Диас Янтурин
Сталинская карательная машина, жестокая, бесчеловечная, не выбирала своих жертв по национальной принадлежности. От репрессий пострадали все народы, в том числе и даже больше всех — русский народ. Хотя вождь любил называть его великим. Конкретные исследования о национальном составе репрессированных также говорят о том, что русские среди них составляют абсолютное большинство. Например, по данным Б.Х.Юлдашбаева, из 30 тысяч репрессированных в Башкирии в 30-е годы (всего 52 тыс.) русские составляли около 16 тысяч, башкиры — 6,5 тысяч1.
В то же время предъявленные обвинения были дифференцированны. Представителей русского народа не обвиняли в национализме или шовинизме, не касались проблем национального развития, этнического самосознания и государственного строительства. Коренные народы автономий Урало-Поволжья, как правило, обвинялись в подрыве советской государственности, в “национал-уклонизме” и контрреволюционной деятельности по созданию Великого Турана под предводительством Турции или Финно-угорской Федерации под протекторатом буржуазной Финляндии и отторжению территории Урало-Поволжья от СССР. В этих целях в конце 20-х — начале 30-х годов органами НКВД были сфабрикованы “Дело Султан-Галиева”, “Марийское дело”, “Дело СОФИН” (Союз освобождения финских народностей) и др.
Не будет преувеличением сказать, что особенно тяжкие последствия массовые репрессии имели в национальных республиках. В результате их национальные кадры почти полностью были выбиты, республики оказались обезглавленными. При этом во всех обвинительных заключениях, выступлениях на первый план выдвигался буржуазный национализм. А.А.Жданов, выступая на пленуме Башкирского обкома ВКП(б) (октябрь 1937 г.), обвинил республиканское руководство в отказе от борьбы с буржуазными националистами, троцкистами, шпионами и т.д2. Ставший первым секретарем Башкирского обкома партии на волне разоблачений врагов народа А.Т.Заликин продолжал: “В Башкирской республике на протяжении многих лет орудовала шайка оголтелых врагов народа, буржуазно-националистических контрреволюционных валидовцев, японо-немецко-троцкистско-бухаринских шпионов, террористов, диверсантов, вредителей. Являясь злейшими врагами Советской власти, строительства социализма и трудового народа Башкирии, они подготавливали в Башкирии реставрацию власти помещиков и капиталистов, баев и мулл”3.
На то, что репрессии 30-х годов в республиках и автономных областях РСФСР имели своеобразную окраску, обратил внимание и историк из ФРГ А.Каппелер. Имея в виду массовый террор, автор пишет, что сталинская революция сверху означала такую фундаментальную трансформацию общества, к которой традиционная, старая Россия никогда не стремилась, да и не имела для этого ни средств, ни возможностей. Теперь должно было быть разрушено, удалено привычное, установившееся социальное устройство, и при этом одновременно исключено потенциальное сопротивление. “Особенно пострадали от сталинской силовой политики нерусские, чьи дела, связанные с процессом образования наций, уже давно вызывали подозрения центра и чьи сообщества по большей части еще сильнее были связаны с дореволюционными и дореформенными традициями и укладами, чем русское общество”4 .
Одновременно начались чистки среди национальной элиты, заподозренной в “национал-коммунистических” тенденциях и уклонах. В еще более высокой и всеохватывающей волне террора, поднявшейся в 1936-1938 годах, во всех национальных республиках были нанесены сокрушительные удары по всем руководящим кадрам. Сильнейшие потери понесла не только политическая, но также интеллектуальная элита нерусских народов. Чистка уничтожила значительную часть и русских коммунистов и интеллектуалов, однако доля пострадавших была несравненно выше среди нерусского населения, которое к тому же преследовалось в качестве потенциальных националистов и уклонистов5, а великодержавный шовинизм оставался безнаказанным.
Отсюда возникает вопрос: когда же впервые появился и как первоначально трактовался в партийных документах вопрос об уклоне в реализации национальной политики партии? В чем суть национальной политики и что вкладывалось в само понятие “уклон”?
В поисках ответа на эти не простые вопросы обратимся к материалам комиссии политбюро ЦК КПСС во главе с А.Н. Яковлевым, созданной в соответствии с решениями XIX Всесоюзной партийной конференции 11 июля 1988 г. “О дополнительных мерах по завершению работы, связанной с реабилитацией лиц, необоснованно репрессированных в 30-40-е годы и начале 50-х годов”.
Отмечается, что определение уклонов, “вульгаризирующих и искажающих политику партии в национальном вопросе”, принадлежит И.В.Сталину. Оно появилось в тезисах “Об очередных задачах партии по национальному вопросу”, подготовленных к X съезду РКП(б). В них указывалось, что уклоном “от коммунизма”, с одной стороны, к великодержавности, колонизаторству, великорусскому шовинизму, а с другой — к буржуазно-демократическому национализму, принимающему иногда форму панисламизма, пантюркизма (на Востоке), ведут: в первом случае — то, что “работающие на окраинах великорусские коммунисты, выросшие в условиях существования державной нации и не знавшие национального гнета, нередко преуменьшают значение национальных особенностей в партийной работе, либо вовсе не считаются с ними. Не учитывают в своей работе особенностей классового строения, культуры, быта, исторического прошлого данной национальности”; во втором — то, что “коммунисты из местного коренного населения, пережившие тяжелый период национального гнета или не вполне еще освободившиеся от признаков последнего, нередко преувеличивают значение национальных особенностей в партийной работе, оставляя в тени классовые интересы трудящихся, либо просто смешивают интересы трудящихся данной нации с “общенациональными” интересами той же нации, не умея выделять первые из последних и строить на них партийную работу”6 .
Впервые “уклон в сторону национализма” был зафиксирован в сформулированной И.В.Сталиным резолюции Закавказского краевого партсовещания в июне 1921 года. Так квалифицировалось выступление части грузинских коммунистов против курса Кавбюро (позже Заккрайкома) на форсированное объединение республик Закавказья.
В письме на имя В.И.Ленина от 22 сентября 1922 г. он фактически раскрыл свое понимание “национал-уклонизма”: “За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство ЦК РКП как обман и лицемерие со стороны Москвы”7 .
В подготовленных И.В.Сталиным к XII съезду партии тезисах “О национальных моментах в партийном и государственном строительстве” сознательно были опущены любые указания на особую опасность великодержавного шовинизма. Одновременно явно преувеличивалась опасность уклонов — “мелкобуржуазных”, “меньшевистских” на местах и “национального либерализма” в центре, обвинения в котором И.В.Сталин адресовал прежде всего В.И.Ленину.
Однако в то время позиция И.В. Сталина не получила поддержки партии. В резолюции XII съезда партии “По национальному вопросу” об “уклоне к национализму” говорилось в самом общем виде и на первое место выдвигалась “особая опасность уклона великодержавнического”8 .
Поскольку в дальнейшем в партийных документах по национальному вопросу уклон в сторону великодержавного шовинизма исчезает, то суть национальной политики партии, как ее понимал и реализовал И.В.Сталин, сводится к великодержавности и колонизаторству, тем более, что после смерти В.И.Ленина он стал единственным “теоретиком” по национальному вопросу.
В отчетном докладе XVII съезду партии (1934 г.) оценка “национал-уклонизма” была еще более обострена. Здесь И.В.Сталин уже говорил о том, что “уклон к национализму есть приспособление интернационалистической политики рабочего класса к националистической политике буржуазии”, что он “отражает попытки “своей” “национальной” буржуазии подорвать советский строй и восстановить капитализм”9.
Сталинский проект “автономизации” независимых республик вызвал недовольство не только грузинских и украинских коммунистов. Против этого проекта выступил и татарский коммунист М.Х.Султан-Галиев.
Кем же был человек, именем которого было названо громкое дело, созданное по воле и прямому указанию И.В.Сталина и использовавшееся в течение десятилетий для обоснования расправ с партийными и советскими работниками, интеллигенцией Востока?
Мирсаид Хайдаргалиевич Султан-Галиев родился в 1892 году в деревне Елимбетово Стерлитамакского уезда Уфимской губернии. Революционную деятельность начал в 1913 году, член партии с 1917 года.
Активный участник Октябрьской революции и гражданской войны в Татарии, М.Х.Султан-Галиев был членом губернского революционного штаба, членом реввоенсовета 2-ой армии, губпродкомиссаром Казанской губернии. В 1918-1920 гг. — председатель центральной мусульманской военной коллегии при Наркомвоенморе РСФСР. В 1919-1921 гг. — сначала член, а затем председатель Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б). В 1920-1923 гг. работал членом коллегии Наркомнаца РСФСР. Делегат XII съезда партии.
Как видно из материалов партийного расследования и архивных документов10 , история так называемого “султан-галиевского” дела восходит к идейно-политическим дискуссиям по национальному вопросу в период образования СССР. В ходе обсуждения вопросов национальной политики М.Х.Султан-Галиев нередко занимал позиции, противоположные тем, на которых стоял И.В.Сталин, считавшийся главным авторитетом в области межнациональных отношений. Так, выступая на заседании фракции РКП(б) X Всероссийского съезда Советов, М.Х.Султан-Галиев выразил свое несогласие с предложениями И.В.Сталина о принципах формирования союзных ЦИКа и Совета Народных Комиссаров, предусматривавшими вхождение в них представителей объединяющихся в СССР независимых республик. Он поднял вопрос об участии в высших союзных органах власти также и представителей автономных республик, говорил о том, что целый ряд автономных республик по всем показателям стоит не ниже независимых республик. Идею повышения статуса автономных республик И.В.Сталин назвал “мертворожденной, реакционной”, направленной “против объединительных волн в низах”11 .
Выступая на заседании секции XII съезда РКП (б) по национальному вопросу 25 апреля 1923 г., М.Х.Султан-Галиев подчеркнул, что предложения И.В.Сталина, представленные съезду, “не разрешают национального вопроса”, и вновь высказался за расширение прав автономных республик и национальных областей, за повышение их статуса вплоть до равноправных субъектов СССР.
В показаниях на следствии 24 января 1929 г. Султан-Галиев следующим образом определил этот вариант: “Вкратце нашу платформу можно было сформулировать как требование о непосредственном вхождении в Союз всех национальных образований в пределах Советской России, с дополнительным созданием Великорусской республики, на принципе полного политического и экономического равенства входящих в Союз единиц, со строгим конституционным разграничением общесоюзных и республиканских прав и функций”12 .
Султан-Галиев отверг и обвинения его в “национал-уклонизме”. Свои разногласия с официальной политикой партии он объясняет односторонней борьбой с национализмом в республиках, которая выражалась в том, что острие борьбы с национальным уклоном было направлено лишь в одну сторону — “в туземную часть населения” — при почти полном отсутствии или крайне слабом ведении ее в отношении русского населения. “Нам казалось странным и непонятным, почему это предаются суду и изгоняются из партии или наказываются вообще с обвинением в национализме одни лишь туземные коммунисты, тогда как за время всей революции не было ни одного случая исключения из партии и предания позорному суду русского или какого-либо иного “европейского” коммуниста с обличением его в национализме или великодержавном уклоне. По крайней мере, мы не видели этого. Мы считали свое недоумение по этому поводу тем более справедливым, что XII партсъезд в качестве основной задачи по линии нацвопроса на данной стадии развития революции в России признал и особо подчеркнул необходимость борьбы с великодержавным шовинизмом”13.
Не называя имен, на том же заседании секции XII съезда партии Султан-Галиев выступил против недооценки И.В.Сталиным первостепенной важности борьбы с великодержавным шовинизмом. Он подчеркнул, что необходимо определиться с пониманием национализма. “Что же такое местный национализм?” — задавал вопрос М.Х.Султан-Галиев. И отвечал, что если под национализмом понимать борьбу с великодержавным шовинизмом, то “это не национализм, а это просто борьба с проявлением великодержавного шовинизма.
С национализмом, когда это есть на самом деле, национализмом, который проявляется в виде угнетения более мелких национальностей, необходимо бороться. Но здесь необходимо отчетливо указать, с чем мы должны бороться, а то на практике борьба с этим национализмом часто принимает самые ненормальные формы”14 . Выступление Султан-Галиева вызвало раздражение И.В.Сталина. Менее чем через 10 дней, 4 мая 1923 г., партколлегия ЦКК РКП(б) приняла постановление об исключении М.Х.Султан-Галиева из партии, “как антипартийного и антисоветского элемента”, о снятии его со всех партийных и советских постов и передаче дела в ГПУ. Сразу же после оглашения постановления М.Х.Султан-Галиев был арестован и препровожден в тюрьму ГПУ.
После ареста М.Х.Султан-Галиева 9-12 июня 1923 г. состоялось IV совещание ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей, посвященное национальному вопросу. На совещание прибыло 58 человек из всех республик и национальных областей, в числе участников были также 24 члена и кандидата в члены ЦК, 6 членов ЦКК, работники Наркомнаца и Коминтерна. Из 11 членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК РКП(б) присутствовали 9, за исключением больного В.И.Ленина и Председателя СНК В.И.Рыкова. Фактически это был полноправный Пленум ЦК, и его резолюция была впоследствии включена в официальный перечень важнейших директивных документов партии15. А сами документы совещания, на которых стоял гриф “Совершенно секретно”, стали доступны читателям только в начале 90-х годов16.
Основные доклады по “делу М.Х.Султан-Галиева” и национальной политике партии сделали В.В.Куйбышев и И.В.Сталин, с речами выступили также члены Политбюро Л.Д.Троцкий, Г.Е.Зиновьев, вел совещание Л.Б.Каменев. В.В.Куйбышев от имени ЦКК РКП(б) ознакомил участников совещания с документами, имевшимися в распоряжении ГПУ, которые, якобы, позволили заподозрить М.Х.Султан-Галиева в антипартийной и антисоветской деятельности. Ему инкриминировалась конспиративная переписка с некоторыми работниками национальных республик, в частности, обращение к народному комиссару просвещения Башкирии А.Адигамову с просьбой помочь установить связь с известным башкирским деятелем Заки Валидовым, который в то время был одним из видных руководителей национального движения в Средней Азии.
В своих показаниях в ГПУ, в письме в Политбюро ЦК М.Х.Султан-Галиев опровергал предъявленные ему обвинения, не отрицая самой попытки установления связи с 3.Валидовым. По его словам, она предпринималась с единственной целью — воздействовать на Валидова, аналогично тому, как было в 1919 г. во время переговоров о переходе башкирских войск на сторону советской власти. В предложенном В.В.Куйбышевым проекте резолюции совещания говорилось, что “преступные действия Султан-Галиева по отношению к партии и ее единству, а также по отношению к Советской Республике, подтвержденные его собственным полным признанием, ставят его вне рядов коммунистической партии”17 . Отметим, что самого Султан-Галиева на совещании не было, он сидел на Лубянке, а тон на совещании задавало агрессивно настроенное большинство: С.Саид-Галиев, Г.К.Орджоникидзе, Г.К.Шамигулов, А.И.Икрамов, С.Ходжанов, П. Нимвицкий и др. Сторонники центра исключение Султан-Галиева из партии считали слишком мягким наказанием и требовали его ужесточения. Так, Хидыралиев, представляющий Туркестан, заявил, что “надо карать Султан-Галиева по всем строгостям революционных законов и дать этим самым пример и толчок местам”, “Султан-Галиев должен быть предан суду ревтрибунала”18 . Его поддержали А.И.Икрамов, Г.К.Шамигулов и др.
В наиболее сложном положении на совещании оказалась группа партийных работников ТАССР, допустивших, по выражению организаторов совещания, такое явление, как “султангалиевщина” и представители Башкирии, от которых требовали полного признания своих связей с Заки Валидовым и поддержки басмаческого движения. Особенно усердствовал в этом секретарь Башкирского обкома партии П.Нимвицкий, заявивший, что “у нас есть Султан-Галиев и султан-галиевщина, сознательная контрреволюция”,19 что “мы должны очистить свои ряды от таких элементов…”.
Наиболее аргументированное выступление в защиту Султан-Галиева сделал нарком юстиции Крымской АССР И.К.Фирдевс, который заявил, что М.Х.Султан-Галиев по своему служебному положению мог вести переписку и с Заки Валидовым, и с другими, решительно выступил против тех, кто считал резолюцию совещания мягкой в отношении М.Х.Султан-Галиева. Его поддержали К.Г.Мухтаров — председатель СНК ТАССР, А.М.Енбаев — зам. НК земледелия ТАССР, М.Д.Халиков — председатель СНК Башкирской АССР и другие. Так, М.Халиков обратил внимание участников совещания на то, что в различных республиках, не только в Башкирии, имеется недовольство как раз не на почве появления национализма, а на почве великодержавного шовинизма. Эту точку зрения поддержал и член Политбюро ЦК РКП(б) Л.Б.Каменев. Он заявил, “как бы ни велики были ошибки практические и реальные той группировки, к которой принадлежат Султан-Галиев, Ибрагимов, для меня ясно, что эта публика своя, коммунистическая”20. В то же время многие выступающие критиковали недостатки в осуществлении национальной политики на местах.
С заключительным словом по “делу Султан-Галиева” выступил И.В.Сталин. Доклад Сталина, в отличие от других выступлений на этом совещании, был в целом выдержан в довольно умеренном тоне. Касаясь самого Султан-Галиева, Сталин особо подчеркивал “элементы личной обиды, его неблагодарность и непорядочность”. Тем не менее, наказание в судебном порядке через трибунал отверг. “Я и до совещания говорил, и теперь утверждаю, что тов. Куйбышев прав, думая, что его надо освободить. Человек признался во всех своих грехах и раскаялся. Из партии он изгнан и в партию, конечно, не вернется. Для чего же держать его в тюрьме?”21. Более того, Сталин предложил использовать Султан-Галиева на советской работе.
Данное совещание было первым политическим процессом, тщательно подготовленным и выигранным И.В. Сталиным. Решения IV совещания ЦК РКП(б) стали отправной точкой открытой политической кампании против так называемых “национал-уклонистов” — коммунистов из национальных республик, предлагавших альтернативное решение национального вопроса и национально-государственного строительства.
Много лет спустя Л.Д.Троцкий в своей книге “Сталин” привел следующие слова Л.Б.Каменева об этом эпизоде: “Помните арест Султан-Галиева, бывшего председателя Татарского совнаркома (здесь ошибочно названа его должность. — Авт.) в 1923 г.? Это был первый арест видного члена партии, произведенный по инициативе Сталина. Мы с Зиновьевым, к несчастью, дали свое согласие. С того времени Сталин как бы лизнул крови...”22.
Совещание отметило, что антипартийная и антисоветская работа Султан-Галиева могла бы быть предупреждена или во всяком случае своевременно обезврежена партийным порядком, если бы в восточных республиках, особенно в Татарии и Башкирии, где султангалиевщина получила некоторое распространение, велась самими же местными работниками систематическая и решительная борьба с уклоном к национализму. Эта резолюция прямо нацеливала местные партийные организации на поиск врагов в лице единомышленников Султан-Галиева, что означало крестовый поход против несогласных со сталинской национальной политикой. Стенограмма совещания была в рекордно короткий срок отпечатана и отправлена на места. Во всех республиках и национальных областях документы ЦК обсуждались в июле—августе 1923 года.
19 июля 1923 г. началось совещание членов Татарского обкома РКП(б) и областной контрольной комиссии совместно с работниками райкомов и канткомов Татарской АССР. Кроме лиц, занимавших выборные должности, приглашены были многие идеологические работники, рядовые коммунисты (всего 130 человек). Всего выступило 40 человек. Некоторые из них дважды и трижды. Совещание продолжалось три дня в московском духе. Примечательно, от имени обкома открыл его и вел руководитель местного отдела ГПУ С.Шварц, принимавший активное участие в “разработке” дела Султан-Галиева и его сторонников. Выступления носили полемический характер. Через ряд лет всех несогласных “объединят” в тюремных камерах и лагерях ГУЛАГа. После 37-го года выживут всего три участника этого совещания23 .
Совещание рассмотрело главным образом два вопроса: о Четвертом национальном совещании и 19 сообщений с мест о проведении национальной политики. По первому пункту повестки дня выступил секретарь обкома партии Д.Живов. Докладчик сделал подробный отчет о работе московского совещания, подвергнув серьезной критике выступления ответственных работников, представлявших делегацию Татарской АССР на этом совещании. В этой связи были названы фамилии К.Г.Мухтарова, А.М.Енбаева и представителя Крымской республики И.К.Фирдевса. Иными словами, обсуждение вопроса приняло тот же характер и направленность, что и на IV совещании ЦК РКП(б). От выступающих требовали осуждения и отмежевания от взглядов Султан-Галиева. Доклад секретаря обкома партии Живова Ш.Х.Усманов, сотрудник ЦИК ТАССР, охарактеризовал как “взрыв бомбы”, ибо “до сих пор наши работники не кипели в котле национального вопроса, так как мы национальный вопрос все время скрывали, и вот в результате этого лопнувший нарыв выступил среди нас в такой уродливой форме”. Как справедливо подчеркнул Ш.Х.Усманов, “нужно бороться не только с последствиями, но и с причинами. Причиной султангалиевщины является великорусский шовинизм, и об этом нужно ясно подчеркнуть, иначе каждый своего противника будет называть Султан-Галиевым”24.
Многие выступления были полемическими, сопровождались бесцеремонными высказываниями в адрес своих оппонентов. Например, известный татарский писатель и общественный деятель Галимджан Ибрагимов вопреки очевидным фактам говорил, что “все ораторы начинали и кончали свои речи словами об отвратительном предателе Султан-Галиеве... Султангалиевщину можно также назвать меньшевизмом среди восточных народностей. Русский меньшевизм нашел свой конец в колчаковщине, а наш, восточный меньшевизм — в султангалиевщине..., имевшей связи с басмачеством”25.
Совещание завершилось принятием краткой резолюции, заслушанные доклады и сообщения были приняты к сведению. Была создана комиссия, которая должна была разработать специальный план работы партийной организации в области национального строительства. Такой план был утвержден пленумом обкома партии 14 сентября 1923 года26.
Итоги IV совещания ЦК РКП(б) с работниками национальных республик и областей рассмотрел пленум Башкирского обкома РКП(б) 26—28 июля 1923 г. Более половины почти трехчасового доклада наркома юстиции БАССР Герасимова было посвящено деятельности Султан-Галиева, “разоблачению” башкирских и татарских коммунистов, поддавшихся, якобы, влиянию беспартийных националистически настроенных представителей интеллигенции. В то же время в докладе не был приведен ни один конкретный факт, указывающий на существование местного национализма. Многие выступающие в прениях не согласились с оценкой и выводами Герасимова. В частности, председатель Совнаркома Башкирской АССР М.Д.Халиков резко отстаивал свою позицию, изложенную на IV московском совещании. Он говорил, что “султангалиевщины как таковой у нас не существовало, и она не имела глубоких корней в нашей организации. Я не согласен с тем, что башкирские коммунисты, блокируясь с беспартийными, создали Султан-Галиева. У меня осталось такое впечатление, что организация делится на русских коммунистов чистейшей воды и башкирских полукоммунистов, которые все время блокировались с беспартийными и породили авантюру Султан-Галиева”27. Халиков также подверг критике поведение некоторых русских коммунистов, не учитывающих специфику работы в условиях национальной республики, говоря, что борьба против великодержавного шовинизма ведется лишь на словах. Своевременно и глубоко не анализируются причины порождения местного национализма.
Председатель БашЦИКа Х.К.Кушаев в своем выступлении полностью поддержал М.Д.Халикова и заявил: “Тов. Герасимов очень много распространялся о султангалиевщине. Создается такое впечатление, что за весь этот отчетный период мы ничем не занимались, кроме султангалиевщины. Тов. Герасимов упорно доказывает, что башкирские коммунисты все делали под влиянием беспартийных и султангалиевщины. Я даю отчет о прошедшем. Неужели я попал под влияние беспартийных, когда выдвигал вопрос о реализации башкирского языка? В докладе т. Герасимов все время обвинял в создавшемся положении башкирских коммунистов, как будто они работали под влиянием беспартийных и султангалиевщины, совершенно не останавливаясь на великодержавном шовинизме, являющемся тормозом при практическом разрешении вопросов национальной политики”. Обращаясь к Герасимову, Нимвицкому и другим русским коммунистам, которые обвиняли башкирских коммунистов в национализме, Кушаев подчеркивал, что со стороны старых марксистски воспитанных кадров нет товарищеского отношения к башкирским кадрам, “…вы должны не только обвинять нас за прошлое, но и часть вины брать на себя”.
С возражением выступил Г.К.Шамигулов, заявив, что султангалиевщина существует у нас с 1917 года.
В резолюции пленума обкома говорится, что в партийной организации сложилась чрезвычайно неблагоприятная обстановка. Отдельные руководящие партийные работники подпали под влияние части беспартийной интеллигенции, “проникнутой национальным шовинизмом”. Это блокирование с националистически настроенной интеллигенцией зашло далеко и поставило отдельных работников в ряды султангалиевцев. Только решительное разоблачение последних помогло оздоровить обстановку28.
Султан-Галиев был освобожден вскоре после совещания. Свою роль сыграло и обращение группы руководящих работников Татарской АССР со специальным письмом к секретарям ЦК РКП(б) И.В.Сталину, В.М.Молотову, Я.Э.Рудзутаку, а также к Г.Е.Зиновьеву, Л.Б.Каменеву, Л.Д.Троцкому, Н.И.Бухарину, К.Б.Радеку и В.В.Куйбышеву. Однако в партии он восстановлен не был. На этот раз Сталин уступил, но не забыл. Как бы то ни было, но “дело Султан-Галиева” давало Сталину реальное основание подтвердить в глазах партии и народа собственную правоту в оценках опасности “национал-уклонизма”.
12 декабря 1928 г. М.Х. Султан-Галиев был арестован во второй раз. Фабрикуется новое дело о “султангалиевщине” как агентуре международного империализма и ряда зарубежных генштабов. Для “убедительности” султангалиевцам инкриминировалась связь с крымской националистической организацией “Милли-фирка” (один из соратников Султан-Галиева по гражданской войне И.Фирдевс начинал свою работу в Крыму, правда, как враг всяческого национализма).
В соответствии с постановлением партколлегии ЦКК ВКП(б) “По делу об антисоветской и антипартийной деятельности Мухтарова, Мансурова, Енбаева, Сабирова, Фирдевса и Дерен-Айерлы” от 23 августа 1929 г., “за участие в антипартийной группировке Султан-Галиева” из ВКП(б) были исключены К.Г.Мухтаров, член партии с 1918 г., член коллегии Наркомздрава РСФСР, бывший председатель Совнаркома Татарской АССР; Г.Г.Мансуров, член партии с 1919 г., проректор Института Народов Востока, бывший заместитель председателя СНК ТАССР; А.М.Енбаев, член партии с 1919 г., член правления “Всекомпромсоюза”, бывший зам. наркома земледелия ТАССР; Р.А.Сабиров, член партии с 1918 г., зав. подотделом национальных меньшинств ВЦИК, бывший председатель ЦИК ТАССР; И.К.Фирдевс, член партии с 1917 г., инспектор Северо-Кавказского краевого отдела народного образования, бывший нарком юстиции Крымской АССР; О.Г.Дерен-Айерлы, член партии с 1918 г., слушатель курсов при Институте красной профессуры, бывший председатель Крымского Совнаркома. Следует заметить, что К.Г.Мухтаров, Г.Г.Мансуров, А.М.Енбаев, Р.А. Сабиров были теми, кто в 1923 г. просил И.В.Сталина и других лидеров партии освободить из тюрьмы и реабилитировать М.Х.Султан-Галиева.
Так начиналось дело “Султангалиевской контрреволюционной организации”. Задолго до окончания следствия в печати была развернута шумная кампания по разоблачению “султангалиевщины” как антисоветского политического течения, покушающегося на завоевания Октября и пролетарскую диктатуру, имеющего “законченную контрреволюционную программу”. Обстоятельно организованной и искусно направляемой кампании по разоблачению “султангалиевщины” отводилась большая роль. Она развертывалась в сложной социально-политической обстановке, образовавшейся в результате принудительной коллективизации сельского хозяйства, мощного административного натиска на религию и религиозные организации и ставила своей задачей заглушить голоса тех представителей национальной интеллигенции, которые выражали недовольство сталинским руководством в области национальной политики.
Развивая сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере достижения успехов в социалистическом строительстве применительно к национальному вопросу, “Правда” в статье “Социалистическое наступление и активизация буржуазных националистов”29 подчеркивала, что “эволюция султангалиевщины от националистического уклона в рядах татарских коммунистов к открытой контрреволюции является одним из своеобразных отражений наших успехов в деле социалистического строительства, стимулирующих активность и консолидацию сил буржуазно-националистического фронта”. Таким образом подводилась теоретическая база под будущие “разоблачения” все новых и новых “контрреволюционных националистических групп и организаций”, число и активность которых должны были расти по мере “наших успехов в деле социалистического строительства”.
К делу “султангалиевской контрреволюционной организации” были приобщены материалы на большую группу жителей Казани и Ташкента, которые также были обвинены в принадлежности к “султангалиевской контрреволюционной организации”, несмотря на отсутствие каких-либо данных об их связях с Султан-Галиевым. Кампания осуждения “султангалиевщины” развернулась в партийных организациях. Пленум Татарского обкома ВКП(б), состоявшийся в ноябре 1929 г., в своем постановлении записал: “Пленум призывает всех членов партии выкорчевать остатки султангалиевщины, усилить борьбу с националистическими предрассудками в отсталых массах, разоблачать конкретных проводников султангалиевской идеологии, которые еще имеются в наших аппаратах”30.
Парадоксально, но факт — в кампанию по “разоблачению национал-уклонизма и султангалиевщины” включалась и политическая эмиграция. На какой-то момент истории сложился странный союз против “национал-уклонизма” — от Сталина до Керенского. В газете “Дни” в 1930 г. Керенский опубликовал погромную статью по поводу вскрытых ОГПУ в СССР национал-уклонистских групп. Само ее название – “Диктатура над русским народом” — раскрывало суть линии ОГПУ на ликвидацию национальных движений. Керенский писал, что “султангалиевцы хотят разделить русскую землю между так называемыми угнетенными народами бывшей России”. Нагнетая ужасы, Керенский продолжает: “султангалиевцы требуют: Кавказ отдается грузинам, горцам и азербайджанцам. Малороссия – украинцам, Сибирь – якутам и бурятам и другим инородцам”. И самое ужасное приписано под конец: “Вся Россия, находящаяся за Волгой, начиная с Оренбурга и Сибири и кончая Памиром в Туркменистане – пантюркистам – т.е. союзу казанских татар с кемалистами”31. Особый интерес представляет обвинение Султан-Галиева и “султангалиевцев” в выдвижении программы создания Туранского государства, стремлении к расчленению Советского Союза.
Как и многие партийцы того времени, М.Х.Султангалиев исходил из положения о скорой победе мировой революции. Поскольку время шло, а идея мировой революции не находила поддержки западного пролетариата, возникла мысль об обреченности Советской власти. Ее падение могло произойти, по мнению М.Х.Султан-Галиева, либо в результате перерождения в буржуазное государство в ходе осуществления новой экономической политики, либо под ударами империалистических государств. “Исходя из этих фактов, — говорил М.Х.Султан-Галиев, — я выдвигал положение о необходимости подготовки образования так называемого Туранского государства как Федеративной Советской Социалистической Республики в составе Советского Союза, как народно-демократической республики на основе госкапитализма — в случае поражения революции”. Во главе Туранского государства он видел массовую рабоче-крестьянскую рабочую партию.
В показаниях, написанных М.Х.Султан-Галиевым собственноручно 27 февраля 1929 г., изложен следующий вариант федерирования различных национальных регионов страны. “Наиболее удовлетворяющей меня постановкой, — писал он, — я считаю создание четырех крупных национально-советских массивов на советском Востоке, которые должны быть включены в Советский Союз на равных совершенно с Украиной правах: 1. Федерации Урало-Волжских Советских Социалистических Республик в составе Башкирии, Татарии, Чувашии, Маробласти и Вотобласти; 2. Общекавказской Федерации Советских Социалистических Республик и областей с включением всех нацреспублик Закавказья, нац. областей Северного Кавказа, Дагестана, Калмобласти и Кубано-Черноморья в целом; 3. Казахстан как союзной единицы, и 4. Средне-Азиатской, или собственно Туранской республики в составе Узбекистана, Туркмении, Киргизии и Таджикистана, как равноправных в Федерации единиц...
Постановку свою я считал поэтому идеальной постановкой разрешения национального вопроса в смысле законченного государственного размежевания СССР, вполне совпадающего и с принципами национальной политики пролетариата, т.е. ленинизмом в нацвопросе, и с принципами целесообразной организации экономического районирования СССР. Я находил, что такая форма разрешения нацвопроса ... обеспечила бы крепкий союз угнетавшихся ранее национальностей с русским пролетариатом, гарантируя тем самым Советскую власть от поражения при нападении на нее извне”32 .
Как видим, в рассуждениях М.Х.Султан-Галиева на тему о Туране нет ничего, что позволило бы говорить о контрреволюционных намерениях. Можно только поразиться тому, с какой точностью обозначен Султан-Галиевым сюжет дальнейшего развития страны, национально-государственного строительства в частности, тем более этот процесс еще не завершен.
Наконец, после массированной идеологической обработки населения, сталинское руководство сочло возможным окончательно расправиться с “султангалиевщиной”. 28 июля 1930 г. коллегия ОГПУ приняла постановление по делу так называемой “султангалиевской организации”. К ответственности по этому делу были привлечены 77 человек, в основном татары и башкиры. Среди них были представители всех социальных слоев общества — крестьяне, рабочие, служащие, студенты — как коммунисты, так и беспартийные.
Постановлением коллегии ОГПУ 21-му обвиняемому во главе с М.Х. Султан-Галиевым была определена высшая мера наказания — расстрел с конфискацией имущества, 11 были заключены в концлагерь сроком на 10 лет с конфискацией имущества, 24 — сроком на 5 лет, 11 — сроком на 3 года, 9 обвиняемым было запрещено проживать в ряде центральных и национальных районов страны с прикреплением к определенному месту жительства на 3 года. Один из привлеченных умер (А.И.Агеев) в ходе следствия.
8 января 1931 г. постановлением ОГПУ было аннулировано данное постановление той же коллегии от 28 июля 1930 г. в отношение 21 человека, которым была определена высшая мера наказания. 13 января 1931 г. коллегия ОГПУ решила заменить высшую меру наказания 20 обвиняемым заключением в концлагерь сроком на 10 лет. Один человек (С.Г.Мурзабулатов), которому ранее была определена высшая мера наказания, не дождавшись этого решения, умер в тюрьме.
В 1934 г. Султан-Галиева неожиданно освобождают и даже разрешают проживать в Саратовской области. Однако этим дело так называемой “султангалиевской контрреволюционной организации” не было исчерпано. 19 марта 1937 г. М.Х.Султан-Галиев вновь был арестован и по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 8 декабря 1939 г. расстрелян.
Многие из тех, кто проходил по этому делу, в соответствии с постановлениями специальных “троек” управлений НКВД по ряду республик в 1937-1938 гг. были также расстреляны. Особо следует сказать о судьбе бывшего председателя ЦИК Татарской АССР Р.А.Сабирова. Он был в числе тех руководителей Татарии, которые ходатайствовали перед ЦК РКП(б) о реабилитации М.Х.Султан-Галиева в 1923 г. и наряду с ними постановлением Партколлегии ЦКК ВКП(б) от 23 августа 1929 г. был исключен из партии “за участие в антипартийной группировке Султан-Галиева”. О Сабирове в этом постановлении говорилось также, что “ЦКК считает возможным рассмотреть вопрос о вступлении в партию через год по ходатайству рабочей ячейки”. После освобождения от высоких постов и исключения из партии Р.А.Сабиров работал на Московском автомобильном заводе фрезеровщиком, бригадиром, затем инспектором по труду, проявил себя хорошим производственником и общественником. В декабре 1933 г. партийная организация завода ходатайствовала о восстановлении его в партии, однако партколлегия ЦК ВКП(б) своим постановлением от 28 октября 1934 г. отказала в удовлетворении этой просьбы. В 1937 году Р.А.Сабиров был арестован. Ему напомнили прежние обвинения в принадлежности к группировке М.Х.Султан-Галиева. Военной коллегией Верховного суда СССР Р.А.Сабиров 30 декабря 1937 г. за контрреволюционную деятельность был осужден “к высшей мере социальной защиты”, как тогда называли по большевистской терминологии расстрел. Приговор был приведен в исполнение в тот же день.
По всей стране в “национал-уклонизме” был обвинен 361 человек. Установлено, что обвинения в антипартийной, антисоветской деятельности были предъявлены им необоснованно, контрреволюционных националистических организаций, в которых они якобы состояли, вообще не существовало.
Пленум Верховного суда СССР своим постановлением от 28 марта 1990 г. отменил приговор военной коллегии Верховного суда от 8 декабря 1939 г. об осуждении М.Х.Султан-Галиева к высшей мере наказания и дело на него прекратил за отсутствием состава преступления.
Если для подавления национального движения татар и башкир было спровоцировано дело “О султангалиевской контрреволюционной организации”, то в отношении национальной интеллигенции восточно-финских народов (мари, мордвы, удмуртов) в 1931 г. было инспирировано “Марийское дело”, с мая 1932 г. — “Дело СОФИН”, по которым аресты шли вплоть до 1940 года.
В преамбуле обвинительного заключения по делу № 2774 отмечается, “…что в мае 1932 г. на территории УАО в г. Ижевске Особым отделом ПП ГПУ по Нижегородскому краю была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная националистическая организация под названием СОФИН, состоящая из националистической части удмуртской реакционной интеллигенции, созданная буржуазным удмуртским писателем К.П.Герд по заданию финских и эстонских интервенционистских кругов. Программно-политические установки организации и ее деятельность ставили своей конечной целью отторжение путем вооруженного восстания удмуртской автономной области и других автономий (Марийская, Мордовская, Карельская, Коми-Зырянская) от СССР и создание “Единой финно-угорской федерации с демократической формой правления”33.
В обвинительном заключении делается вывод, что националистическое контрреволюционное движение берет свое начало с Октябрьской революции, тем самым все национальное движение восточно-финских народов (ВФН), осуществляемое под руководством партии и правительства, было квалифицировано как контрреволюционноe. Раскрывая суть этого движения, обвинители писали, что оно “ставило задачу:
1) Добиться полного отделения от России и уничтожения Великой России как таковой; добиться полного отделения всех народов окраин России в самостоятельное государство с тем, чтобы Россия осталась только как Великороссия вокруг Москвы. Борьбу эту начать согласованно с иностранным капиталом финских стран;
2) Объединиться с Финляндско-Эстонским капиталом и войти как самостоятельный доминион в Северо-Финское соединение государств;
3) Опираясь на крупную удмуртскую буржуазию (миллионеров), развить в Удмуртии и на окраинах крупно-капиталистические предприятия;
4) Расширить границы Удмуртии, включив сюда половину Вятской губернии, Сарапул и Закамский район, Малмыжский уезд и границу вплотную подвести к Коми области;
5) Установить диктатуру удмуртского населения над русским населением Удмуртии, лишив русское население большинства политических прав;
6) Образовать епископат; свергнуть советскую власть и компартию”.
Ни один из документов, в том числе и хранящиеся в архивах КГБ, ни один из пунктов “Обвинительного заключения” не подтвердился. Но “Дело СОФИН” — это ярчайший пример расправы над национальной интеллигенцией, воспитанной в годы советской власти, вышедшей в основном из крестьян и тем самым “объективно”, по мнению Сталина, являющейся носительницей идеи “национал-уклонизма”. Об этом свидетельствует и обвинение в адрес научного общества по изучению удмуртской культуры “Боляк”, кружков и обществ по изучению финно-угорской культуры, которые были созданы в начале 20-х годов во всех финских автономиях. Эти кружки и общества усилиями органов власти были представлены как широко разветвленная контрреволюционная, националистическая, шпионская и террористическая сеть.
По “Делу СОФИН” в 1932-1933 гг. были привлечены 28 человек, в том числе 26 удмуртов, 1 русский и 1 мордвин. Герд был приговорен к расстрелу. Ему разрешили подать кассацию. И казнь была заменена 10 годами тюрьмы. В 1937 г. он был расстрелян на Соловках.
Что касается общества “Боляк”, то оно возникло согласно решению Вотского обкома ВКП(б) и действовало в духе партийных директив. Так, II областная партийная конференция Вотской (Удмуртской) АО в ноябре 1927 г. приняла специальную резолюцию по национальному вопросу, где было сказано: “Необходимо углубить и расширить начатые мероприятия по изучению быта, истории и экономики удмуртов, с последующим опубликованием результатов этих научных изысканий в специальных литературных изданиях на удмуртском и русском языках”34 .
Накануне “Дела СОФИН” была разгромлена так называемая “горно-марийская национальная группировка”, поднимавшая вопрос о слабом внимании к культурно-языковому развитию горных мари — крупной субэтнической группы народа. При этом подвергались преследованию как беспартийные, так и партийные специалисты. В частности, был сослан в Сибирь слушатель Института Красной Профессуры, видный ученый Т.Д.Шатров.
В 1934 г. в “создании национальной группировки”, “дискредитации политики обкома партии по национальному вопросу” был обвинен кандидат в члены бюро обкома ВКП(б), редактор газеты “Марий коммуна” и председатель оргкомитета Союза писателей М.В.Кузнецов. Поводом были его выступления о недостаточном внимании к вопросу подготовки национальных кадров. Он был освобожден от всех постов и предупрежден, что “если он не изживет узко националистических настроений — поставит себя вне партии”.
Обвинения в “национал-уклонизме” прозвучали в адрес многих партийных и государственных деятелей Украины, Закавказья, Средней Азии и других районов страны. Одних считали “национал-уклонистами” за то, что они выступали за ускорение темпов коренизации государственного и партийного аппарата в национальных районах, других — за то, что они определяли темпы индустриализации в восточных регионах страны как недостаточные, третьих — за критику упущений в работе руководящих органов и отдельных руководителей, четвертых — за выступления в пользу ускоренного изучения языка коренного населения некоренными жителями республик, пятых — за ошибки в национальном вопросе, шестых — за мнимую связь с контрреволюционными элементами. Такие обвинения получали широкое распространение в средствах массовой информации и соответствующую интерпретацию в научных трудах, тем более, ученые были сориентированы на поиск националистических тенденций.
Наряду с огромным, невосполнимым уроном кадровому корпусу национальных республик такая практика насаждала дух подозрительности, неуверенности и нерешительности в среде руководящих работников, художественной интеллигенции, что негативно сказывалось на развитии экономики и культуры регионов. Одновременно борьба с так называемым “национал-уклонизмом” привела к тому, что реальные причины проявления национализма были загнаны вглубь или сознательно скрывались.
1 Юлдашбаев Б.Х. Новейшая история Башкортостана. Уфа, 1995. С. 142.
2 Совет Башкортостаны. 1989. 12 марта.
3 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 21. Д. 278. Лл. 46, 47.
4 Каппелер А. Россия – многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. Изд-во Прогресс-традиция. 1997. С. 278.
5 Там же. С. 279.
6 Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 27-28.
7 Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 77.
8 Двенадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1968. С. 696-697.
9 Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 361-362.
10 О так называемой “Султан-Галиевской контрреволюционной организации” // Известия ЦК КПСС. 1990. № 10. С. 75-88.
11 Там же. С. 77.
12 Султан-Галиев Мирсаид. Избранные труды. Казань, 1998. С. 562.
13 Там же. С. 549-550.
14 Там же. С. 437.
15 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК КПСС. Изд. 9. Т. 3. М., 1984. С. 130-137.
16 Тайны национальной политики ЦК РКП(б). Четвертое совещание РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей в г. Москве 9-12 июня 1923 г. Стенографический отчет. М.: Инсан, 1992.
17 Там же. С. 22.
18 Там же. С. 39-40.
19 Там же. С. 73.
20 Там же. С. 53.
21 Там же. С. 85.
22 Султан-Галиев Мирсаид. Указ. соч. С. 15.
23 Султанбеков Б.Ф. Не навреди. Казань, 1999. С. 98.
24 Тагиров И.Р. История национальной государственности татарского народа и Татарстана. Казань, 2000. С. 211.
25 Очерки истории партийной организации Татарии. Казань. 1973. С. 313.
26 План работы парторганизации ТАССР в области национального вопроса. Казань, 1924.
27 Иргалин Г. Султан-Галиев. Жизнь и трагедия // Трудный путь к правде. Уфа, 1997. С. 232.
28 Там же. С. 232.
29 Правда. 1929. 4 ноября.
30 Очерки истории партийной организации Татарии. Казань, 1973. С. 353.
31 Султанбеков Б. Сталин и “татарский след”. Казань, 1995. С. 171.
32 Султан-Галиев Мирсаид. Указ. соч. С. 630-631.
33 Куликов К.И. Национально-государственное строительство восточно-финских народов. 1917. 1937. гг. Ижевск, 1993. С. 227.
34 Центр документации новейшей истории Удмуртской Республики (ЦД НИ УР). Ф. 16. Оп. 1. Д. 1030. Л. 116.
Источники:
- Журнал «Ватандаш»