный властям, 4 августа раскрыл масштабный план о комбинированном походе повстанческих сил на Уфу. Согласно его сообщению, для реализации этого плана “вниз по реке Уфе с толпою” шел Салават, ожидал сигнала для похода “полковник Токтамыш с толпою в превосходном числе”, на соединение с Канзафаром “из деревни Юзеевой вниз по Белой реке в здешние селения шла толпа в большом числе под командою башкирца Силювчина Кинзина”80. Таким образом, Селяусин к этому времени входил в число таких крупных башкирских вождей как Салават, Каранай, Каскын и др. Когда сорвался план комбинированного похода на Уфу, Селяусин ушел на юг и вместе со своим двоюродным братом Кутлугильде боролся с карателями и “верными” старшинами в районе Бугульчана и Новой Московской дороги81.

В ноябре 1774 г. Алибай Мурзагулов отправил в Казанскую секретную комиссию рапорт с подписками большого числа старшин Ногайской дороги с обязательством добровольно явиться с повинной. Среди прочих значится и “старшинский сын Бушма-Кипчакской волости Селяусин Кинзин”82. Но в другом рапорте того же Алибая говорится: “…а Кинзы Арсланова в доме не взъехал, о котором обыватели объявили, что где он находится, — он неизвестен, а взят ево сын родной Силяусин Кинзин, кой и отправлен был от меня в Казань”83. Как видно, Селяусину как сыну Кинзи было особое внимание.

В Казани Селяусина допрашивали вместе с Салаватом и Юлаем, с ними он делил все муки допросов в Тайной экспедиции Сената в Москве. 17 марта 1775 года Селяусина вместе с Салаватом и Юлаем отправили в Оренбург для сбора дополнительных сведений об их повстанческой деятельности. В тот же день генерал-прокурор Правительствующего Сената князь А.А. Вяземский препоручил инструкцию об их конвоировании прапорщику Нарвского пехотного полка Петру Лаврову, который должен был сопровождать арестантов. Инструкция состояла из 8 пунктов и содержала интересные сведения, поэтому мы предлагаем читателю некоторые из них. Во-первых, Вяземский предписывал: “Вследствие имянного ея императорского величества высочайшего соизволения отправляетесь вы в Оренбург для препровождения туда арестантов башкирцов Юлая Азналихова, сына ево Салавата Юлаева и Сулеймана Кинзина”84. Во втором и третьем пунктах инструкции Вяземский строжайше предупреждает: “Будучи в пути, содержать тех арестантов под наикрепчайшим караулом; ничего им до разговоров и ни для чего посторонних не допускать, писем писать и для того бумаги, пера, чернил, карандаша, угля, бересты и прочаго к письму способнаго, также хмельного питья, ножа, яду и протчих орудиев, чем человек может себя и другого повредить, — им не давать. И наикрепчайше за ними смотреть, чтоб они из-под караула каким-либо образом уйтить не могли.

А как ныне настоит вешнее время, то и при переправе через реки иметь вам за ними крепкое смотрение, чтоб они какого вреда с собою не учинили и из-под караула побега не учинили.

Никаких с ними разговоров не иметь, и о деле их, по которому они подвергли себя под стражу, не выспрашивать, о чем и посланный с ними для караула тех арестантов команде крепчайше подтвердить”.

Не трудно убедиться, как высоко ценили и как боялись высшие власти империи этих трех башкирских предводителей Крестьянской войны. Лавров должен был сдать их Оренбургскому губернатору лично под расписку85.

Любопытен еще один документ, имевший важную роль в судьбе Селяусина. В тот же день, т.е. 17 марта 1774 года, А.А.Вяземский послал предписание Казанскому губернатору П.С.Мещерскому с требованием искать дополнительные улики на бывших узников Казанской следственной комиссии “…Салавата, так на отца его Юлая, а равно и на Сулеймана Кинзина…”86.

9 апреля 1774 года Салавата, Юлая и Селяусина доставили в Оренбург. Лавров сдал арестантов под расписку чиновнику Оренбургской губернской канцелярии П. Чучалову. В расписке значится: “башкиры, старшина Юлай Адналин с сыном его, Салаваткой, да старшинский сын Селяусин Кинзин, бывшим в конвоевании их Нарвского пехотного полку прапорщиком Петром Лавровым, закованные первые двоя в ножных и ручных, а последний только в ножных железах, представлены и в канцелярии господина оренбургского губернатора приняты и исправлено”87.

Юлай и Салават были отправлены в Уфимскую провинциальную канцелярию, а для Селяусина последние дознания были проведены в Оренбургской губернской канцелярии.

Счастливый, но весьма странный конец следственного дела Селяусина. Самый активный агитатор повстанческого центра в начале движения и весной 1774 г., один из крупнейших предводителей башкир на завершающем этапе Крестьянской войны, почти полгода допрашиваемый в самых суровых и грозных следственных комиссиях, вместе с Салаватом и Юлаем вдруг оказался освобожденным “под чистую”.

Однако, здесь все объясняется очень просто: во время Крестьянской войны в распространении пугачевских манифестов среди башкир и мобилизации последних в повстанческую армию участвовали два сына Кинзи — Селяусин и Сулейман. Старший из них, Селяусин, включился в восстание с первых дней, приобрел огромную популярность как среди народов края, так и в кругу местных военных и гражданских властей как агитатор Пугачева и Кинзи, а летом 1774 года стал одним из крупных предводителей восставших башкир. Поэтому он представлял собой серьезную угрозу для режима. Не зря Алибай Мурзагулов, главный старшина Ногайской дороги и главный среди “верных” башкирских старшин, лично арестовал и отправил Селяусина в Казанскую секретную комиссию. А там его с пристрастием допрашивали в течение многих недель и отправили в Московскую Тайную экспедицию под следствие “главного кнутобойца императрицы” Шешковского.

Младший сын Кинзи был подключен им в агитационную деятельность весной 1774 года. Возможно, когда “царь” в течение нескольких дней прятался в доме Кинзи, юный Сулейман, рвущийся к схватке, сам напросился на службу. Осенью 1773 года информаторы сообщали о том, что по Ногайской дороге разъезжают “от злодейской толпы старшины Кинзи Арсланова сын Сюлявчин с протчием согласниками”89. То есть, сын Кинзи упоминается в единственном числе. А вот один из людей, близко общавшихся с Кинзей в течение всего восстания, Ф.Чумаков о событиях весны 1774 года на допросе сообщал, что “сыновья Кинзи из места в место ездили с манифестами самозванца и приводили множество башкир к нему”90.

Но, в отличие от Селяусина, участие Сулеймана было кратковременным, эпизодическим. Поэтому он не успел завоевать популярность, про его участие в восстании многие и не знали. Вот почему следователи Казанской секретной комиссии и Тайной экспедиции Сената запутались в именах сыновей Кинзи. Им было известно, что в распространении пугачевских манифестов Кинзя использовал одного сына, и не имело принципиального значения, как его звали: “Селяусин” или “Сулейман”. Чем и воспользовался Селяусин. Не нужно сбрасывать со счетов, что в течение 5 месяцев рядом с ним были многоопытный Юлай и не по годам мудрый Салават. На тонкую игру с именами могли надоумить Селяусина и они. Эта игра получилась. В Казанскую секретную комиссию пугачевский агитатор поступил как “Селяусин”, затем в документах стали чередоваться два имени: “Селяусин” и “Сулейман”. А из Тайной экспедиции в Оренбург в ножных кандалах отправился “Сулейман” Кинзин91. На него то и должны были собирать дополнительные улики чиновники губернской канцелярии. После сдачи Селяусина в Оренбургскую губернскую канцелярию Рейнсдорп приступил к доследованию его дела. В это время в губернской канцелярии случайно оказались башкирские старшины Ногайской дороги Ямансара Яппаров, Муса Имангулов и Биктимир Мутаев, которые доложили губернатору об участии Селяусина в восстании “только дни по два и по три”92. А это очень напоминает роль Сулеймана в Крестьянской войне. Видимо, соратники Кинзи не успели забыть своего славного вождя. Вывод был вполне закономерным: “Селяусин Кинзин в бунте не причастен”93. Таким образом, Селяусин Кинзин чудесным образом был освобожден.

Отпущенный домой, Селяусин исчез, не оставив следов в истории. Так утверждаем мы все. Но автор трехтомного исторического романа “Кинзя”, большой знаток материалов Крестьянской войны покойный писатель Гали Гизетдинович Ибрагимов в беседах с автором данного очерка говорил, что фамилия “Селяусинов” встречается среди башкир Саратовской области. Отсюда он делал предположения, что после освобождения Селяусин мог уйти в места, где сохранялись остатки корней кыпсаков, т.е. к берегам Волги. Но для утверждения или отрицания такой версии нужна большая и кропотливая работа среди башкир Саратовской области и в архивных фондах.

Многие авторы называют Селяусина полковником пугачевской армии. Справедливости ради должны признать, что в архивных материалах нам не удалось найти прямых указаний на это. Иногда в документах Селяусина называют “атаманом”. В начале Крестьянской войны Селяусин преимущественно использовался повстанческим центром в качестве агитатора. А Пугачев присваивал звание полковника тем предводителям, которые приводили к нему отряд численностью 500 и более человек, или кому он сам поручал командовать полком. Но летом 1774 года, когда Селяусин выступал в качестве крупного предводителя, некому было присваивать чины. Как бы то ни было, старший сын Кинзи Селяусин Кинзин вошел в историю как один из крупных предводителей восстания и один из славных сынов башкирского народа.

Кутлугильде Абдрахманов

Когда пишем об участии в Крестьянской войне 1773—1775 годов Кинзи Арсланова, его родных и близких, то нельзя не упомянуть и его родного племянника Кутлугильде Абдрахманова. В некоторых источниках Кутлугильде называют “меньшим братом” Кинзи-абыза94. Однако, в большинстве случаев его называют племянником Кинзи, что единогласно признали и исследователи.

К началу Крестьянской войны Кутлугильде был зрелым человеком. В 1763 года вместе с Кинзей, Ямансарой и Каскыном он в числе выборных от нескольких волостей Ногайской дороги участвовал в продаже вотчинных земель заводовладельцам Твердышеву и Мясникову95. Следовательно, еще за долгие годы до восстания он числился одним из авторитетных и уважаемых людей своей волости, был хорошо знаком с другими будущими крупными предводителями Крестьянской войны из башкир Ногайской дороги. 3 февраля 1764 года в составе поверенных трех Кыпсакских волостей участвовал в оформлении купчей на землю, отданную в оброчное владение татарам Каргалинской слободы96.

Кутлугильде одним из первых примкнул к восстанию. 30 сентября 1773 года, в первый день пребывания Пугачевского отряда в Каргалинской (Сеитовской) слободе, он во главе делегации от Кинзи явился к Пугачеву. Кутлугильде присутствовал и принял непосредственное участие в составлении первого Манифеста “царя” башкирам97. Балтай Идеркаев на допросе сообщил, что Пугачев “приказывал написать к старшинам Кинзею Арсланову, Алибаю Мурзагулову и Кутлугильде указ свой, коим призывал он их с командами к себе на службу”98. Один экземпляр Манифеста Кутлугильде взял себе, другой — для Кинзи. Именно этот день можно считать началом его службы на стороне Пугачева.

С приходом Кинзи в Бердский лагерь на Кутлугильде вместе с Селяусином было возложено распространение манифестов повстанческого центра среди башкир Ногайской дороги. Роль агитаторов Кинзи признавали как в повстанческом центре, так и в лагере правительственных и карательных сил. Это единогласно признают и историки99.

Кроме агитационной деятельности, Кутлугильде с самого начала движения проявил себя и как крупный предводитель. Он прошел школу Кинзи в сражениях под Оренбургом, самостоятельно действовал во главе повстанческих полков. Так, 8-9 ноября 1773 года в сражении повстанческих сил с карательным корпусом генерала Кара участвовал отряд из 1500 башкир под командованием Идеркая Баймекова и Кутлугильде Абдрахманова100. На следующий день, т.е. 10 ноября, Зарубин и Овчинников “… послали… племянника… башкирского Кинзи” навстречу стерлитамакскому башкирско-мишарскому карательному корпусу, который под командованием капитана Уракова и Алибая Мурзагулова шел на соединение с корпусом Кара101. В результате переговоров Ураков вынужден был покинуть корпус, а башкиры и мишари корпуса в количестве 1200 человек под командованием Алибая перешли к повстанцам102. Надо полагать, что это было не единственное сражение, где принимал участие Кутлугильде. Весной 1774 г. Кутлугильде вместе с сыновьями Кинзи принимал активное участие в возрождении Главного войска Пугачева и вовлечении в него башкир Ногайской дороги.

Но особенно активно Кутлугильде действовал летом 1774 года. Он стал одним из крупных башкирских предводителей на юге Ногайской дороги. Иногда они действовали совместно с Селяусином и другими башкирскими предводителями. Так, по сообщению старшины деревни Имангулово Мусы Имангулова Рейнсдорпу от 19 июля 1774 г., недалеко от его деревни располагался отряд “в полутора тысяч человек под предводительством Кутлугильде, Каскына, Абузана Смакова и Турая Ишалина”103. В рапорте Каипа Зиямбетова и Ибрагима Мрясева от 24 июля 1774 года среди предводителей сводного башкирского отряда рядом с Каскыном, Каранаем и Селяусином числился и Кутлугильде104. Информаторы сообщали, что “чрез находящуюся в вершинах речки Мияки деревни Микифорову для соединения с вышеписанным Кутлугильдою прошло 400 человек калмык, 200 яицких русских казаков, чтоб старшин Кедряса, Ильчигула, Мендея и Алибая жительства вырубить”105.

О попытках объединить силы летом 1774 г. для совместного похода на Уфу говорил на допросе и Канзафар Усаев. Перечислив предводителей, он сообщил, что “из деревни Юдеевой вниз по Белой реке в здешние селения ко мне же толпа в большом числе, а под чьем предводительством – не знаю”106 . Указанный район, то есть южные волости Ногайской дороги, летом являлись зоной действия отрядов Кутлугильде и Селяусина107. Но Селяусин в этом же документе упоминается в бассейне реки Дема. Следовательно, неизвестным для Канзафара предводителем “толпы в большом числе” должен быть Кутлугильде.

Масштабы деятельности Кутлугильде летом-осенью 1774 г. вынуждены были признать и каратели. Так, 30 сентября полковник П.А.Шепелев обратился с призывом к группе башкирских предводителей, среди которых упоминается и Кутлугильде108. Время обращения полковника было сложным для властей, как и для продолжающих борьбу башкир. Для последних оно было еще более сложным. После поимки Канзафара Кыдрас Муллакаев, собрав команду “с каждого двора по одному человеку” в своей волости, отправил ее в верховья Ика и Демы “для поимки отставших от вора Канзафара ево товарищей”109 . Шепелев верно оценил обстановку и предлагал башкирским предводителям “последовать вашим товарищам и по реке Диоме и Урощаку живущим, которые уже все исполнили соизволение всемилостивейшей государыни и поехали безопасно в Казань”110. Наиболее последовательные предводители башкир продолжали упорную борьбу. 24 октября 1774 года Рейнсдорп в своем рапорте последнему главнокомандующему карательными силами П.И.Панину сообщал, что “старшины, кои у него, Пугачева, искусныя были Каранайка, Муйнак, Качкын, Кутлугильде от домов их находятся в отлучении”111.

25 октября коллежский советник Л.И.Тимашев, которому было поручено собирать у башкир Исетской провинции штрафной провиант и фураж для карательных войск, сообщил губернатору о поимке им целой группы башкирских предводителей, среди которых был и Кутлугильде112. Документ очень любопытный и заслуживает хотя бы краткого анализа. Тимашев сообщает: один знакомый ему башкир из Усерганской волости, имя которого он отказывается назвать даже в рапорте, объявил, что у старшины Бурзянской волости Кинзябулата Алкашева находятся шесть человек башкир. Тимашев тут же призвал к себе старшину и допрашивал “со увещеванием”. Кинзябулат под пытками сообщил, что около деревни Тавлыкаево эти люди собрались для совещания. Тимашев отправил команду из 30 своих надежных людей. Прятавшиеся предводители успели уйти в Ирандыкские горы, но каратели их догнали, перевязали и доставили к Тимашеву. Ими оказались крупнейшие башкирские предводители Каранай Муратов, Каскын Самаров, Трухмен Янсеитов, Муйняк Сулейманов, Тавлыкай Чураков и Мурат Апталов. Среди арестованных оказался и Кутлугильде. Таким образом, в руках Тимашева, вместе с арестованным Кинзябулатом Алкашевым, оказалось восемь предводителей башкир Ногайской дороги. Восстанию на юге Башкортостана был нанесен смертельный удар. До получения особого распоряжения Тимашев забрал их в свою команду и заставил собирать провиантский штраф113. Вскоре Тимашев Каскына и Кутлугильде отправил к Юлаю Азналину, чтобы уговорить его явиться с повинной, 31 октября Юлай прислал Тимашеву “покорный рапорт”, где сообщал, что он приносит повинную, но приехать к Тимашеву не может: “Я ж ныне нахожусь в тяжкой болезни”114. Сам Тимашев 9 декабря в своем рапорте генералу А.Д.Сколану писал, что Каскын и Кутлугильде по его указу привели старого Юлая к повиновению115.

В ноябре 1774 г. по инициативе Алибая Мурзагулова в Казанскую секретную комиссию прибыла большая группа старшин, сотников и рядовых башкир Ногайской дороги. Среди явившихся с повинной был и Кутлугильде Абдрахманов. До весны 1775 г. он вместе с другими повстанцами проходил все круги ада в тюремных застенках Секретной комиссии. Согласно Манифесту Екатерины II о помиловании всех участников Крестьянской войны, добровольно явившихся с повинной, Кутлугильде был освобожден и отпущен домой с билетом. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Многие историки в своих исследованиях называют Кутлугильде Абдрахманова полковником повстанческой армии. Автору этих строк не удалось обнаружить ни одного документа, подтверждающего такую версию. Но уже в ноябре 1774 года, когда Кутлугильде возглавил полуторатысячный отряд башкирских конников в сражении с генералом Каром, он имел право на такое звание. Поэтому, когда его включают в список полковников повстанческой армии, большого отклонения от истины не будет.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Кулбахтин Н.М. Женщины в Крестьянской войне 1773—1775 гг. // Ядкарь. 1995 г., № 5, с. 148-159.

2 Усманов А.Н. Кинзя Арсланов – выдающийся сподвижник Пугачева // Исторические записки. Т. 71. М., 1962, с. 113.

3 Там же, с. 113-133.

4Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева. Т. 1-3. Л.-М., 1961—1970 (Далее: Крестьянская война в России); Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. М., 1969. Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пугачев и пугачевцы. Л., 1974; с. 152-166: Кулбахтин Н.М. Участие башкирского народа в Крестьянской войне 1773—1775 гг. Уфа, 1984; Таймасов С. Восстание в Башкортостане в 1773—1775 гг. Уфа, 1999; Гвоздикова И.М. Башкортостан накануне и в годы Крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева. Уфа, 1999.

5 Башкирские шэжэрэ. Уфа, 1960, с.105.

6 Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. 1. М.-Л., 1936, с.109 (Далее: Материалы).

7 Там же, с.108-122.

8 Там же. Т. IV. Ч. 1. М., 1956, с. 83-86.

9 Там же. Т. IV. Ч. 2, с. 461.

10 Там же. Т. IV. Ч. 2, с. 444.

11 Там же. Т. IV. Ч. 2, с. 43-45.

12 Там же, с. 456-458.

13 Там же, с. 459-462.

14 Там же, с. 462-463.

15 Там же, с. 464.

16 РГАДА. Ф. 6. Д. 507. Ч. 3. Л. 413 об. — 414. Далее этот диалог был использован историками Н.Ф. Дубровиным, В.В. Мавродиным, А.Н. Усмановым и мн. др.

17 Кулбахтин Н.М. Наказы башкир Уфимской провинции в Уложенную комиссию 1767—1768 гг. // Кулбахтин Н.М. Из истории гайнинских башкир. Уфа, 1996.

18 Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. Уфа, 1975, с. 32.

19 Крестьянская война в России. Т. II, с. 135-141. Авторы утверждают о двух манифестах, составленных одновременно башкирским старшинам и башкирскому народу; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Указ. соч., с. 155-156. Те же авторы пишут об одном Манифесте. Авторы “очерков по истории Башкирской АССР. [ Т. I. Ч. I. Уфа, 1956, с. 221] пишут о многих указах, в том числе и к башкирам; А.Н. Усманов ведет речь об одном указе (См. Усманов А.Н. Указ. соч., с. 115-116); Р.В. Овчинников утверждает, что 30 сентября были написаны три указа идентичного содержания, т.е. один указ в трех экземплярах (Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е.И. Пугачева. М., 1980, с. 41-43).

20 РГАДА. Ф. 6. Д. 415. Д. 2-3, 16-17; Д. 504. Ч. 1. Л. 9-10; Ф. 1100. Д. 2. Л. 256-257; Д. 3. Л. 105; РГВИА. Ф. 20. Д. 1230. Л. 70, 73а-75б, 115-116, 119-120; Д. 1234. Л. 183; Пугачевщина. Т.1. М.-Л., 1926, с. 27-28, 29-30, 31; Т. II. М.-Л., 1929, с. 133; Забиров В. Новые источники об участии националов в Пугачевщине // Проблемы источниковедения. Т. I. М.-Л., 1933, с. 36-37; Вопросы истории. 1973, № 8, с. 100; Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. Уфа, 1975, с. 26-27. (Далее: Крестьянская война на территории Башкирии); Документы Ставки Е.И. Пугачева, повстанческих волостей и учреждений. М., 1975, с. 25-28. (Далее: Документы Ставки)

21 Овчинников Р.В. Указ. соч., с. 42.

22 Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Указ. соч., с. 156.

23 РГАДА. Ф. 6. Д. 505. Л. 487.

24 Крестьянская война в России. Т. II, с. 113-116; Усманов А.Н. Указ. соч., с. 116; Гвоздикова И.М. Указ. соч., с. 273.

25 РГАДА. Ф. 6. Д. 505. Л. 487.

26 Покровский М.Н. Избранные произведения. М., 1965. Кн. 2, с. 138.

27 Архив ЛОИИ. Ф. 113. Д. 60. Л. 115; Допрос Е. Пугачева в Тайной экспедиции в Москве в 1774—1775 гг. // Красный архив. 1925, 2-3 (69-70), с. 198.

28 РГАДА. Ф. 6. Д. 427. Л. 44; Д. 593. Л. 314 и об. Крестьянская война на территории Башкирии, с. 313.

29 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 358; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеяк В.М. Указ. соч., с. 163.

30 Усманов А.Н. Указ. соч., с. 118-119.

31 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 26-27. А указ от 14 октября носит узкое военное содержание. См. Там же, с. 29.

32 Там же, с. 32-33; Усманов А.Н. Указ. соч., с. 119-120; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Указ. соч., с. 158. Крестьянская война в России. Т. II, с. 144-145.

33 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 32.

34 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 32-33.

35 РГАДА. Ф. 1100. Д. 3. Л. 106 и об.

36 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 40.

37 Документы Ставки, с. 113.

38 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 37.

39 Там же, с. 33, 39, 46, 50, 51.

40 РГАДА. Ф. 1100. Д. 2. Л. 327, 328, 380 и об.; Д. 3. Л. 104-109; РГИВА. Ф. 20. Д. 1230. Д. 69-70 об.; 117-118 об.; 178, 179; Следствие и суд над Пугачевым // История СССР. 1996, № 4, с. 117.

41 РГВИА. Ф. 20. Д. 1230. Л. 117.

42 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 39.

43 Там же, с. 45-46.

44 Там же, с. 51.

45 РГАДА. Ф. 1100. Д. 3. Л. 111 об.

46 Там же.

47 Документы Ставки, с. 117.

48 Пугачевщина. Т. II, с. 207, 208.

49 Там же, с. 212.

50 Кулбахтин Н.М. Указ. соч., с. 48. А.Н. Усманов и ленинградские авторы утверждают о 2 тысячах башкир.

51 Крестьянская война в России. Т. III, с. 27, 32.

52 РГАДА. Ф. 6. Д. 508. Ч. II. Д. 32; Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1883. Т. II, с. 382. На допросе пугачевский полковник Т. Падуров сообщил, что Кинзя и Канзафар обещали “набрать из Башкирии до пяти тысяч вооруженных”. М. Шигаев сообщил другие цифры: Кинзя обещал набрать 10 тысяч башкир. См.: РГВИА. Ф. ВУА. Д. 143. Л. 205 об.

53 Пугачевщина. Т. II, с. 145.

54 Там же.

55 Усманов А.Н. Указ. соч., с. 129; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Указ. соч., с. 165.

56 Кулбахтин Н.М. Указ. соч., с. 50.

57 РГАДА. Ф. 6. Д. 593. Л. 32. Крестьянская война на территории Башкирии, с. 200-201. А.Н. Усманов и другие исследователи сообщения Абузара Абдулхаирова неверно связывают с агитационной деятельностью Кинзи в начале Крестьянской войны. См.: Усманов А.Е. Указ. соч., с. 120.

58 Документы Ставки, с. 123.

59 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 153.

60 Кулбахтин Н.М. Указ. соч., с. 43.

61 РГАДА. Ф. Панина Д. 183. Л. 232-233; Ф. 1100. Л. 8. Л. 335 об. – 336 об.; РГВИА. Ф. 20. Д. 1240. Л. 471 и об.; Допрос Е.И. Пугачева, с. 211; Крестьянская война на территории Башкирии, с. 175, 190-191; Усманов А.Н. Указ. соч., с. 128-129; Бекмаханова Н.Е. “Легенда о Невидимке” (участие казахов в Крестьянской войне под предводительством Пугачева). Алма-Ата, 1968, с. 170-174.

62 РГВИА. Ф. 20. Д. 1240. Л. 306 и об.

63 РГАДА. Ф. 6. Д. 593. Л. 33. А.Н. Усманов неверно относит этот документ к начальному периоду восстания. См.: Усманов А.Н. Указ. соч., с. 122.

64 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 400.

65 Пугачевщина. Т. II, с. 226.

66 Там же, с. 71.

67 Там же. Т. II, с. 156.

68 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 204, 262.

69 РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 2. Л. 185 и об.

70 Там же. Ч. 3. Л. 39.

71 РГАДА. Ф. 6. Д. 507. Ч. 3. Л. 80; Крестьянская война на территории Башкирии, с. 412; Усманов А.Н. Указ. соч., с. 133.

72 Пугачевщина. Т. I, с. 94; Документы Ставки, с. 314.

73 Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Указ. соч., с. 164.

74 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 39.

75 Там же.

76 РГАДА, Ф. 1100. Д. 7. Л. 200, 2001.

77 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 400.

78 Там же, с. 222.

79 Там же, с. 214.

80 Там же, с. 222.

81 Кулбахтин Н.М. Указ. соч., с. 76.

82 РГАДА. Ф. 6. Д. 507. Ч. 3. Л. 80.

83 Там же. Л. 78 об.

84 Там же. Д. 427. Л. 47. Дорогой читатель, мы не ошиблись в имени третьего арестанта. Не ошибся и Вяземский. Но разгадку такой метаморфозы с именами Кинзина мы попытаемся осуществить попозже.

85 Там же. Л. 48 и об.

86 Там же. Л. 43 об. Обрати внимание, дорогой читатель: вновь Селяусин превратился в Сулеймана.

87 Там же. Л. 46. Тут Селяусин вновь стал Селяусином.

89 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 39.

90Пугачевщина. Т.11. С.145.

91 Помнишь, читатель, наше предупреждение обратить на эту метаморфозу пристальное внимание.

92 ГАОО. Ф.3. Д.145. Л.25-26, 44-45; Д.148. Л.41-42, 45.

93 РГАДА. Ф. 6. Д.

94 РГВИА. Ф. 20. Д. 1240. Л. 520; РГАДА. Ф. 1100. Д. 9. Л. 531 об.; Крестьянская война на территории Башкирии, с. 214. и др.

95 Материалы. Т. IV. Ч. 1, с. 83.

96 Там же, с. 279.

97 РГВИА. Ф. 20. Д. 1230. Л. 73 а – 75 б.

98 Следствие и суд над Е.И. Пугачевым // Вопросы истории. 1973. № 8, с. 100.

99 Усманов А.Н. Указ. соч., с. 120; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях. Указ. соч., с. 155, 159; Крестьянская война в России. Т.2, с. 143-145.

100 Пугачевщина. Т. II, с. 134.

101 Там же.

102 Кулбахтин Н.М. Указ. соч., с. 42.

103 РГАДА. Ф. 1100. Д. 9.Л. 531 а и об.

104 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 214.

105 Там же.

106 Там же, с. 222.

107 Кулбахтин Н.М. Указ. соч., с. 72-73.

108 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 235.

109 РГАДА. Ф. 6. 593. Л. 183.

110 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 235.

111 Там же, с. 245-246.

112 Там же, с. 246-247.

113 Там же, с. 247.

114 РГАДА. Ф. 1100. Д. 12. Л. 219.

115 Крестьянская война на территории Башкирии, с. 267-268.

Источники:

1. Журнал «Ватандаш» № 1, 2005 год.

You have no rights to post comments