Краевед Оренбуржья

Роже ПОРТАЛЬ (1906–1994) – один из крупнейших французских историков-славистов, доктор гуманитарных наук, профессор Сорбонны, директор (1959-1973 гг.) Национального института славянских исследований в Париже, председатель Славянской комиссии Международного комитета историков. Автор более 100 научных работ по истории и культуре России и славянских народов, в том числе монографий «Урал в XVIII веке: очерки социально-экономической истории» (1949, рус. пер. 2004), «Славяне: народы и нации» (1965, пер. на англ., нем. и итал. яз.), «Петр Великий» (1969, 1990), «Русские и украинцы» (1970), «Россия» (1972), «Россия и башкиры: проблемы взаимоотношений (1662-1798 гг.)» (изд. в 2000) и др. Главный редактор написанной французскими учеными «Истории России» в 4-х томах (1971-1974).

Предлагаемая статья является переводом с французского работы: Portal R. Pugačev: une révolution manquée // Etudes d´Histoire moderne et contemporaine. Paris, 1947. Vol. 1. P. 68–98. Перевод выполнен кандидатом филологических наук Л. Ф. Сахибгареевой, дополнения в <угловых скобках> и постраничные комментарии – кандидата исторических наук И. В. Кучумова.

Пугачевский бунт в 1773–1774 гг.[1] – это, несомненно, самое крупное социальное волнение за всю историю России. Он был последним аккордом практически не прекращавшихся на юго-восточных окраинах империи в 1752–1773 гг. восстаний, но отличался от них как своим размахом (охватил все Нижнее и Среднее Поволжье, бассейн Яика – ныне р. Урал, а также Средний и Южный Урал [1]), так и сложным составом участников (яицкие казаки, южноуральские башкиры, приписные крестьяне и заводские рабочие, поволжские крепостные). Вот почему, несмотря на свою краткость – с сентября 1773 по декабрь 1774 г. (волнения продолжались еще некоторое время после пленения Пугачева 14 сентября 1774 г.) – это восстание стало крупным политическим событием. Явившись выражением тогдашних социальных требований народа, пугачевщина стала поворотным моментом в русской истории и оказала воздействие на все последующее развитие страны.

 

* * *

Восстание под предводительством Пугачева зародилось среди яицкого казачества, которое защищало русские границы от кочевников-киргизов. Казаки в основном занимались рыболовным промыслом, добычей соли, а также разводили скот. Яик – река, богатая рыбой. Путешественник П. С. Паллас, посетивший Урал в 1768 г.[2], писал, что иногда попадались белуги по 25 пудов (400 кг) весом, и из них вынимали до 5 пудов (80 кг) икры. Немало было и осетров среднего размера, длиной по 2 м и весом 80 кг. [2] Каждой зимой длинные речные караваны, груженные рыбой, шли на север. Доходы от ее продажи были довольно большими – одно официальное донесение считает средний доход каждого казака от рыболовства в 200 руб. [3]. Чтобы получить разрешение на вылов рыбы, казаки ежегодно платили в казну весьма значительную сумму – 5 000 руб., не считая соляного сбора (с соленой рыбы). Ловить рыбу можно было только одновременно всем войском, поскольку она шла на нерест от устья Яика до Яицкого городка (475 км выше Гурьева). Таким образом, этот маленький населенный пункт играл особую роль в жизни казаков, ибо обозначал северный рубеж их хозяйственной деятельности и отправную точку всех событий в регионе.

На первый взгляд у казаков царила демократия. Они управлялись атаманами (до Петра Великого – избираемыми, затем – назначаемыми Военной коллегией), которые периодически выносили на общее собрание – войсковой круг – вопросы организации рыбной ловли и отношений с российским правительством. Круг собирался по колокольному звону и выражал одобрение криками «Любо!», а отвергал возгласами «Не любо!». Однако фактически власти у него не было. Неграмотные казаки не могли противостоять тем, кто обладал реальной политической силой. Яицкое общество раздирали социальные конфликты, в которых на одной стороне было влиятельное и зажиточное меньшинство, а на другой – основная казачья масса. Недовольство рядовых казаков вызывали злоупотребления атаманов и старшны при распределении арендной платы.

В 1720 г.[3], несмотря на отчаянные протесты яицких казаков, Петр Великий передал их во власть Военной коллегии и определил на службу за определенное жалованье. В годы царствования Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны государство попыталось еще больше порабоить своих яицких подданных, но лишь после 1762 г. его вмешательство в их дела стало откровенным. Казаки просили царские власти рассудить все по справедливости, но последние как правило принимали сторону влиятельного меньшинства, являвшегося гарантом соблюдения порядка и выставлявшего всякого, кто был чем-то недоволен, бунтовщиком. В 1762 г. правительство направило на Яик генерала Потапова[4], чтобы на месте проверить факты, содержавшиеся в жалобе одного из казаков. На собранном круге генерал выяснил, что недовольство проявляли 2 800 чел., а 500 (все они являлись родственниками, свойственниками и прихлебателями казачьей верхушки) были за старшин [4]. Это наглядно свидетельствует о противостоянии большинства казаков их элите. Расследование, проведенное Потаповым, не успокоило людей, и правительству дважды (в 1766 г. с помощью Потапова, а в 1767 г. – генерала Черепова[5]) приходилось применять силу. Созданная тогда следственная комиссия признала правоту жалоб рядовых казаков, был назначен новый атаман, но старшна, имевшая поддержку в Петербурге, продолжала свою линию. Набор казаков в армию в 1769 г. стал поводом для расправы с недовольными, часть насильно рекрутированных бежала со службы. В 1770 г. распространилась весть о начале формирования казачьего Московского легиона, который формировался на принципах регулярной армии. На следующий год это привело ко всеобщему восстанию на Яике. Прибывший для усмирения региона генерал Траубенберг[6] своими карательными мерами лишь способствовал разрастанию конфликта и 13 января 1772 г. он был убит восставшими казаками. Так казаки разорвали союз с царским правительством [5].

На Яике начались расправы над старшинами и выдвинулись новые предводители, которые (как, например, Шигаев[7] и Перфильев[8]) впоследствии оказались в армии Пугачева. На подавление восстания был направлен генерал Фрейман[9]. 3 июня, оттеснив казацкое войско, он двинулся в Яицкий городок, куда вступил 7 июня 1772 г. Однако еще в конце апреля было объявлено о наказании взбунтовавшихся казаков. Следовательно, Фрейман прибыл в Яицкий городок в качестве их исполнителя. Отныне круг упразднялся, были назначены новые старшины, которым поручалось распределить по казакам тяжелые подати, главные бунтовщики сосланы в Сибирь [6][10], но часть их бежала в степь и укрывалась по хуторам и укромным местам; вскоре среди них объявился Пугачев.

 

* * *

<Емельян Иванович> Пугачев родился в 1726 г.[11] на Дону, участвовал в Семилетней и русско-турецкой войнах[12], в частности в сражении при Гросс-Егерсдорфе в августе 1757 г.[13] и в бессарабской кампании А. В. Суворова в 1770 г. Вероятно, тогда он и узнал о своем внешнем сходстве с Петром III[14], который был убит по приказу супруги, Екатерины II, в 1762 г. Тайна, которой была окружена эта смерть, породила легенду, что будто бы Петр III чудом выжил и скрывается где-то на бескрайних просторах России. Были случаи, когда его имя принимали казаки и солдаты-дезертиры; так, в мае 1772 г. именем покойного царя назвался беглый крепостной Богомолов[15], но был схвачен и заключен в царицынскую тюрьму. Однако когда горожане узнали об этом, они восстали и Богомолова пришлось отправить в Сибирь. Появление самозванцев, приводившее к бунтам, серьезно встревожило правительство. Русские крестьяне верили в справедливость и доброту покойного царя, которого якобы сгубили плохие советники, бояре (так в народе называли крупных вельмож). Простой люд воспринимал Петра III как пострадавшего за народ, и его «воскрешение» породило у населения новые надежды на проведение социальных реформ. Исследователи неоднократно отмечали, что восстания XVII–XVIII вв. ставили целью замену царя, а не смену государственного устройства [7]. Поэтому титул, который возложил на себя Пугачев, способствовал его успехам.

Военная служба подорвала здоровье Пугачева, и ему пришлось вернуться домой. Этот период его жизни изучен достаточно хорошо [8][16], поэтому я лишь напомню, что вскоре он стал агитировать народ против властей, пытался подать жалобу в Петербург, но по дороге был схвачен и посажен в тюрьму в Казани, откуда сбежал и был объявлен в розыск. В 1773 г. он оказался у яицких казаков, назвавшись Петром III. Было ли это инициативой казаков, решивших использовать в своих целях энергичного беглеца, или же Пугачев сам додумался до этого – не столь уж важно: «царя» ждали и его подлинность мало кого волновала. Один из казаков впоследствии признавался на допросе, что «когда самозванец (т. е. Пугачев) близ Яицкого городка появился, то о подлинности его не рассудили испытывать, а как скоро он назвался государем, то и поверили, в чаянии, по уверениям его, воспользоваться милостью и в своей обиде получить удовольствие» [9].

Вскоре у Пугачева появились единомышленники. 17 сентября 1773 г. он издал первый из своих знаменитых манифестов, отражавших всю суть пугачевщины: «…как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови деды и отцы вашы, так и вы послужите за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу. Когда вы устоити за свое отечество, и ни источит ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей вашых; будете мною, великим государем, жалованы казаки, калмыки и татары. И которые мне, государю амператорскому величеству Петру Федаравичу винныя были, и я, государь Петр Федарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рекою с вершин и до усья, и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свинцом, и порахам, и хлебным провиянтам…» [10].

Советский историк С. Тхоржевский[17] считает, что этот манифест в целом носит консервативный и местный характер. Пугачев прощает казакам их прежние бунты, в частности, убийство генерала Траубенберга, и отдает казакам земли, реку [11], то есть то, чем казаки и так уже давно пользовались. Нужно, однако, отметить, что Пугачев имел в виду не только казаков, но и татар и калмыков – видимо в его окружении было немало представителей этих народов, но в любом случае этот манифест затрагивал интересы нерусского населения, активно участвовавшего в восстании.

 

* * *

Действительно, как только слух о появлении Петра III во главе восставших казаков распространился по округе, против царских властей поднялись башкиры и восстание теперь охватило всю Башкирию. Тюркоязычные башкиры, происходившие от мадьяр и исповедовавшие ислам, занимали долину р. Белой и являлись, если не по своему происхождению, то по крайней мере в этническом и религиозном плане, частью центральноазиатского культурного массива, этаким молом, который с начала XVIII в. постоянно подтачивали волны русской колонизации. Будучи на севере лесными охотниками и собирателями меда, а на юге – коневодами, башкиры на протяжении ста лет наблюдали, как на их земли прибывают переселенцы, – первоначально это были беглые крепостные крестьяне из Центральной России или спасавшиеся от заводского гнета, начавшегося при Петре Великом, русские люди Среднего Урала. В то время плотность населения в Башкирии была небольшой и оба народа – русские и башкиры – жили в полном согласии. Башкиры, ставшие подданными царя после падения Казани (1552 г.), мало ощущали свою принадлежность к России, всего лишь платя в казну ясак. Однако в 1701 г. на Урале возникли первые горные заводы. Бегство с них в Башкирию работников и принудительный труд на предприятиях поставили под угрозу существование башкир и позволили правительству вмешиваться в жизнь башкирского народа. Кроме того, Башкирия была препятствием для осуществления далеко идущих планов Петра в отношении Центральной Азии. Но лишь когда промышленность Среднего Урала стала продвигаться на юго-запад, а внимание правительства привлекли богатые залежи железа и меди в Башкирии, то есть когда край стал представлять интерес для экономики империи, башкирская проблема встала в полный рост. Теперь уже нужно было не выселять беглых и крестьян из Башкирии, а строить в ней заводы и находить для них рабочие руки. Одновременно со строительством заводских поселков шло освоение обширных лесных массивов. Поэтому башкиры стали воспринимать русскую колонизацию как прямой грабеж их земель. Именно на Южном Урале к понятию «индустриализация» приложимы прилагательные «насильственная» и «колониальная», ибо заводы возникали здесь на враждебной территории, всегда готовой подняться на восстание. Замечу, что дальше южных границ Башкирии лежала страна киргизов, за которой проживали тюрки Центральной Азии; поэтому любое башкирское восстание могло получить поддержку у тамошних мусульман. Таким образом, заводы Башкирии следовало оградить от возможной угрозы с юга.

Поэтому уже при Петре Великом возникли планы изоляции башкир от их единоверцев на юге и ликвидации этого азиатского бастиона, нацеленного на Волгу, с помощью линии крепостей по Яику. При преемниках Петра, когда важную роль в регионе стал играть экономический фактор, эта проблема стала еще более острой. Первый медеплавильный завод в Башкирии был заложен в 1735 г. В тот же год экспедиция под командованием И. К. Кирилова основала на р. Яик первый Оренбург (нынешний Орск). Наконец, создание укрепленной линии должно было способствовать активизации торговых отношений России с государствами Центральной Азии: оборонительный рубеж предусматривал не только установление мира в российском тылу, но и строительство вдоль границы городов, которые бы осуществляли торговлю между русскими и азиатами. Так возникла южноуральская оборонительная черта [12], состоявшая из двух линий крепостей, сходящихся при слиянии Яика и Ори (в нынешнем Орске): первая тянулась с востока на запад вдоль среднего Яика до Яицкого городка, вторая – с юга на север по верхнему Яику до Верхне-Яицка. Оренбург дважды пришлось переносить и только в 1742 г. он утвердился своем нынешнем месте. Накануне восстания под предводительством Пугачева это был уже крупный город, центр торговли и обороны, на целых полгода сковавший большую часть повстанческой армии.

После 1742 г. в тылу оборонительной линии стало спокойнее. После того, как было разрешено строить здесь партикулярные горные заводы их количество стало быстро расти. Особенно бурный рост отмечался после 1752 г., когда слава об успехах первых предприятий купца Твердышева, «одного из энергичных вольных колонизаторов Башкирии» [13], привлекла сюда новых заводчиков, не столь крупных, но не менее алчных. Во второй половине XVIII в. Южный Урал становится главным центром медеплавильной промышленности России. Стремительная индустриализация, приведшая к глубоким демографическим и социальным изменениям в регионе, с появлением Пугачева породила революционную ситуацию. В XVIII в. в крае произошло несколько башкирских восстаний против русской колонизации. Наиболее крупными из них были три: то, что разыгралось при Петре Великом[18], бунт 1735–1740 гг. и восстание 1755 г. Но их характер на протяжении этого столетия менялся под влиянием индустриализации[19].

Первые башкирские восстания были в основном националистическими[20], их участники – а это были как аристократия, так и простой люд – пытались остановить свое политическое закабаление. К этому вскоре добавились религиозные мотивы, которые просуществовали вплоть до 1755 г., когда мулла Батырша объявил священную войну всем православным. Но со второй половины XVIII в. в восстаниях начинает возрастать роль социального фактора. Репрессии, развернутые с 1735 г. правительством против восставших, привели к истреблению башкирской аристократии и, таким образом, обезглавили политическую оппозицию. Русские власти стали поддерживать средние слои местных феодалов [14], чьи интересы совпадали с интересами царизма. Поэтому ненависть к русским испытывало не все башкирское население, да и сами проявления этих настроений были неоднозначными [15]. Если в восстании 1755 г., которое «является характерным колониальным освободительным движением, направленным в данном случае с самого начала не только против гнета метрополии, но и отчасти и против эксплуатации собственных феодалов», принимала участие башкирская элита [16][21], то в 1773 г. средняя прослойка феодалов была уже на стороне правительства. Однако положение основной массы башкир продолжало ухудшаться. В 1736 г. русское правительство передало часть башкирских земель поселившимся в крае мишарям, сохранившим ему верность. Одновременно власти предоставили в полную собственность здешним татарам, чувашам, мордве и вотякам – в совокупности их называли тептярями – земли, которые они до этого арендовали у башкир. Таким образом, процесс сокращения территории обитания башкирского народа (на которой он еще полвека назад чувствовал себя вольготно) в результате небашкирской колонизации шел одновременно с укреплением средней феодальной прослойки башкир, интересы которой отстаивало российское законодательство. Ко все еще сохранявшимся антирусским настроениям, корни которых уходили в прошлое, добавилось чувство классовой солидарности, объединившее русских и туземных помещиков и заводовладельцев. Последние были новыми крупными феодалами Башкирии; именно их, а не своих привилегированных соплеменников особенно ненавидели башкиры, именно заводовладельцы были врагами обеих этнических групп, поднявшихся друг на друга после попыток Петра Великого вмешаться во внутренние дела Башкирии. Тогда впервые у башкир и русских появились общие интересы и начало зарождаться взаимное сотрудничество.

Эта проблема недавно стала предметом дискуссий в Институте истории АН СССР. Изучив подготовленные еще в 1941 г. «Очерки по истории Башкирской АССР», руководство Института образовало комиссию, которой поручило переработать их[22]. Критические замечания в основном сводились к двум моментам: слабой изученности социальной организации башкирского общества и как следствие – недостаточному показу роли феодалов и их отношений с простым народом; чрезмерному вниманию к факторам, разделявшим русских и башкир, и отсутствию анализа причин, приведших к их союзу [17]. Конечно, наличие общности интересов у русских и башкир, принадлежавших к одному и тому же социальному слою, отрицать нельзя. Но так же нельзя не принимать во внимание и то, что даже (а, скорее всего, в основном) в низших слоях (поскольку Россия поддерживала туземную аристократию, а после 1742 г. – среднюю прослойку феодалов) башкирского социума существовали антирусские настроения. Об этом свидетельствуют бесчинства, творимые башкирами в русских деревнях в ходе восстаний, и уничтожение ими заводов. Что касается пугачевщины, то хотя ее вождем и делались попытки объединить русских и башкир, это не всегда давало положительный результат. Таким образом, пугачевщина продемонстрировала консерватизм народной психологии, отсутствие у русских и туземцев единой идеологии и стойкое сохранение у мусульманских тюрков ненависти к православным, хотя социальный статус башкир, русских крестьян и работных людей к тому времени был схожим. Другими словами, несмотря на возрастание роли социального фактора, башкирские восстания продолжали сохранять антирусскую направленность, источником которой являлся башкирский национализм, но его политический накал значительно снизился накануне восстания под предводительством Пугачева [18].

 

* * *

В пугачевском восстании с самого начала участвовали рабочие уральских горных заводов. После «казачьего периода», когда восстание кипело вдоль Яицкой укрепленной линии, оно перекинулось в Башкирию и на Средний Урал, где волнения практически не прекращались с 1752 г. Индустриализация региона, начатая при Петре Великом со строительства в 1701 г. Невьянского и Каменского заводов, во второй половине столетия усилилась. Тогдашние металлургические заводы, располагавшиеся в лесах, обслуживались небольшим числом рабочих: на самых крупных предприятиях работало всего 100–200 чел. Но на заводах имелось огромное количество вспомогательных работников – дровосеков, углежогов, возчиков леса, руды и готовой продукции. Если непосредственных рабочих для завода найти было не так уж и сложно, то обеспечить предприятие вспомогательным персоналом в регионе с низкой плотностью населения было проблематично. Уже при Петре Великом было решено приписывать к заводам деревни государственных крестьян, ранее лично свободных. Вынужденные теперь ежегодно отрабатывать казенную барщину работой на заводе, они оказались прикрепленными к предприятию. Увеличение численности горных заводов привело к расширению института приписки: теперь она охватила деревни, находившиеся иногда в 400–500 верстах от предприятия. В результате крестьяне постепенно переселялись со своей родины поближе к заводу или предпочитали для заготовки леса и добычи руды нанимать вместо себя башкир. Власти разрешали заводовладельцам удерживать крестьян сверх определенного законом срока, оплачивая их работу по твердому тарифу; сначала это было распространено редко, но вскоре стало обыденным явлением. Таким образом, статус приписных крестьян постепенно приближался к статусу крепостных.

Эти процессы шли одновременно с ухудшением положения собственно рабочих, происхождение которых было различным: одни попадали на завод из местных ремесленников, другие являлись наемными рабочими или беглыми. Все эти группы объединялись, если не юридически, то, во всяком случае, фактически, в единую категорию заводских крепостных, являвшихся частью российской феодальной системы. Таким образом, заводские работники постепенно опустились на самое социальное дно. Заводской труд в условиях сурового климата, с продолжительным рабочим днем, военной дисциплиной и суровыми наказаниями делал положение работников все более и более невыносимым. Постоянные волнения заводских работников, непрерывно шедшие на Урале с 1752 г., переросли во всеобщий бунт. На ряде заводов (как, например, Авзяно-Петровском; расположенный в верховьях Белой, он в 1752-1762 гг. бунтовал трижды), восстания возникали регулярно. Прекращаясь на одном предприятии, они тут же вспыхивали на другом, чему в немалой степени способствовала большая мобильность рабочей силы. Чаще всего волнения охватывали приписных крестьян, но нередко к ним присоединялись и собственно рабочие, но это был временный союз. Первой реакцией приписных на тяготы заводского труда был их отказ от работы. Настоящее восстание начиналось лишь тогда, когда заводская администрация присылала в приписные деревни отряды солдат или своих эмиссаров с угрозами. Тогда крестьяне брались за вилы, косы и дубины и, если жили недалеко от завода, то объединялись с рабочими. В этой борьбе появились новые моменты. Например, в 1760 г. авзяно-петровские мастеровые прекратили работу и к ним сразу же присоединились остальные, а примерно 100 рабочих, вооружившись луками, стрелами и палками, стали круглосуточно дежурить на предприятии, прогоняя всех, кто не хотел уходить. Как только к восстанию присоединялись самые сознательные работники, оно становилось организованным, проходя стадии от прекращения работы до захвата власти рабочими [19]. Приписные крестьяне непосредственно участвовали в восстании, если жили неподалеку от завода или были прикреплены к нему. Но они были недисциплинированны и при первой возможности старались вернуться в свои деревни.

Волнения на уральских заводах совпали по времени с восстанием в Башкирии в 1755 г. и вызвали жестокие репрессии. В 1762 г. сенатским указом была создана специальная комиссия, которой было поручено разработать меры по улучшению положения приписных крестьян. Оставив все без изменений, она вызвала новые волнения, которые не смогли подавить экспедиции Вяземского[23] (1762 г.) и генерала Бибикова (1764 г.). Волнения продолжались до 1773 г., охватывая все новые и новые категории населения, в недрах которого появлялись собственные вожди и агитаторы, возникало и развивалось революционное самосознание.

И все же методы борьбы собственно рабочих и вспомогательных работников были различными. Последние были гораздо больше привязаны к земле, чем первые. Заводские рабочие добивались улучшения условий существования, но не хотели уничтожения завода. Напротив, приписные крестьяне – наполовину рабочие, наполовину землепашцы – ненавидели индустрию. В этом они смыкались с туземцами, для которых строительство заводов означало дальнейшее сокращение территории их обитания. Это важно выяснить, почему приписные крестьяне, рабочие заводов и башкиры восстали одновременно, и как это повлияло на ход восстания. И для тех, и для других Пугачев олицетворял свободу: приписные крестьяне и рабочие надеялись с его помощью порвать путы, связывавшие их с заводом, башкиры мечтали о том, что самозванец даст им независимость от империи и освободит от русских и нерусских колонистов; все они лелеяли надежду получить землю, на которой трудились, и завод, на котором гнули спину. Об этом говорят воззвания, рассылаемые Пугачевым по мере приближения к Оренбургу. Подойдя к Рассыпной крепости[24], он обратился к ее защитникам со следующими словами: «От самодержавнаго императора Петра Федоровича всероссийскаго и проч. и проч. Сим моим именным указом в Разсыпной крепости всякаго звания людям повелеваю: как вы, верные мои рабы, служили и покорны были напредь сего мне и предкам моим, так и ныне в самом деле будьте верны и послушны…, за чт жаловать буду всех сих вечною вольностию, реками, морями, всеми выгодами, жалованьем, провиантом, порохом, свинцом, чинами и честию, а вольность на веки получать» [20].

1 октября аналогичное обращение он направил башкирам. Более длинное и напыщенное, оно написано в витиеватом восточном стиле: «Слушайте! Когда на сию мою службу пойдете, так и я вас помилую… Ныне я вас, во-первых, даже до последка землями, водами, лесами, жительствами, травами, реками, рыбами, хлебом, пашнями, денежным жалованьем, свинцом и порохом, как вы желали, пожаловал по жизнь вашу и пребывайте так, как степные звери в благодеяниях и продерзостях, всех вас пребывающих на свете освобождаю и даю волю детям вашим и внучатам вечно» [21].

Этот призыв к свободе был воспринят башкирами, русскими крестьянами и рабочими по-разному. На Южном Урале башкиры поднялись против заводов. Чтобы вернуть себе право свободного пользования лесами и землями, они стали толковать пугачевский манифест как разрешение уничтожать любые следы промышленной деятельности. Несмотря на сходство своего социального положения с приписными и рабочими, башкиры на первых порах совершали антирусские акции. Вся Башкирия оказалась охваченной пожарами, заводы горели, а русское население истреблялось. В итоге восстание башкир привело к обострению напряженности в регионе, отодвинув на второй план социальные требования. Заводы Среднего Урала, которым опасность угрожала меньше, заняли оборону, а их южноуральские собратья вынуждены были признать власть Пугачева, чтобы получить от него защиту. Таким образом, башкирское восстание не дало рабочим волнениям вылиться во всеобщий бунт. На заводах, расположенных севернее, их владельцы и приказчики, распространяя слухи о зверствах башкир, впервые с 1752 г. сумели добиться повиновения. В итоге восстание башкир (которые, впрочем, составляли костяк армии самозванца) ограничило территорию потенциальной революции [22].

 

* * *

В конце сентября и в октябре восстание распространилось на Башкирию и Средний Урал. 18 сентября Пугачев с 300 казаками попытался штурмовать Яицкий городок, но вынужден был отступить из-за недостатка вооружений и двинулся на восток, захватывая по пути форпосты укрепленной линии. Самозванцу требовалось оружие, в частности, пушки, без которых невозможно было взять главные крепости края – Яицкий городок и Оренбург. Пугачев полагал, что казаки их гарнизонов по первому же зову перейдут на его сторону, а остальные укрепленные пункты не представляют никаких проблем: «Крепости, в том краю выстроенные, были не что иное, как деревни, окруженные плетнем или деревянным забором. Несколько старых солдат и тамошних казаков, под защитою двух или трех пушек, были в них безопасны от стрел и копий диких племен, рассеянных по степям Оренбургской губернии и около ее границ» [23].

Поэтому Пугачеву удалось легко захватить Илецкий городок, Рассыпную, Нижне-Озерную[25], а в конце сентября Татищеву[26], где ему досталось 13 пушек. «Пугачев усиливался: прошло две недели со дня, как явился он под Яицким городком с горстью бунтовщиков, и уж он имел до трех тысяч пехоты и конницы и более двадцати пушек. Семь крепостей были им взяты или сдались ему. Войско его с часу на час умножалось неимоверно» [24].

Теперь весь края, кроме двух главных его центров, был во власти Пугачева. Оренбург, главный город региона, повстанцы осаждали с 5 октября 1773 по 26 марта 1774 г., Яицкий городок – с 20 сентября 1773 по 16 марта 1774 г. В обоих случаях попытки Пугачева штурмовать эти крепости окончились неудачей.

Шесть месяцев, до конца марта 1774 г., Пугачев не покидал окрестностей Оренбурга. Свою штаб-квартиру он устроил в Берде, в 7 верстах севернее города, на р. Сакмаре. Именно здесь начало функционировать повстанческое правительство. Пугачев не хотел покидать этот казачий край; его приказы передавались через соратников, которые уходили на север, а поскольку в условиях войны надежную связь обеспечить бывает трудно, сподвижники самозванца самостоятельно осуществляли командование. Но в рядах восставших не было анархии. Они пытались создать подобие государственного управления, однако этому мешали отсутствие времени, военная обстановка и сама специфика восстания.

Создавая «Военную коллегию», присваивая себе титулы и звания, пугачевцы неуклюже пытались подражать устройству империи, но на все их действия накладывался казацкий отпечаток. «Пугачев не был самовластен» [25], ни одно свое решение он не принимал без согласия «Военной коллегии». Его соратники «оказывали ему наружное почтение, при народе ходили за ним без шапок и били ему челом; но наедине обходились с ним как с товарищем». Пугачев прекрасно осознавал свои ограниченные возможности в руководстве восстанием и однажды даже признался: «Улица моя тесна» [26]. Соратники Пугачева в любое время могли усомниться в том, что он настоящий император, а это сказалось бы на его авторитете. Однако за шесть месяцев существования пугачевского государства (октябрь 1773 – март 1774 г.) на первом плане были военные потребности и необходимость иметь энергичного и инициативного вождя. Надо также помнить, что размах восстания не позволял Пугачеву держать все в своих руках: если в зоне оборонительной линии он пытался ввести централизованное управление, то на Урале и в Башкирии властвовали его сподвижники.

Основную часть пугачевской армии, действовавшей вблизи Оренбурга и Яицкого городка, составляли казаки; они же составляли большинство его соратников, командовавших башкирами и работными людьми уральских заводов. Пугачев попытался установить в этой разношерстной и необученной военному делу массе строгую дисциплину: повстанцы ежедневно занимались военной подготовкой, в частности, учились стрелять из пушек; дезертирство жестоко каралось; руководство охраной и разведкой осуществлял сам Пугачев. Но восставшим постоянно не хватало оружия, а это вынуждает меня рассмотреть роль уральских заводов в восстании. Уже в сентябре 1773 г. пугачевские агитаторы двинулись на север региона с манифестами самозванца к рабочим. В целом южноуральские металлургические предприятия приняли сторону Пугачева, однако это не означает, что отныне они стали снабжать самозванца оружием. Приведем в этой связи пример Вознесенского завода, располагавшегося к югу от Уфы. После яростного спора с управляющим и мастеровыми рабочие перешли в лагерь повстанцев. Управляющего заковали в железо и отправили под охраной в Берду, где его казнили. 150 рабочих и приписных крестьян, прихватив пушку, пришли к восставшим [27]. В октябре Пугачев поручил своему сподвижнику Хлопуше[27] добыть артиллерию. Тот отправился на Авзяно-Петровский завод, уже не раз бунтовавший в прошлом, где указ «царя» был с энтузиазмом встречен рабочими. 500 чел., взяв 6 пушек и много ядер, последовали за Хлопушей. С собой они увели и заводских приказчиков, которых позже повесили. Приписные крестьяне этого завода разошлись по домам [28]. На обоих заводах восстание привело либо к уходу приписных крестьян в свои деревни, либо к их вступлению в армию самозванца. Массовый уход приписных крестьян с заводов значительно осложнил работу предприятий, тем самым затруднив выполнение военных заказов Пугачева. Поэтому вождю восстания пришлось воспользоваться уже готовым: его соратники разъезжали по всему Уралу и собирали имевшееся там оружие.

Тем не менее часть заводов работала на Пугачева [29]. Их было мало, но они принесли большую пользу восстанию. В том, что эти предприятия стали снабжать повстанцев оружием, была огромная заслуга пугачевских вождей. Благодаря им еще один крупный центр восстания образовался в Чесноковке, ставшей как бы второй Бердой [30]. Чика Зарубин сумел восстановить на Воскресенском заводе производство пушек, а башкирский предводитель <Батыркай> Иткинин вновь запустил Юговский завод. На захваченном повстанцами заводе управление организовывалось по-новому [31]: прежних управляющих сменяли казачьи атаманы или выбранные самими рабочими люди. Повстанческое заводское начальство направляло работу предприятия и одновременно руководило восстанием в своем районе, поддерживая связь со штаб-квартирами Зарубина или Пугачева. Таким образом, новая организация власти была одновременно и военной, и демократической. Однако разрешение крестьянам уходить домой привело к тому, что на заводе оставались только мастеровые и те приписные крестьяне, которые уже давно покинули родину и жили поблизости. Завод был для них источником существования и в соответствии с указами Пугачева переходил в их руки.

Вторая проблема, которую пытался решить Пугачев, была политического свойства. Силы восставших были крайне неоднородны, что создавало немалые трудности. Этнические различия между башкирами и русскими приводили к разрушению первыми заводов и убийствам крестьян; социальная пестрота повстанцев провоцировала конфликты заводских рабочих и приписных крестьян; поликонфесиональность бунтовщиков осложняла сотрудничество казаков-староверов, православных русских крестьян и исповедовавших ислам башкир и татар. Но главной проблемой была антирусская направленность действий башкирских повстанцев. На огромной территории от Оренбурга до Кунгура, от Самары до первых отрогов Уральских гор горели заводы, были разграблены и сожжены русские деревни, а их жители либо перебиты, либо уведены в рабство. Пугачев попытался остановить эти бесчинства, наделив своих наместников в Башкирии чрезвычайными полномочиями. Но ни усилия Зарубина, ни Кузнецова[28], ни отдельных башкирских предводителей не привели к коренному изменению ситуации. Жалобы на действия башкир продолжали поступать к Пугачеву даже весной 1774 г. [32]. Это, конечно, сказалось на ходе восстания, в чем-то ограничив территорию его распространения. Самара, взятая повстанцами за один день в конце декабря 1773 г., Кунгур, осажденный Кузнецовым в январе 1774 г., Екатеринбург, блокированный до конца февраля 1774 г. Белобородовым[29], Челябинск, в январе обложенный Грязновым[30], – вот крайние границы «пугачевского царства» в то время. Особенно примечателен эпизод с Кунгуром. Его округа была разграблена башкирами, а сам город осажден. В середине января 1774 г. под его стены прибыл Кузнецов, один из самых талантливых полководцев Пугачева, и разослал жителям воззвание, в котором извинялся за действия башкир и уверял, что прислан сюда для наведения порядка [33]. Однако горожане решили все же не сдаваться; это была их инициатива, поскольку местный воевода и правитель дел еще в конце декабря бежали из города [34].

В этих территориальных границах – он выйдет за их пределы в марте 1774 г. – пугачевский бунт не обладал внутренней целостностью. Манифесты и указы «царя» были обращены ко всем социальным категориям и этническим группам населения, но их эффективность была различной. На приписных крестьян надеятся не приходилось, ибо они старались быстрее уйти с завода в свои деревни. Насилия, чинимые башкирами, вынуждали города и заводы оказывать сопротивление восставшим (хотя заводы все же признавали власть Пугачева) [35]. Казаки, составлявшие основу пугачевской армии, за пределы  Яицкой укрепленной линии старались не выходить. Лишь в бассейне Яика, вокруг Яицкого городка и Оренбурга повстанцы действовали согласованно, а в Башкирии и на Среднем Урале, несмотря на все усилия Пугачева, русские и башкирские предводители повстанческих отрядов сражались с правительственными войсками почти независимо друг от друга. В стане восставших не было идейной сплоченности, и в этом была их главная слабость. Добиться единства народных сил за полгода, что существовала власть Пугачева, было невозможно, поскольку союз разнородных групп населения в ходе этого восстания сложился на основе их ненависти к помещикам, заводчикам и местной аристократии, а не каких-то иных причин. Восстание сразу же разрушило на рассматриваемой территории весь административно-управленческий аппарат, но одновременно выявило множество разногласий и в среде повстанцев. Башкиры, приписные крестьяне и рабочие заводов только после разгрома Пугачева под Оренбургом в марте 1774 г. осознали общность своих интересов, и тогда страх перед возвращением ненавистных старых порядков привел к их сплочению, чего не смог в свое время добиться Пугачев. После этого в марте 1774 г. в истории пугачевского восстания наступил новый этап.

 

* * *

Успех Пугачева был вызван не только наличием в крае революционной ситуации, но и бездействием властей. Казачьи бунты на границах империи раньше были столь частыми, что правительство не обращало на них особого внимания. Даже когда Пугачев уже осадил Оренбург, один из горожан, историк П. И. Рычков, озаглавил свой дневник, который он вел в эти месяцы «О начале яицких неспокойств», полагая, что бунт не выйдет за пределы Оренбургской губернии [36]. На местах еще не осознавали всю серьезность положения. Правительство встревожилось лишь тогда, когда восстание охватило уральские заводы, но по-прежнему медлило с ответными мерами. Ведя войну с Турцией, решая польский вопрос[31], оно не располагало на далеком Урале достаточными резервами и, поэтому, защита региона сначала была возложена на местные власти.

Итак, защиту Южного Урала обеспечивали только казаки, башкиры и татары, которые сразу же перешли на сторону Пугачева; вот почему вся оборонительная система в регионе, за исключением его главных центров, рухнула. Местная царская администрация увязла в море бумаг, показала свою полную беспомощность и трусость [37]. Первые успехи Пугачева вызвали панику среди властей: «Начальники оставляли свои места и бежали, завидя башкирца с сайдаком или заводского мужика с дубиною» [38]. В октябре 1773 г. правительство направило в регион 1 500 солдат во главе с генералом Каром[32]. Он подошел на 120 верст к Оренбургу, но в начале ноября был разбит повстанцами.

Несмотря на это, управляющие заводов и местные власти попытались преградить дорогу восстанию, создав для этого защитную линию, проходившую через Бисерский, Суксунский и Юговский (в 40 км к востоку от Осы) заводы, причем последний должен был стать ее центральным пунктом. Но людей для нее нужно было набирать из крестьян, а те воевать с повстанцами не хотели [39]. В декабре пугачевцы взяли Осу. Теперь их натиск могли сдержать с помощью центрального правительства только наиболее укрепленные города. Против восставших был послан генерал Бибиков, который в январе 1774 г. одержал в Башкирии победу. После этого он решил блокировать этот регион, чтобы не допустить разрастания восстания к соседям, до которых уже дошли слухи об успехах самозванца, и снять осаду с Оренбурга. В начале марта он встретился в 200 верстах от этого города с десятитысячным войском Пугачева, разбил его и отправил вслед за ним князя Голицына. Пугачев укрылся за стенами Татищевой крепости (восточнее Оренбурга), которую Голицын взял 22 марта 1774 г. после ожесточенной схватки. Пугачев с 60 казаками бежал в Берду, но потерпев вторичное поражение на Сакмаре, отступил на северо-восток, в промышленную зону Среднего Урала. Бибиков снял осаду с Оренбурга и Яицкого городка. Восставшие полностью покинули укрепленную линию.

 

* * *

Разгром Пугачева был не только военным поражением повстанцев – крах потерпело все «пугачевское царство». Теперь, в последний период своей эпопеи – с апреля по август 1774 г., он был вынужден только отступать. Но с концом пугачевского правления восстание не прекратилось, а получило еще больший размах. Этому способствовали два обстоятельства: во-первых, уход Пугачева с Яицкой укрепленной линии и появление его на уральских заводах, а затем и в Заволжье [40] и, во-вторых, действия царских войск, перед которыми впервые сплотились башкиры и русские, рабочие и приписные крестьяне. Именно тогда социальный характер пугачевщины проявился в полную силу. Конечно, отсутствие у восстания единого руководящего центра не позволяло внести в борьбу элементы организованности; можно только говорить о распространении движения вширь, туда, где его еще не было. Но именно в эти последние месяцы пугачевщина приобрела вид социальной революции. Пугачев проиграл, и после ухода из Бердского лагеря среди его соратников наступило разочарование. Они засомневались в законности его императорского титула. Пугачев постепенно начал терять контроль над восстанием. В это время со всей полнотой проявился стихийный характер бунта, к которому присоединилась четвертая социальная категория повстанцев – крестьяне Поволжья.

С апреля до середины июля 1774 г. Пугачев, преследуемый Михельсоном[33], постоянно переходил с одного уральского завода на другой. В Башкирии борьбу возглавляли старый Юлай (участник прежних восстаний) и его сын Салават. Пугачев пересек Уральский хребет и в начале мая подошел к Верхне-Яицку. Резко повернув у Троицкой, откуда он был выбит генералом Деколонгом[34], Пугачев двинулся прямо на запад, через Красноуфимск и Кунгур, и в конце июня вышел в Закамье. Затем, сделав крюк на юго-запад, он во второй декаде июля появился под стенами Казани. Не раз будучи окруженным отрядами Михельсона и Деколонга, Пугачев всегда ухитрялся уйти от них. Там, где появлялся Пугачев, к нему сразу приходили люди, но они не были обучены военному делу и не имели оружия. Преследуя самозванца, царские войска столкнулись с двумя препятствиями. Первое было вызвано распутицей[35]: «Дороги были непроходимы, люди вязли в бездонной грязи; реки разливались на несколько верст; ручьи становились реками» [41]. Солдаты князя Щербатова[36], сменившего умершего в начале апреля Бибикова, разместившись в крепостях, бездействовали: может быть, они испытывали страх перед восставшими, или не имели достаточных сил? Как бы то ни было, преследованием Пугачяева занялся Михельсон. Рыская по разоренному краю, он встречал на пути лишь покинутые деревни и постоянно натыкался на партизан. Когда в начале мая у р. Ай он в очередной раз разбил Пугачева, то из-за отсутствия подкреплений вынужден был отказаться от преследования самозванца и вернуться в Уфу. Поэтому Пугачев сумел два месяца продержаться на Урале, а когда подошел к Казани, то не встретил никакого организованного сопротивления. Генерал Ларионов отступил к Нижнему Новгороду, а вышедший навстречу самозванцу отряд под командованием полковника Толстого был разбит, причем его командир пал на поле боя.

Покидая промышленную зону Урала, Пугачев оставлял после себя одни руины. Идя по дуге от Оренбурга, он уничтожал заводы, чтобы опустошить край и максимально осложнить положение Михельсона. Пугачев больше не нуждался в заводах: теперь они были обычными крепостями и представляли для него опасность. В связи с этим необходимо различать заводы, разрушенные башкирами осенью 1774 г., и предприятия, уничтоженные Пугачевым, поспешно отступавшим под ударами царских войск. В последнем случае уничтожение промышленных объектов было вызвано не ненавистью к ним, а тактическими соображениями.

 

* * *

У Пугачева теперь почти не было башкир, приписных крестьян и заводских рабочих – они отказались следовать за ним [42]. Появление «царя» в земледельческом Поволжье привело к восстанию здешних крепостных, в результате чего он смог набрать новую армию, просуществовавшую до августа 1774 г. Вокруг Казани и вдоль дороги, по которой Пугачев двигался на юг, крепостное население, вооружившись косами, дубинами и ножами, присоединилось к небольшой группе верных самозванцу яицких казаков. Конечно, сподвижники Пугачева, идя вдоль Волги, насильственно записывали всех примкнувших к ним крестьян в казаки, но рост рядов повстанцев нельзя объяснить только этим. После каждого поражения – а они теперь стали у Пугачева почти регулярными – он мог в считанные дни восстановить численность своей армии.

«Император» взял Казань 12 июля 1774 г., и, несмотря на его строгий запрет, в городе начались насилия и грабежи. Вскоре Михельсон сумел выбить Пугачева из города, но самозванец дважды наносил ответный удар, причем второй раз двадцатипятитысячной армией. Восставшим удалось перерезать сообщение между Нижним Новгородом и Казанью, и власти очень опасались, что бунт дойдет до Подмосковья. Заключение мира с турками (Кучук-Кайнарджийский договор от 12 июля 1774 г.) позволило правительству направить в Поволжье значительные силы под командованием генерала Панина[37]. Теперь Пугачева неотступно преследовала хорошо обученная мощная регулярная армия. Ему пришлось отказаться от планов похода на Москву. Самозванец отступал на юг, чтобы вернуться к казакам, а затем скрыться на Кубани. «Пугачев бежал; но бегство его казалось нашествием. Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою. Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух или трех злодеев, чтоб взбунтовать целые области. Составлялись отдельные шайки грабителей и бунтовщиков: и каждая имела у себя своего Пугачева...» [43].

Крестьяне возлагали на Пугачева надежду на улучшение своего положения, и их нисколько не заботило то, что его дело было проиграно. 31 июля 1774 г. он призвал крестьян уничтожать угнетавшую их социальную систему и тех, кто ее олицетворял: «…кои дворяне в своих поместьях и вотчинах [находятся], оных, противников нашей власти, возмутителей империи и разорителей крестьян, ловить, казнить и вешать…» [44].

Крестьяне восприняли это воззвание как призыв к действию. В Пугачеве они видели защитника своих интересов, которому следует выдать своего хозяина, олицетворявшего для них крепостную систему, чтобы его судили и повесили. Так, нижегородский помещик Бобоедов накануне прихода пугачевцев уехал из своей деревни, но крепостные его разыскали и хотели отвести к повстанцам, чтобы там казнить: они боялись, что если не выполнят «царский» указ, то Пугачев не даст им свободу; только счастливая случайность спасла помещика от гибели [45].

Огромный людской поток, который не могли остановить поволжские города, уносил самозванца, преследуемого регулярной армией, на юг. Перед ним пали Пенза, Саратов, Царицын, войско Пугачева ежедневно пополнялось крепостным людом. По словам одного из царских командиров, Рунича[38], в селеньях оставались одни престарелые, «а прочие все, кто мог сесть на коня и идти добрыми шагами пешком, с косами, пиками и всякого рода дубинками, присоединились к пугачевской армии… невероятное множество скитающихся лошадей, измученных, в кровавых ранах и брошенных как от войска пугачевского, так и преследующего за ним корпуса, усыпало дорогу и пашни» [46].

Под Саратовом у Пугачева было 300 яицких казаков, а также калмыки, татары, крепостные, беглые с уральских заводов – всего около 6 000 чел., причем вооружена была только треть; за войском на телегах следовали 500 крестьян с семьями и имуществом [47].

Следует заметить, что в то время, когда Пугачев брал крупные города, вдали от этих районов (в частности, между Саратовом и Нижним Новгородом) стихийно вспыхивали крестьянские бунты. Под влиянием слухов о якобы скором приходе пугачевцев возникали отряды повстанцев, зачастую состоявшие из нескольких тысяч человек с пушками. Восстание охватило все категории крестьян, от беднейших до наиболее состоятельных, во главе со своими «стариками» из пожилых и большей частью зажиточных крестьян [48]. Цель у всех была одна – избавиться от помещичьей эксплуатации и вновь стать государевыми крестьянами.

Но пугачевская одиссея уже подходила к своему концу. Состав повстанческой армии после ухода из Казани сильно изменился: за исключением горстки искусных в военном деле казаков, она теперь в основном состояла из неорганизованной и плохо вооруженной толпы. 24 августа пугачевская армия потерпела сокрушительное поражение в 100 верстах восточнее Царицына. Пугачев переправился через Волгу и бежал в степь, но, преданный своими соратниками, 14 сентября был выдан ими коменданту Яицкого городка, затем передан Панину и 10 января 1775 г. казнен в Москве. К лету 1775 г. все бунты были жестоко подавлены; инструкции, выдаваемые карателям, были настолько суровыми, что на практике их приходилось смягчать. Только в июне 1775 г. с городских площадей были убраны эшафоты, а в конце года, после широкомасштабного расследования и вынесения приговоров, властями была объявлена амнистия.

 

* * *

Что можно сказать о Пугачеве как о человеке? Наши сведения об этом малоизвестном казачьем атамане, заставившем трепетать правительство Екатерины II, крайне скудные. Источники, которыми располагает о предводителе восстания исследователь, происходят в основном из дворянской среды XVIII в. Естественно, все они настроены к нему враждебно. Для ведущих историков XIX в. Пугачев также являлся «самозванцем», человеком, который, назвавшись Петром III, совершил, таким образом, грех святотатства. Для них он – «бунтовщик» против существующего социального устройства, которое в глазах русской аристократии было почти что священным. Наконец, он «вор», творивший погромы и убийства по всему Урало-Поволжью, которые нанесли огромный ущерб колонизации юго-восточных окраин империи. И лишь А. С. Пушкин, достаточно беспристрастно подошедший к исследованию пугачевского восстания – что свидетельствует о его таланте историка – достиг определенной объективности. Реабилитация Пугачева произошла уже в советское время, когда негативные оценки дореволюционной науки сменились тщательным изучением его биографии, нередко в апологетическом ключе. Так, советский писатель Вячеслав Шишков[39] в своем, к сожалению, неоконченном романе сравнивает Пугачева со Стенькой Разиным, представляет его не менее романтической, но еще более масштабной фигурой. Пугачев предстает у В. Шишкова в качестве античного титана, этакого эпического героя, вознесшегося над угнетенными массами, на защиту которых он встал [49]. Можно ли проникнуть во внутренний мир этого невзрачного внешне («росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показалась проседь; живые глаза так и бегали» [50]) человека? Биографические данные о нем сообщают современники, и, кроме того, имеются обширные признания самого Пугачева следователям, судьям и всем, кому удалось ради удовлетворения своего любопытства с ним пообщаться. Пугачев охотно отвечал на вопросы, но были ли искренними его ответы? Когда в Бердском лагере он делился со своими соратниками воспоминаниями, строил планы на будущее, где в его речах проходила граница между правдой и вымыслом? И когда он пускал слезу – а это Пугачев делать любил – перед портретом великого князя Павла, жалуясь, что его насильно разлучили с «сыном», как отличить его актерскую игру от, вероятно, веры в то, что это с ним якобы было на самом деле?

Несомненно, что он был орудием в руках казаков, хотя сам, видимо, преувеличил свою зависимость от них. Показанный толпе (в которой находились его бывшие сторонники) в Яицком городке после своего пленения, он выкрикнул: «Вы погубили меня; вы несколько дней сряду меня упрашивали принять на себя имя покойного великого государя; я долго отрицался, а когда и согласился, то все, что ни делал, было с вашей воли и согласия; вы же поступали часто без ведома моего и даже вопреки моей воли» [51]. Здесь Пугачев явно грешит против истины. В свое время он быстро подавил всякие сомнения в его неблагородном происхождении и, хотя не всегда мог навязывать подчиненным свою волю, благодаря своим действительно выдающимся личным качествам смог добиться их повиновения. Шла ли речь о подготовке к штурму Яицкого городка, за чем тщательно следил сам Пугачев, об обороне Татищевой в марте 1774 г. или об организации повстанческой армии в целом, его противники признавали, что им приходилось иметь дело с настоящим вождем. Когда Михельсон в конце мая 1774 г. попытался встать на пути Пугачева, изгнанного из Троицкой крепости Деколонгом, и наткнулся на авангард повстанцев, то сначала принял его за правительственный полк – настолько пугачевцы были похожи на регулярную армию. Если царский титул придавал предводителю восстания абсолютный авторитет среди крестьян, то у казаков он добился уважения своими военными заслугами.

Был ли этот неграмотный человек, искавший писаря для составления своего первого манифеста, политическим деятелем? Да, ибо он хорошо знал нужды простого народа, легко приспосабливался к ситуации, пользовался уважением у своего окружения, но часто был вынужден подчиняться обстоятельствам. Пугачева трудно воспринимать вне его среды; он – прежде всего ее символ, знаковая фигура.

 

* * *

Всякие воспоминания о пугачевском восстании вызывали в феодальном обществе, просуществовавшем в России вплоть до начала XX в.[40], содрогание: этот бунт угрожал его привилегиям и являлся синонимом хаоса и анархии. Пугачевщину вспоминали при каждом социальном волнении, и на протяжении всего XIX в. существовала опасность ее повторения. Еще в ходе карательных акций после снятия осады с Уфы в январе 1774 г. генерал Бибиков назвал Пугачева куклой в руках казаков. Уже тогда требования Пугачева воспринимались как противоречащие социальному устройству тогдашней России. Екатерина II пыталась вытравить из сознания людей всякую память об этом восстании, о нем умалчивали, вместо Яика и Яицкого городка на картах появились р. Урал и Уральск. Но усилия Екатерины оказались напрасными. Русские дворяне, с восторгом встретившие известие о казни Пугачева 10 января 1775 г., долго помнили об испытанном ими ранее страхе. Память о Пугачеве сохранялась и в народе. И если в глазах дворянства вождь повстанцев являлся исчадием ада, то для народных масс он превратился в героя. Таким он и был в действительности. Глубокое единство интересов всех категорий повстанцев долгое время не проявлялось из-за их сложного состава: возникнув среди несших пограничную службу вполне зажиточных и свободных, а потому очень чувствительных к любым противоправным акциям правительства казаков [52], пугачевщина затем охватила башкир, позже – работных людей Урала, а перекинувшись на правый берег Волги, подняла тамошних крепостных. Двум последним категориям казаки дали вождя и командиров. В регионах восстание опиралось на различные социальные слои и подпитывалось призывами, содержащимися в манифестах Пугачева. И хотя воззвания «царя» учитывали специфику каждой категории населения, в целом они проводили одну идею: борясь с помещиками и заводовладельцами, с царскими чиновниками, стоявшими на страже их привилегий, пугачевщина давала рабочим и крестьянам, башкирам и русским надежду на освобождение, свободное пользование лесами, землями, заводами.

Внутренние разногласия, проявлявшиеся в конфликтах русских и башкир, а также в отсутствии классовой солидарности приписных крестьян и заводских рабочих, ослабляли силы восставших. Но преодоление этих конфликтов было лишь вопросом времени, а основной причиной поражения восстания явилось то, что у Пугачева не было ни достаточного количества опытных людей, ни больших запасов оружия, в частности, артиллерии. Но несмотря на свою неудачу, пугачевщина оказала решающее воздействие на всю российскую историю. Она ознаменовала начало конца крепостничества, которое происходило в России на протяжении всего XVIII в.[41] одновременно с промышленным подъемом. Социальный кризис разразился в тот момент, когда заводовладельцы и русские промышленники стали задумываться о причинах экономической стагнации страны, которую нельзя было полностью скрыть за фасадом ее процветания к концу царствования Екатерины II. И хотя промышленный подъем Урала в последней четверти XVIII в. все еще продолжался, уже появились тревожные симптомы его будущего кризиса, в частности, снижение производительности металлургических заводов [53]. Не была ли вызвана эта стагнация наличием архаичной социальной системы, обусловленной, впрочем, спецификой тогдашней экономики? Пугачевщина, заставив взглянуть на социальную проблему в экономическом ракурсе, способствовала краху института приписки и постепенному закату крепостного права.

 

Примечания

 

1. Карту территории, охваченной восстанием (на которой его пределы на северо-востоке и востоке несколько выходят за реальные границы), см.: Miliоukоv P., Seignobоs Ch., Eisenman L. Histoire de Russie. Paris, 1932. Т. II. P. 582.
2. Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государства. СПб., 1773. Т. I. С. 438.
3. Тхоржевский С. Социальный состав пугачевщины // Труд в России. Л., 1925. Кн. 1. С. 88.
4. Там же. С. 90.
5. Дубровин Н. Ф. Пугачев и его сообщники: Эпизод из истории царствования императрицы Екатерины II: 1773–1774 гг. СПб., 1884. Т. I. С. 61.
6. Gaissinovitch A. La révolte de Pougatchev. Paris, 1938. P. 93.
7. Sumner B. H. Survey of Russian history. London, 1944. P. 167.
8. См., например: Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. I. С. 132–155.
9. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 90.
10. См.: Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. I. С. 246.
11. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 91.
12. Portal R. Les Bachkirs et le gouvernement russe au XVIII^e siècle // Revue des études slaves. 1946. Т. XXII. Fasc. 1–4. P. 82–104.
13. Витевский В. Н. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. Казань, 1897. Т. III. С. 646.
14. Чулошников А. П. Восстание 1755 г. в Башкирии. М.; Л., 1940. С. 51.
15. Sumner B. H. Op. cit. P. 165.
16. Чулошников А. П. Указ. соч. С. 108.
17. Устюгов Н. В. В институте истории АН СССР // Вопросы истории. 1946. № 8–9.
18. И все же «восстание [1773–1774 гг.] в Башкирии имело национальную окраску, носившую больше религиозный, чем социальный оттенок» (Portal R. Op. cit.).
19. Савич А. А. Очерки истории крестьянских волнений на Урале в XVIII–XX вв. М., 1931. С. 19.
20. См.: Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. II. С. 18. Этот текст <для западного читателя> более доступен в: Gitermann V. Geschichte Russlands. Zürich, 1945. Bd. II. S. 457.
21. Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. II. С. 39–40.
22. Об ущербе, нанесенном уральским заводам в ходе восстания, см.: Кашинцев Д. Горнозаводская промышленность Урала и крестьянская война 1773–1774 гг. // Историк-марксист. 1936. № 3.
23. Пушкин А. С. История Пугачева // <Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Л., 1978. Т. VIII. С. 120>.
24. Там же. С. 125.
25. Там же. С. 132.
26. Там же.
27. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 101.
28. Gaissinovitch A. Op. cit. P. 146.
29. Исчерпывающий анализ участия заводов в восстании см.: Пруссак А. В. Заводы Ижевский, Воскресенский и Авзяно-Петровский, работавшие на Пугачева // Исторические записки. 1940. № 8. К сожалению, для меня эта работа оказалась недоступной.
30. Gaissinovitch A. Op. cit. P. 166.
31. Савич А. А. Указ. соч. С. 41.
32. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 100.
33. Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. II. С. 215.
34. Савич А. А. Указ. соч. С. 34.
35. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 100.
36. Там же. С. 86.
37. Савич А. А. Указ. соч. С. 29–30.
38. Пушкин А. С. История Пугачева. С. 145.
39. Савич А. А. Указ. соч. С. 32.
40. К I тому монографии Н. Ф. Дубровина приложена подробная карта походов Е. И. Пугачева в марте–апреле 1774 г.
41. Пушкин А. С. История Пугачева. С. 163.
42. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 103.
43. Пушкин А. С. История Пугачева. С. 179.
44. См.: Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. III. С. 112. Этот текст <для западного читателя> более доступен в: Gitermann V. Geschichte Russlands. Zürich, 1945. Bd. II. S. 458.
45. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 105.
46. Там же.
47. Там же.
48. Там же. С. 106.
49. Шишков В. Я. Емельян Пугачев. 1946.
50. Пушкин А. С. Капитанская дочка <Л.: Наука, 1984. С. 16>.
51. Он же. История Пугачева. С. 188.
52. Тхоржевский С. Указ. соч. С. 107.
53. Бакланов Н. Б. Техника металлургического производства XVIII века на Урале. М.; Л., 1935. С. 30.

 

Перевод с французского по: Portal R. Pugačev: une révolution manquée // Etudes d´Histoire moderne et contemporaine. Paris, 1947. Vol. 1. P. 68–98.

 

© Л. Ф. Сахибгареева, перевод на русский язык, 2005

 

[1] Автор пользуется хронологией восстания, бытовавшей в советской историографии в довоенное время. В современной отечественной литературе оно датируется 1773–1775 гг.

[2] В действительности – в 1769 г.; Р. Порталь воспроизвел неточную дату из работы С. И. Тхоржевского.

[3] Р. Порталь ошибается, это произошло в 1721 г.

[4] Иван Алексеевич Потапов (1722–1791) – генерал-поручик. В 1763 г. Военная коллегия командировала его в Яицкий городок для производства следствия по жалобе казаков на злоупотребления войскового атамана А. Н. Бородина, казачьих старшин и их приспешников, которые узурпировали власть, своекорыстно распоряжались войсковой казной, обременяли казаков поборами. Позднее самолично руководил операцией по публичному сожжению пугачевского дома в Зимовейской станице и аресту его семьи – жены Софьи Дмитриевны, сына Трофима, дочерей Аграфены и Христины, а также племянника Федота Пугачева, которые были отконвоированы в Казанскую секретную комиссию.

[5] Гаврила Петрович Черепов (1720 – не ранее 1774) – генерал-майор. В конце 1766 г. был командирован Военной коллегией на Яик для расследования жалобы казаков на старшинскую верхушку войска.

[6] Михаил Михайлович фон Траубенберг (1722–1772) – генерал-майор. В декабре 1771 г. возглавил комиссию по расследованию волнения в Яицком казачьем войске. Прибыв в Яицкий городок, попытался усмирить казаков, но, не добившись успеха, занял по отношению к ним жесткую позицию. 13 января 1772 г. в Яицком городке вспыхнул вооруженный мятеж, в ходе которого восставшие казаки убили Траубенберга, нескольких офицеров его команды и казачьих старшин.

[7] Максим Григорьевич Шигаев (1726–1775) – яицкий казак, сподвижник Е. И. Пугачева.

[8] Афанасий Петрович Перфильев (1731–1775) – яицкий казачий сотник, сподвижник Е. И. Пугачева.

[9] Федор (Фердинанд) Юрьевич Фрейман (1725–1796) – русский военачальник, генерал-поручик.

[10] Подробнее об этих событиях на Яике см.: Рознер И. Г. Яик перед бурей. М., 1966. С. 97–161.

[11] Р. Порталь ошибается: Е. И. Пугачев родился около 1742 г.

[12] Семилетняя война 1756–1763 гг. между Австрией, Францией, Россией, Испанией, Саксонией, Швецией, с одной стороны, и Пруссией, Великобританией (в унии с Ганновером) и Португалией – с другой. Вызвана обострением англо-французской борьбы за колонии и столкновением политики Пруссии с интересами Австрии, Франции и России. Русско-турецкая война 1768–1774 гг. была начата Турцией после отказа России вывести войска из Польши. Разгром турецких войск при Ларге и Кагуле (командующий П. А. Румянцев), турецкого флота в Чесменском бою, занятие Крыма заставили турецкое правительство подписать Кючук-Кайнарджийский мир 1774 г.

[13] 19 (30) августа 1757 г. в битве при Гросс-Егерсдорфе (период Семилетней войны) русские войска разгромили прусскую армию.

[14] Петр III Федорович (1728–1762) – российский император с 1761 г., немецкий принц Карл Петр Ульрих, внук Петра I. С 1742 г. жил в России. Свергнут в результате переворота, организованного его женой Екатериной, и вскоре убит. См.: Мыльников А. Петр III: повествование в документах и версиях. М., 2002.

[15] Федот Иванович Богомолов (?–1772) – самозванец, объявивший себя в 1772 г. императором Петром III.

[16] К середине XX в. (то есть когда Р. Порталь опубликовал эту статью) биографические данные о Е. И. Пугачеве в отечественной историографии были суммированы в: Жижка М. В. Емельян Пугачев. М., 1950. Последний по времени биографический очерк вождя восстания: Буганов В. И. Пугачев. М., 1984. Обе эти работы являются научно-популярными. Научная реконструкция биографии имеется в: Крестьянская война в России в 1773–1775 гг.: восстание Пугачева. М.; Л., 1961–1970. Т.1–3.

[17] Сергей Иванович Тхоржевский (1893–1942) – исследователь народных движений XVII–XVIII вв. в России. В 1930 г. был арестован, в 1931 г. осужден на 10 лет заключения. Освобожден в 1933 г., до 1940 г. работал экономистом по вольному найму в управлении Бамлага. Умер от голода во время блокады Ленинграда.

[18] В современной башкирской историографии оно датируется 1704–1711 гг.

[19] Далее Р. Порталь делает попытку дать типологию башкирских восстаний, о чем уже говорилось мною в предисловии и что пока еще остается почти не разработанным в отечественной историографии.

[20] Этот термин Р. Порталь использует не в том значении, как современные ему и позднейшие советские авторы. В западной науке термин «национализм» не имеет того негативного оттенка, как в русском языке, и означает отстаивание этнической и культурной идентичности.

[21] В этом выводе А. П. Чулошникова ощущается влияние уже отвергнутых к тому времени вульгарных социологических построений «школы Покровского». Пройдет чуть более пяти лет, и оценки этого, а также других башкирских восстаний радикально изменятся, а потом будут меняться неоднократно, в зависимости от политической ситуации в стране и в республике, оставаясь вульгарными, ненаучными и схоластическими.

[22] Первая часть первого тома «Очерков по истории Башкирской АССР», заканчивалась изложением событий конца XVIII в. и была опубликована в Уфе в 1956 г. В подготовке этой книги приняли участие московские и уфимские ученые, в том числе представлявший Институт истории АН СССР Н. В. Устюгов. Долгие годы этот труд оставался единственной обобщающей работой по истории региона.

[23] Александр Алексеевич Вяземский (1727–1793) – князь, почетный член Петербургской АН, доверенное лицо Екатерины II. С 1764 г. генерал-прокурор Сената, в 1767 г. председатель Комиссии по составлению нового Уложения.

[24] Рассыпная крепость – укрепленное поселение на правом берегу Яика, в 113 верстах к западу от Оренбурга.

[25] Нижнеозерная крепость – укрепленное поселение на правом берегу Яика, в 93 верстах к западу от Оренбурга.

[26] Татищева крепость (основана в 1736 г.) – укрепленное поселение на правом берегу Яика, в 60 верстах к западу от Оренбурга.

[27] Хлопуша (Афанасий Тимофеевич Соколов) (1714–1774) – сподвижник Е. И. Пугачева, беглый каторжник. Казнен в Оренбурге.

[28] Иван Степанович Кузнецов (?–1774) – сподвижник Е. И. Пугачева, бригадир повстанцев.

[29] Иван Наумович Белобородов (?–1774) – сподвижник и ближайший советник Е. И. Пугачева, отставной солдат. Возглавил восстание на заводах Урала, сыграл крупную роль при взятии Казани. Казнен.

[30] Иван Никифорович Грязнов (1725–1774) – сподвижник Е. И. Пугачева, полковник повстанцев.

[31] Речь идет о русско-турецкой войне 1768-1774 гг. и первом разделе Польши (договор между Пруссией, Австрией и Россией от 25 июля 1772 г.).

[32] Василий Алексеевич Кар (1730–1806) – генерал-майор.

[33] Иван Иванович Михельсон (1740–1807) – русский военачальник, генерал от кавалерии.

[34] Иван Александрович (Жан Ксавье) Деколонг (де Колонг) (1716–не ранее 1778) – генерал-поручик.

[35] Р. Порталь пишет это слово по-русски.

[36] Федор Федорович Щербатов (1729–1791) – русский государственный и военный деятель, князь, генерал-поручик.

[37] Петр Иванович Панин (1721–1789) – граф, генерал-аншеф. С июля 1774 г. командовал правительственными войсками, боровшимися с Е. И. Пугачевым.

[38] Павел Степанович Рунич (1747–1825) – участник подавления восстания под предводительством Е. И. Пугачева.

[39] Вячеслав Яковлевич Шишков (1873–1945) – русский писатель, автор романа-эпопеи «Емельян Пугачев» (кн. 1–3, 1938–1945; Сталинская премия, 1946 г., посмертно).

[40] В отечественной историографии конец эпохи феодализма датируется отменой крепостного права (1861 г.), а в западной науке понятие «феодализм» трактуется как совокупность определенных правовых и личных отношений. Поэтому Р. Порталь, говоря о существовании феодализма в России вплоть до начала XX в., исходит не из формальных признаков его окончания, а из наличия многочисленных феодальных пережитков, которые полностью были ликвидированы только в 1917 г.

[41] Во всех своих работах Р. Порталь утверждает, что на протяжении XVIII в. шел процесс постепенной ликвидации крепостного права. Современные исследования не столь оптимистичны и относят начало освобождения крестьянства лишь к концу этого столетия: Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 2000. Т. 1. С. 402.

You have no rights to post comments