Краевед Оренбуржья

ПРОВЕДЕНИЕ И ИТОГИ РЕВИЗИИ

В начале XIX в. структура высших и центральных учреждений Российской империи подверглась значительному реформированию. Манифест 8 сентября 1802 г. и «Общее учреждение министерств», принятое 25 июня 1811 г., открыли новый министерский период системы государственных учреждений, длившийся с некоторыми изменениями до 1917 г. Учреждение в 1802 г. Комитета Министров, высшего административного органа страны, объединявшего министерства и рассматривавшего дела, требовавшие взаимодействия нескольких министерств, и Государственного Совета как высшего законосовещательного органа определило компетенцию Правительствующего Сената. За ним остались права высшего государственного органа суда и надзора за законностью, Сенат непосредственно подчинялся императору. Как орган административной юстиции, Сенат широко пользовался правом надзора за ходом решения дел и правильностью делопроизводства в учреждениях местного управления.

Император и правительство получали сведения о состоянии государственного управления в губерниях по ряду каналов: это собственная Его Императорского Величества Канцелярия, I отделение которой осуществляло надзор за деятельностью учреждений и общее руководство гражданской службой в стране; всеподданнейшие ежегодные отчеты гражданских губернаторов; ведомственные ревизии министерств, Главных управлений и других центральных учреждений в губерниях; сенаторские ревизии и др.

В течение почти двух веков — с 1722 г. и до 1915 г. формой чрезвычайного надзора за губернскими и уездными учреждениями оставались сенаторские ревизии. Они служили институтом вневедомственного надзора и считались одним из лучших средств обозрения губерний. Подтверждением этому служило выявление ревизующими сенаторами значительных недостатков в работе губернаторов и губернских правлений. Так, в 1825—1855 гг. Комитет Министров по материалам их ревизий наложил на губернаторов 189 взысканий.

Проведение ревизий входило в круг основных обязанностей сенаторов. Сроки и места ревизий определялись лично императором. Губернаторам и другим чиновникам вменялось в обязанность исполнять все распоряжения ревизоров Сената.

Сенаторы руководствовались специально разработанными инструкциями. Наиболее полная из них была составлена после министерской реформы в 1819 г. Она вошла в Свод законов Российской империи, при переиздании которого в отдельные статьи вносились изменения, но в целом порядок организации и проведения ревизий не менялись в течение XIX века.

29 пунктов «Инструкции сенаторам, назначаемым для обревизования губернии» определяли их «обязанности и пространство власти». Сенаторы наделялись широкими правами по ревизии губернских и уездных учреждений. От воинских команд, дислоцирующихся в губернии, могли требовать «всякого содействия и исполнения по их распоряжениям». Среди обязанностей ревизоров был контроль за исполнением законов по управлению, проверка хода рассмотрения гражданских и уголовных дел в губернских правлениях и подчиненных им присутственных местах, особенно в судах, городских и земских полициях.

Сенаторам поручалась проверка службы чиновников гражданского ведомства и выборных учреждений. Требовалось обратить особое внимание на способность чиновников и канцелярских служителей выполнять свои должностные обязанности. При выявлении случаев злоупотребления ими властью сенаторы «виновных в том, по усмотрению своему, удаляют от занимаемой должности и предают, по всей строгости законов, суду». В подобных случаях от сенатора требовалось обязательное представление Сенату и уведомление соответствующих министерств.

Ревизующие сенаторы обязаны были ознакомиться с общим положением в губернии, выясняя, как там соблюдаются «казенные интересы» и «народное благополучие», и «войти … в рассмотрение о нуждах и недостатках, а также и о пользах общих, требуя от местных начальств мнений к отвращению нужд и недостатков». Специальный пункт инструкции требовал обращать «особенное внимание на то, нет ли каких-либо от местных начальств народу притеснений, жестокостей в употреблении власти и тому подобных обстоятельств».

В ходе обследования сенатор имел право (еще до окончания ревизии) обращаться по неотложным вопросам к министрам внутренних дел, юстиции, государственных имуществ, финансов и даже к императору. По окончании ревизии сенатор посылал обобщенные сведения о своих наблюдениях императору — «о том, что найдется достойным Высочайшего сведения и исполнения», а полный отчет представлялся в Сенат.

7 июля 1842 г. министр юстиции статс-секретарь В.Н.Панин объявил в Сенате именной указ Николая I о предстоящей ревизии в Оренбургской губернии. По высочайшему повелению проведение ее было возложено на сенатора тайного советника Алексея Никитича Пещурова. Через три дня указ Сената о ревизии в губернии был направлен Оренбургскому губернскому правлению. О предстоящем обозрении края были уведомлены министры внутренних дел и финансов и Оренбургский военный губернатор.

Кандидатура сенатора-ревизора подбиралась основательно. Император остановился на 63-летнем сенаторе А.Н.Пещурове, которого хорошо знал как опытного и энергичного губернатора Витебской, а затем Псковской губерний.

Двадцать лет, с 1783 по 1803 гг., Пещуров отдал военной службе в лейб-гвардии Преображенском полку. В звании штабс-капитана (IX класс Табеля о рангах) он уволился из армии и был в 1803 г. определен «к статским делам с переименованием в коллежские асессоры» (VIII класс). В послужном списке Пещурова за 1804—1822 гг. — работа в должности директора Государственного заемного банка, советника Государственной экспедиции для ревизии счетов, военного советника и члена Генерального аудиториата. Уйдя в отставку, он уехал в Псковскую губернию, где в 1822—1829 гг. избирался уездным и губернским предводителем дворянства. Затем Пещуров вновь был востребован на государственной службе и по высочайшему повелению 31 марта 1829 г. назначен Витебским гражданским губернатором, а 28 января 1830 г. переведен гражданским губернатором в Псков. «Благоразумная распорядительность и отличное рвение к службе» губернатора Пещурова ежегодно отмечались объявлением ему «монаршего благоволения». Особое одобрение получила его деятельность по введению нового управления государственными имуществами в 1832—1839 гг. 19 ноября 1839 г. Пещурову «всемилостивейше повелено присутствовать в Правительствующем Сенате». Он был определен в 4-й департамент Сената, высший апелляционный суд по гражданским делам по ряду губерний, в т.ч. Оренбургской. В департаменте рассматривались апелляционные дела о жестоком обращении помещиков с крестьянами; незаконном закрепощении крестьян; о земельных спорах между помещиками, крестьянами и церковью; о продаже, залоге, разделе движимого и недвижимого имущества, опека над имениями и др.

Император материально поддерживал исполнительного чиновника, не имевшего недвижимого имущества (в формулярном списке Пещурова за 1844 г. записано: «недвижимое имущество было в Рязанской и Псковской губернии, но продано; у жены — нет»). С 1834 г. губернатору выдавались единовременные пособия по 1500 руб. в год; в 1837 г. ему было пожаловано на выплату процентов Опекунскому совету 7080 руб. и в счет долга еще 15 тыс. руб.; в 1840 г. — «не в пример другим в единовременное пособие ассигновано 30 тыс. руб.». Такие выплаты за отличную службу сенатора продолжались до конца его жизни.

А.Н.Пещуров был награжден орденами: Св. Анны 1-й степени, Св. равноапостольного кн.Владимира 2-й степени Большого креста, Знаками отличия беспорочной службы за 25 лет и 30 лет. Он был кавалером императорского и царского ордена Белого Орла и ордена Александра Невского, кавалером орденского знака Мальтийского ордена. В 1808 г. его утвердили командором — владельцем одного из поместий-командорств в России. Известно, что Александр I сложил с себя звание магистра Мальтийского ордена и запретил его в стране, передав командорские имения в казну. Но ношение бывшими командорами на шее большого орденского креста не воспрещалось.

Жизненную позицию псковского губернатора А.Н. Пещурова может характеризовать такой факт. По особому ходатайству Пещурова от 28 января 1832 г. к нему был определен чиновником особых поручений с переименованием из поручика в коллежские секретари участник декабристского движения М.И. Пущин. Гвардии капитан Пущин (брат однокашника и близкого друга А.С. Пушкина И.И. Пущина), осужденный в 1826 г. по Х разряду, приговоренный к лишению чинов и дворянства и к отдаче в солдаты до выслуги, участвовал в русско-персидской и русско-турецкой воинах в 1827—1829 гг. За боевые отличия в 1829 г. получил звание поручика, а в 1831 г. уволен с воинской службы под строжайший тайный надзор и с запрещением въезда в Петербург. Пущин работал под началом псковского губернатора до февраля 1835 г.

В октябре 1841 г. А.Н.Пещуров получил годовой отпуск, но вскоре был отозван и 7 июля 1842 г. по высочайшему повелению командирован для ревизии Оренбургской губернии. Причиной чрезвычайной ревизии явилось накопление огромного количества нерешенных административно-судебных дел и недоимок, другие сбои в управлении губернией. Обозрение края было доверено сенатору с опытом почти сорокалетней беспорочной гражданской службы.

К Пещурову были прикомандированы: старшим чиновником коллежский советник Н.Н. Нефедьев, занимавший пост председателя Псковской уголовной палаты и лично знакомый Пещурову по службе в Пскове, младшими чиновниками титулярный советник Медведев и коллежский секретарь Гауер из 4 департамента Сената, чиновник хозяйственного департамента Министерства внутренних дел коллежский регистратор Жеребцов и сенаторский курьер 1-го разряда Масалов. Позднее, в январе 1843 г. по просьбе сенатора оренбургский военный губернатор генерал-лейтенант В.А. Обручев направил к нему своего чиновника особых поручений коллежского регистратора Дандре.

20 июля 1842 г. Оренбургское губернское правление, основное административное учреждение губернии, получило указ Сената о предстоящей ревизии. Губернское правление возглавлял гражданский губернатор действительный статский советник И.Д.Талызин (1840—1844), в должности вице-губернатора был статский советник А.А.Македонский. Одновременно уведомление Сената о ревизии губернии было доставлено в Оренбург Главному начальнику Оренбургского края — военному губернатору В.А.Обручеву.

Свои требования о подготовке сведений по губернии к его приезду А.Н.Пещуров изложил в предложении Оренбургскому губернскому правлению, написанном в Новгороде 8 сентября. Ссылаясь на инструкцию сенаторам, отправляемым для обревизования губернии, Пещуров требовал от губернского правления собрать сведения о решенных и нерешенных делах за последние три года в административных, судебных и полицейских учреждениях I и II степени; подготовить ведомости о движении дел и документов в присутственных местах, также за последнее трехлетие. Он хотел получить именные списки всех чиновников и канцелярских служителей и «сведения о том, какие именно поступали жалобы на притеснения, делаемые от чиновников по службе, а особенно на противозаконные поборы и лихоимство, и если подобные жалобы доходили до губернского начальства, то какое было им дано направление и чем разрешены окончательно».

Губернскому правлению «вменялось в обязанность … снестись» с рядом учреждений о подготовке сведений, интересующих ревизора. Так, от палаты государственных имуществ Пещуров хотел получить отчетность по разным сборам с крестьян, ведомости о количестве недоимок на них и одновременно информацию: «не вступало ли от поселян жалоб на излишние поборы при взимании податей или неправильное их использование и, если были подобные жалобы, то чем разрешены». От казенной палаты Пещурову нужны были объяснения о причинах недоимок по различным сборам. В центре внимания сенатора оказались приказ общественного призрения, от которого он затребовал ведомости о капиталах приказа и подведомственных ему заведений, и комитет о земских повинностях.

Одновременно из Новгорода ушло предписание сенатора оренбургскому губернскому прокурору надворному советнику П.М. Жданову «наблюсти, чтобы данное мною губернскому правлению предложение было исполнено в точности и немедленно».

Но уже за полтора месяца до предложений ревизора Оренбургское губернское правление на основании все той же инструкции сенаторам-ревизорам разослало типографские экземпляры своего циркуляра губернским и уездным учреждениям. Предписания губернского правления дополнительно рассылались в октябре и ноябре. Сбор затребованных сенатором сведений за 1840 — октябрь 1842 г. производился, в основном, по формам, по которым составлялись отчетные ведомости губернатора.

Первым в Оренбургскую губернию в начале сентября прибыл из Пскова Нефедьев, а к концу месяца — Пещуров со своей канцелярией. Знакомство с краем сразу приняло деловой характер. Не доехав до Уфы, не познакомившись с губернатором и другими членами губернского правления, сенатор начал ревизию с бугульминских присутственных мест. Серьезные замечания получил казначей уездного казначейства, где длительное время, более пяти лет, «без отсылки по принадлежности…, без всякого движения и без приращения капитала процентами через отсылку в кредитное учреждение» хранились 4089 руб., поступившие на содержание волостных правлений, и 4350 руб., назначенные на строительство хлебных запасных магазинов. По приезду в Уфу А.Н. Пещуров в своем предложении губернскому правлению от 7 октября 1842 г. потребовал выяснить причины этого нарушения в казенной палате и палате государственных имуществ.

В октябре сенатор начал обследование губернского административного аппарата. Главное внимание А.Н.Пещурова было обращено на работу губернского правления. Ревизия ее заняла около четырех месяцев, и 26 марта 1843 г. правление получило итоговый документ — так называемое предложение сенатора на 116 страницах.

Пещуров располагал значительным количеством документов Оренбургской губернской канцелярии: специальные формы-ведомости с цифровыми данными и документация описательного характера. Подготовленные к его приезду статистические сведения о ходе рассмотрения обыкновенных распорядительных, уголовных и следственных дел за 1840–1842 гг. создавали общую картину работы чиновников правления, так встревожившую своей медлительностью Сенат и правительство. Они содержали цифровые данные о количестве дел, нерешенных за прошлые годы и вновь поступивших; о числе решенных дел по этим группам и оставшихся нерешенными к концу отчетного года. Присутствие губернского правления во главе с губернатором рассматривало самые крупные и важные дела, а их число было весьма значительным. Так, в 1840 г. из 23489 дел, решенных административно-судебными учреждениями губернии, 4716 дел, или пятая часть всех, приходилась на губернское правление, остальные 18773 дела — на 12 градских полиций, 12 земских судов и 4 думы (Уфимскую, Оренбургскую, Челябинскую и Троицкую). Оставались нерешенными 13603 дела, из которых около половины — 6347 — числилась за губернским правлением. На следующий год число законченных производством дел сократилось до 4583, а нерешенных увеличилось до 8191.

В связи с получением известий о предстоящей ревизии количество законченных дел резко подскочило — к октябрю 1842 г. их было 8762. Но прорыва не случилось: в 1842 г. поступило 10 210 новых дел и нерешенных оставалось 9093. По объяснениям губернского правления на 611 из них еще не оформлены докладные записки, а по остальным «ждут» надлежащих сведений из разных присутственных мест.

Сенатор А.Н.Пещуров и члены его команды проанализировали эти общие сведения, а также выявленные ими в ходе проверки данные о порядке производства дел по четырем отделениям губернского правления и в делах архива правления. «При подробном ревизовании» Оренбургского губернского правления было обнаружено нерешенными «огромное количество дел, продолжающихся с давнего времени», нарушение законодательных норм и различного рода упущения в работе присутствия и отделений правления. Первым из главных названных ревизором недостатков, «влекущих за собою вред для государственной службы», было «не обращение всей законной строгости на дела, заключающие в себе лихоимство должностных лиц». В своем предложении Пещуров привел 13 наиболее примечательных дел о взяточничестве чиновников. Среди них открытое в 1831 г. в Уфимском земском суде следствие по делу заседателя этого суда Протопопова и губернского секретаря Алкина, которые во время эпидемии холеры обирали — «притесняли простолюдинов». В 1832—1838 гг. губернское правление 14 раз предписывало земскому суду завершить следствие. В 1841 г. земский суд заставили вернуться к рассмотрению дел, но и в 1842 г. он не представил ответного донесения.

С 1832 г. по 1842 г. без движения в Бугульминском земском суде находилось дело на Оренбургского землемера Третьякова, требовавшего взяток с крестьян-однодворцев; в Бирском земском суде — на секретаря суда Мистрова, обвиняемого в вымогательстве взятки и причинении побоев тептярю Сейфульмулюкову; в Троицком земском суде с 1834 г. — дело по жалобе башкир на злоупотребления заседателя земского суда Сысоева и др. Интересно, что прошение о разбирательстве башкиры направили на имя Наследника цесаревича Александра Николаевича, в июне 1837 г. совершавшего поездку по Оренбургскому краю и от которого было объявлено «Высочайшее повеление» о расследовании. Оренбургское губернское правление в 1838—1842 гг. сделало 9 подтверждений троицкому исправнику, но решения так и не было принято. Названные и многие другие дела о взяточничестве и других злоупотреблениях чиновников были «забыты» и только во время подготовки правления к сенаторской ревизии (или уже в ходе ее) вынуты из канцелярских шкафов и даже из архива.

При изучении ревизорской группой следственных дел были выявлены такие факты, как «строгость к некоторым должностным лицам и послабление другим». Некоторые из подобных дел были названы сенатором в его предложении правлению. Суду Оренбургской уголовной палаты по решению губернского правления были преданы члены бугурусланских уездного и земского судов. Дело было возбуждено по результатам обревизования присутственных учреждений Бугурусланского уезда губернатором И.Д.Талызиным в июле 1841 г., выявившего затягивание разбирательства в судах (в результате несколько подследственных подпали под всемилостивейший Манифест 16 апреля 1841 г. и были освобождены от наказания). А.Н.Пещуров выразил согласие с наказанием чиновников за эти проступки, но его удивило последовавшее за этим решение губернатора о должностных передвижках в уезде. Так, чиновник Бунинский, признанный начальником губернии «ненадежным секретарем», был назначен становым приставом и, с удивлением отмечает сенатор, «таким образом, не признанный способным к канцелярской должности, вслед за этим определен в чины полицейского места, хотя последняя должность, по важности сопряженных с нею обязанностей, требует и большей опытности в делах, и более испытанной нравственности, заслуживающей доверие начальства».

Еще одно конкретное замечание Пещурова в адрес губернатора и губернского правления вызвало дело 1841 г. о наказании членов Бузулукского уездного суда. Здесь президент — судья Поздюнин за драку канцеляристов уездного суда Суховых (из дворян) в служебном помещении — «приказной камере», посадил их в тюрьму. Но поскольку дворяне по закону освобождались от такого наказания, по протесту уездного стряпчего судья вынужден был выпустить Суховых из тюрьмы. После этого дебоши канцеляристов продолжались: В.Сухов «ударил в канцелярской камере секретаря при отправлении должности и грозил кулаками самому судье». Судья вновь отправил их в тюрьму. На защиту «дворянского достоинства» встал сам губернатор, распорядившийся освободить Суховых. Решением губернского правления с должностей были сняты и бесчинствовавший В.Сухов, и судья Поздюнин. Комментируя приговор, Пещуров писал: «Достойно внимания, что правление, рассмотрев следствие и удостоверясь в правильности возводимых на канцеляристов Суховых обвинений, не решилось оправдать их, но предало вместе с членами уездного суда суждению Уголовной Палаты с удалением Владимира Сухова и судью Поздюнина от должностей!». Становясь на защиту судьи, Пещуров приводит обнаруженный им в канцелярии правления в октябре 1842 г. рапорт Поздюнина о плохой работе дворянского заседателя Бубнова и заключает: «Правление не только не приняло мер к побуждению нерадивого чиновника, но даже рапорт Поздюнина, полученный в апреле, по октябрь 1842 г. оставался незаслушанным».

И сенатор, высоко оценивая заботу судьи о моральном облике и деловых качествах подчиненных, упрекает губернское правление, а вместе с ним и Начальника губернии, в необоснованном решении о снятии Поздюнина с должности: «А как аттестация членов суда, представленная президенту, зависит от нравственного его убеждения и ближайшей известности о трудах и усердии членов: то неизвестно, на чем основало Правление вмешательство свое в дело, не получив ни жалобы, ни донесения о неправильности действий судьи Поздюнина». Но, несмотря на высокий авторитет ревизующего сенатора, и губернатор, и возглавляемое им губернское правление крепко стояли на защите дворян, были недовольны активностью Поздюнина, его не восстановили в должности.

А. Н. Пещурова удивила непонятная по материалам дела снисходительность, проявленная губернским правлением в отношении секретаря Оренбургской градской думы Воронцова, обвиняемого во взяточничестве. Следствие рассматривало само правление, и, хотя формы его не были соблюдены (именно обыск в доме Воронцова производили без понятых), секретаря избавили от суда по недостатку доказательств, да и «доносители суду не преданы». Никто в ответе не был, и дело было закрыто решением правления 26 мая 1841 г.

В целом проверка выявила десятки дел по преступлениям должностных лиц, некоторые из которых помногу лет лежали (может сознательно были спрятаны) без производства.

Крупным недостатком в работе губернского правления и подведомственных ему мест было очень медленное рассмотрение дел. Но совершенно недопустимым считались задержки в исполнении указов Сената. Тем не менее иногда по несколько лет из Петербурга в Уфу шли требования о незамедлительном принятии решений по делам. Среди нескольких примеров, взятых сенатором, — дело о долгах губернского секретаря Алкина, открытое в 1825 году. Сенат, куда обращались пострадавшие, не раз делал губернскому правлению замечания «за слабое с его стороны настояние к удовлетворению кредиторов». В 1835 г. один из них сообщил в правление, что у Алкина заготовлен в большом количестве шадрик (калийное удобрение), и «просил подвергнуть оный, как движимость, продаже». Правление адресовало просьбу Уфимскому земскому суду. Но, несмотря на контроль Сената, никакого исполнения дело не получило. С 1834 г. не исполнялось решение 6-го департамента Сената по делу о похищении денег казначеем Гладышевым. За прошедшие годы имение обвиняемого, находившееся в заведывании у опекуна Ветошникова, разорилось — «допущено до растраты». В 1841 г. Сенат угрожал присылкою в Уфу нарочного для выяснения обстоятельств этого дела за счет членов правления.

Ревизия обнаружила явную недобросовестность чиновников, пытавшихся уйти из-под контроля Сената: в настольных реестрах дел, начавшихся по сенатским указам, появлялись данные, о включении их «в число обыкновенного течения», т.е. внутригубернского разбирательства.

Ревизия делопроизводства и архива губернского правления выявила четыре крупных изъяна в решении дел: во-первых, замедленное производство дел — «оставление огромного количества дел в безгласности в продолжении многих лет»; во-вторых, слабый контроль за учреждениями, не исполняющими вовремя предписаний правления; в-третьих, потеря многих дел и документов в присутственных местах; в-четвертых, неправильное направление следственных дел по инстанциям.

При разборе дел ревизия остановила свое внимание на одном из самых «старых» — по жалобе башкир о злоупотреблениях их старшины Узенбаева. Дело имело двадцатилетнюю историю. Для успокоения просителей в 1822 г. Оренбургский земский суд составил опись имущества старшины «на возмещение присужденного с него в пользу башкирцев взыскания» и на том разбирательство было отложено на двенадцать лет. В 1834 г. губернское правление потребовало отчета по делу и, не получив его, вновь «оказалось в бездействии» до июля 1842 г. Ожидая сенаторскую ревизию, правление потребовало завершить рассмотрение дела.

Губернское правление показывало свою безынициативность даже в тех делах, которые были под контролем Главного начальника края. Так, военный губернатор П.К.Эссен в 1828 г. потребовал от губернского правления пересмотреть дело о покушении мишаря Сейфуллина на жизнь своего кантонного начальника, которое вел Бирский земский суд. Из сохранившейся переписки ревизия выяснила, «что следственное дело, передававшееся с одного места в другое, потеряно, и с 1836 по 1842 гг. дело оставалось в правлении без всякого производства». Как и с другими крупными делами, розыски и возобновление следствия было связано с приездом сенатора А.Н.Пещурова.

В губернском правлении были обнаружены дела, по которым не велось производство. Некоторые лежали по пятнадцать лет без движения в ожидании выяснения отдельных следственных вопросов. Только в трех «столах» 3-го отделения было выявлено подобных 474 дела, «предметами» которых были исследование преступлений, исполнение судебных приговоров, частные иски, упущения должностных лиц и другие преступления.

Большинство нерешенных губернским правлением дел распорядительного и уголовного характера было связано с задержкой в доставлении исполнительных донесений и уведомлений подчиненными правлению присутственными местами — главным образом, уездными и земскими судами, городскими полициями и думами. Зная об этом, в укор правлению А.Н.Пещуров ставил, во-первых, не наблюдение, слабый контроль за исполнением его собственных указов подчиненными учреждениями: на так называемые подтверждения правления, число которых доходило до 10, «подведомственные правлению места не обращают ни малейшего внимания». Второе замечание касалось нарушения правил делопроизводства, когда присутственным местам для сбора дополнительных сведений высылались все бумаги по делу и где многие из них терялись. В правлении оставались лишь краткие черновые резолюции с отметками о времени посылки указов и подтверждений.

А. Н. Пещуров привел более двух десятков примеров потери дел и документов. Среди них дело 1833 г. о незаконном удалении уфимским исправником Залесовым Хисамутдина Ялбаева с должности старшины. После предписания губернского правления исправнику восстановить Ялбаева в должности дело исчезает, его безуспешные поиски шли до приезда А.Н.Пещурова в Уфу. Столь же загадочно (а скорее намеренно) пропало дело по прошению крепостного крестьянина Айдарова, «искавшего свободы от чиновника Алкина», поданное в 1824 г. на имя императора Александра I во время его поездки по Оренбургской губернии. «Всеподданнейшее прошение» было передано в канцелярию военного губернатора П.К.Эссена, а оттуда через губернское правление в Уфимский уездный суд, где дело и затерялось. После смерти просителя в 1828 г. губернское правление предписало уездному суду рассмотреть права семьи Айдарова на свободу. С 1830 по 1839 гг. производство дела не велось, а в январе 1842 г. правление потребовало от уездного суда через пять дней донести, «решено ли означенное дело и если нет, то может ли оно за смертью Айдарова подлежать дальнейшему производству».

Подобные случаи характеризовали безответственное отношение учреждений к хранению документов или сознательную их потерю с целью прекращения дела. Само же губернское правление зачастую не вело разбирательства по фактам утраты документов.

Резкие замечания в адрес губернского правления были высказаны сенатором в связи с ошибочной направленностью дел. Без внимания сенатора не осталась излишняя опека местных властей Оренбургского магометанского духовного собрания. В своем предложении по итогам ревизии он подробно, на семи страницах, изложил суть трех дел, характеризующих неудачное вмешательство правления в решение дел Духовного собрания.

В октябре 1840 г., получив решение Магометанского духовного собрания, утвержденное начальником штаба Оренбургского корпуса, о лишении духовного звания ахунского помощника Уразгулова и мулл Иргалина и Яхмеева, губернское правление поручило Уфимскому земскому суду вынесение приговора по делу. Подсудимые просили приостановить исполнение приговора в связи с отправлением ими жалобы в МВД. И губернское правление, вопреки известному закону о том, что жалоба не останавливает исполнения приговора по распоряжениям местного начальства, предписало исправнику открыть новое следствие. Осуждая правление за пересмотр дела, сенатор писал, что ему «не предстояло надобности входить в разбирательство претензии означенных духовных лиц, уже обвиненных по решению установленного над ними суда».

Второе и третье дела касались назначения духовных служителей. В июле 1842 г. губернское правление предписало Духовному собранию испытать тептяря Абулсатарова на знание им мусульманских законов для определения имамом в мечеть в деревне Ст. Карамалы Стерлитамакского уезда, где числилось 205 душ мужского пола. Духовное собрание уточнило, что по 8-й ревизии (переписи) в деревне было 66 душ м.п., и если даже к ним прибавить жителей близлежащей деревни Сасыкулево (53 души м.п.), которые приписаны к соборной мечети в д.Кутлугузино, но согласны на избрание имама к старокарамалинской мечети, то и тогда составится только 119 душ, т.е. много недоставало до положенных 200 душ м.п. Губернское правление продолжало настаивать на утверждении Абдулсатарова имамом на основании того, что к деревне Ст. Карамалы приписаны деревни Кабячево и Манайлобаева («кем и когда — неизвестно», — реплика А.Н.Пещурова), где число жителей превышает 200 душ. В правлении знали, что в деревне Кабячево действовала приписанная в другой приход мечеть, в которой были имам и муэдзин, не доставало только третьего духовного лица, но настаивали, что с избранием имамом Абдулсатарова там будет полный комплект служителей.

Комментируя позицию правления, сенатор пишет, что своими командными распоряжениями оно «допустило в обществе магометан, составляющим менее 200 душ, отправление богослужения вместо одной в двух мечетях», и далее поясняет, что жители деревни Кабячево имели право просить о пополнении служителей третьим лицом, а «не избирать отдельного имама в селениях, имевших уже свой приход в другом месте и не составлявших узаконенного [для выборов] числа душ».

В мае 1840 г. на утверждение губернского правления Челябинский земский суд представил приговор башкир деревни Султаново об избрании однодеревенца Сейфуллина азанчеем к мечети. В документе сообщалось, что прежний азанчей скончался и в составлении приговора об избрании Сейфуллина участвовали все домохозяева. И все же правление поручило земскому суду произвести дознание о достоверности этих сведений. Прошел большой срок — 1 год и 9 месяцев, — но следствие не произведено. Сенатор обращается с упреком в адрес правления: в назначении расследования «не представлялось прямой необходимости, потому что все требуемые сведения, не заводя дальнейшей переписки, можно было извлечь из ревизских сказок и дел Магометанского духовного собрания».

Много ошибок и отступлений от установленных правил было замечено производящими ревизию в канцелярии губернского правления. Среди них сотни неразобранных входящих документов, лежащих без докладов до полугода. Была отмечена и несвоевременность выхода в свет «Оренбургских губернских ведомостей». Задержки составляли одну-две недели, «от чего публикации о подрядах и продажах делаются несвоевременно и часто по прошествии уже назначенного срока».

Распоряжения сенатора по итогам ревизии были конкретны. Он требовал от губернского правления, во-первых, в течение полугода окончить все дела о взяточничестве и других преступлениях должностных лиц. Сенатор поручал правлению выделить двух-трех ответственных и надежных чиновников, которые объехали бы присутственные места в губернии и проконтролировали сложившуюся ситуацию. Он полагал, что рапорты этих чиновников о положении дел по должностным преступлениям смогут положить конец продолжительной переписке со следователями, служившими в уездных учреждениях.

Во-вторых, сенатор поручал правлению учредить специальную комиссию для разбора и описания дел и документов, остающихся без производства, и с этой же целью установить «послеобеденные присутствия» для советников 2, 3 и 4-го отделений, в которых обнаружено «большее запущение». Советники обязаны были по очереди ежедневно сидеть в правлении и наблюдать за занятиями канцелярских чиновников, разбиравших «безгласные» дела и бумаги, и о результатах работы представлять Начальнику губернии ежемесячные ведомости.

Под ответственность членов правления были поставлены задания по проверке приведения в исполнение приговоров над подсудимыми, решений по долговым и другим частным претензиям, устранение замеченных беспорядков и отступлений по делопроизводству.

Вслед за губернским правлением ревизии были подвергнуты канцелярия губернатора И.А.Талызина и учреждения, в которых по закону председательствовал Начальник губернии. Пещуров был осведомлен о том, что ко времени прибытия И.А.Талызина в Уфу (в конце 1840 г.) дела в канцелярии его предшественника А.П.Гевлича и за несколько месяцев вакансии должности губернатора находились в «совершенном расстройстве». Так, на отчет губернатора за 1840 г. последовали замечания Министерства внутренних дел, в том числе на ошибки в нескольких ведомостях. Ревизор же отметил, что дела «приведены нынче в совершенный порядок и имеют весьма успешный ход». Удовлетворительно работали оспенный комитет, комиссии дорожная и народного продовольствия, приказ общественного призрения, врачебная управа. При проверке последней сомнения сенатора вызвало большое количество медицинских свидетельств о болезнях чиновников, выдаваемых врачами. Об этом он сразу уведомил министра внутренних дел, который счел необходимым незамедлительно разослать циркуляры Начальникам всех губерний, чтобы они требовали от своих врачебных управ проверки актов осмотра больных и заключения врачей. Особый пункт указа министра касался Оренбургской губернии, где было недостаточно врачей на её огромной территории: если члены управы не могли «удостовериться в действительности болезни» чиновника «посредством личного освидетельствования», они обязаны были представлять заверение в том, что «свидетельство медика соответствует правилам врачебной науки».

Сенатор сообщил в МВД о большом падеже скота в губернии вследствие нехватки ветеринарных врачей и фельдшеров. Министр обратился к военному губернатору В.А.Обручеву с предложением учредить медико-полицейский надзор по Оренбургской линии.

Много нареканий ревизующего поступило в адрес губернской строительной комиссии и губернской чертежной, о чем сразу были информированы Главный управляющий путями сообщений и публичными зданиями и Управляющий межевым корпусом. В этих учреждениях отмечен и беспорядок в делопроизводстве, и слабый контроль за работой чиновников, отвечающих за строительные объекты. В своем предложении строительной комиссии от 19 апреля 1849 г. сенатор обратил внимание на дело об упущениях при постройке в Уфе казарм для линейного батальона, строительная комиссия получила замечания за то, что выдала подрядчику стерлитамакскому купцу 3-й гильдии Абдуталыпу Субхангулову деньги «прежде освидетельствования произведенных им работ» по одному словесному заключению губернского архитектора. Сенатор называл чиновников комиссии, которые с большой задержкой составляли сметы и планы построек (бирских присутственных мест с 1839 г. по 1842 г., этапных помещений в Мензелинском уезде с 1841 г. по февраль 1843 г.), не обеспечили сбор полных сведений о строениях в городах губернии, затребованных МВД еще в 1839 г.

Главноуправляющего путями сообщения и публичными зданиями П.А. Клейнмихеля информация сенатора не удивила, в свое оправдание он сообщил, что на основании повеления императора «по неудовлетворительному вообще состоянию губернских строительных комиссий, все они получают новое образование».

Сенаторская ревизия распространялась и на учреждения, где губернатор не являлся по закону непосредственным начальником: палаты казенная, государственных имуществ, уголовного суда, гражданского суда; конторы удельная, почтовая и др.

Ревизия казенной палаты проводилась в апреле—начале мая. 12 мая сенатор представил в губернское правление своё предложение о результатах ревизии палаты — документ на 48 страницах. Одновременно он направил сообщение об итогах ревизии министру финансов. За казенной палатой числилось 2621 нерешенное дело за 1834—1842 гг. и огромное количество документов, поступивших 7—8 лет тому назад. В начале 1843 г. они «не только не были окончены, но даже не доложены присутствию казенной палаты». Сенатор отметил, что только ревизия подстегнула чиновников: «в окладном столе найдено значительное количество дел, начавшихся по предписаниям департаментов Министерства финансов, которые, относясь к 1838 и последующим годам, исполнены в 1842 году, после получения сенатского указа о настоящей ревизии или во время обревизования палаты».

Много упущений было обнаружено в делопроизводстве палаты: в журналах общего присутствия подчистки и поправки не оговаривались, в настольных реестрах не проставлялось время подписания журналов (постановлений), в архиве палаты не было описей дел, а также внутренних описей документов в делах и др. Самая большая запущенность была в ревизском отделении — 1352 нерешенных дела. Сенатор посчитал, что такая ситуация — результат «необыкновенного нерадения к службе советника Телещева и столоначальника Еварестова», и, пользуясь своими полномочиями, отстранил их от должности и предал уголовному суду. Ревизор обратил внимание на значительное накопление недоимок — на 1 января 1843 г. до 751 873 руб. 40 коп. серебром, указав, что из этой суммы 409 350 руб. подлежали неотложному взысканию и находились на ответственности губернского начальства. Он согласился с объяснением председателя палаты статского советника К.А.Случевского, что «все неисправности по счетной части… от недостатка сведущих и способных к занятиям этого рода чиновников». В своем обращении к министру финансов Пещуров предлагал учредить «особый недоимочный стол», а из остаточной в палате, «равно и прибавочной» от министерства, суммы нанимать сверх штата «знающих счетоводство сторонних лиц». Замечания сенатора касались и плохого состояния соляных и винных складов (магазинов), в частности в Бугульме, где соль «от времени сделалась негодной к употреблению».

Работа палаты государственных имуществ в целом получила положительную оценку ревизора: «Действия палаты сопровождаются точным исполнением установленных правил и заботливостью о пользах вверенного ей управления». Пещуров просил Сенат обратить внимание на управляющего палатой коллежского советника Львова, советника Грамматина и других членов общего присутствия, заслуживших за свои труды похвалы и поощрения.

Но деятельность этого ведомства также не обошлась без замечаний, объединенных в 11 пунктов. Среди них многие непосредственно касались положения государственных крестьян. Членами ревизской группы были отмечены бедность и нищенство среди крестьян губернии и малые объемы запасных хлебных магазинов в селениях, из которых они могли бы получать зерно. Государственные крестьяне зачастую становились жертвами преступных действий местных властей. «По губернии вообще замечена в сельских начальниках наклонность к злоупотреблениям, — писал сенатор, — в которые они нередко вовлекаются писарями. Выбор же в писарские должности людей, заслуживающих доверия, по недостатку в том краю способных чиновников чрезвычайно затруднительный». С крестьян брали незаконные денежные сборы для ходатайства по делам в администрации, судах и полиции. В 1841 г. были открыты крупные злоупотребления чиновников, требовавших при наборе рекрут в 1840 г. излишние суммы от рекрутских отдатчиков. Даже духовенство не могло удержаться от поборов прихожан, выставляя «излишние требования за совершения треб» и идя «на другие поступки, возбуждающие соблазн в простом народе».

Пещуров выразил свое неодобрение действиями земских полиций, вмешивавшихся в дела окружных управлений государственных имуществ и тем превышавших «границы представленной им власти», а также своей медлительностью не оказывавших своевременной помощи палате и окружным управлениям.

В другом важном губернском учреждении — палате уголовного суда — ревизия с удовлетворением отметила канцелярский порядок и должную работу: в 1841 г. из 928 дел было решено 814, а из 92 следственных дел по должностным преступлениям окончены 32. Восхваляя губернских судей, сенатор отметил, что при расследовании дел и в приговорах «не допускается ни отягощения судьбы, ни послабления виновным, ни превратного применения законов», и лишь «слабые и несообразные с законом действия полицейских чиновников часто затрудняют возможность достигнуть в раскрытии всех обстоятельств дела полной судебной достоверности». Как и для чиновников палаты госимуществ, сенатор просил Сенат о наградах председателю уголовной палаты надворному советнику Г.А.Естифееву и другим чиновникам ведомства.

В отличие от первых двух палат, палата гражданского суда вызвала много нареканий со стороны ревизующего. Среди них и обвинения в слабом контроле за работой уездных судов, и медленное производство дел, и нарушение различных форм и правил судопроизводства. Надзор за устранением «упущений и несогласных с законом действий» палаты гражданского суда Пещуров предписал губернскому прокурору надворному советнику П.М.Жданову.

Проверив делопроизводство удельной и почтовой контор, Оренбургской таможни и Илецкого соляного правления, ревизор нашел его в удовлетворительном состоянии. И только в Оренбургской пограничной комиссии, подчинявшейся непосредственно военному губернатору, были обнаружены беспорядки, о которых Пещуров послал особое донесение императору.

Кроме государственных учреждений, проверке подверглась и корпоративная организация дворян Оренбургской губернии — губернское дворянское собрание. К удивлению сенатора, его замечания о нарушениях в отчетности и хранении денежных сумм дворянского собрания и предложения об устранении беспорядков не были приняты предводителем дворянства, хранителем дворянских капиталов. А последние, как выяснилось, находились в полном распоряжении предводителя и расходовались без постановлений дворянского собрания. В ответ на требование ревизора составить отчет об использовании денежных сумм, а на будущее не хранить их у себя, а вкладывать под проценты в Опекунский совет и билеты Кредитного установления предводитель дворянства Е.Н.Тимашев уехал «немедленно после ревизии в свое имение, отозвался господину Сенатору, что он находит предложения его неудобными». О таком неуважительном отношении к сенаторской ревизии Пещуров направил сообщение министру внутренних дел, а в Сенат свое предложение о введении новых правил по денежной отчетности в дворянских собраниях страны.

Завершив ревизию губернских учреждений, сенатор и его помощники разъехались по уездам. До середины июня они обозревали городские и уездные учреждения, находившиеся в 12 городах, а также становые квартиры приставов, некоторые из которых располагались в деревнях. Пещуров лично обревизовал уездные присутственные места в Уфе, Бугульме, Стерлитамаке и Оренбурге. По заданию сенатора бугульминский уездный предводитель дворянства прапорщик Рычков обследовал уездные учреждения в Бирске, Мензелинске и Бугульме, а предводитель дворянства Бузулукского уезда — гвардии подпоручик Карамзин — в Троицке, Бугуруслане, Белебее, Челябинске и Верхнеуральске. Ревизия прошла в 12 уездных и 12 земских судах, 12 городнических правлениях, 4 окружных управлениях государственных имуществ, Уфимской и Оренбургской градских полициях, в думах, магистратах и ратушах, сиротских судах, дворянских опеках, тюрьмах, больницах, соляных складах и винных погребах. Сенатор и его помощники осмотрели все управления становых приставов в Бугурусланском, Белебеевском, Верхнеуральском, Троицком и Челябинском уездах, в «прочих уездах — только лежащие на тракте, а именно: 1-й стан Бугульминского, 2-й — Бузулукского, 3-й — Стерлитамакского, 4-й — Бирского и 1-й — Мензелинского». Проверка производилась спокойно и тщательно. Так, 8 июня 1843 г. в Оренбургском уездном казначействе сам сенатор лично «поверил наперечет как денежную казну, так и гербовую бумагу и все вообще казенное имущество, которые и оказались в том самом количестве, чему по книгам и документам в наличности к 8-му числу быть долженствовало. Потом за найденный порядок его превосходительство [Пещуров] изъявил казначею Поспелову благодарность, утвердив ревизию своим подписом по кладовой книге».

24 июня Пещуров направил из Оренбурга в Уфу свое предложение губернскому правлению с приложением «Записки об открытых при ревизии упущениях в уездных присутственных местах». «Записка» представляла собой большой сводный материал проверки, изложенный на 200 страницах. Около 2/3 документа занял анализ работы земских и уездных судов и управлений становых приставов. В большинстве учреждений были обнаружены беспорядки в делопроизводстве — отсутствовали регистры входящих документов, особые алфавиты лицам, которым запрещена гражданская служба и др. Помимо общих замечаний по ведению книг и регистров в «Записке» давался полный перечень обязательных учетных книг, многие из которых вообще не велись в канцеляриях. Так, для городнических управлений подобный список насчитывал более 20 книг для записей и ведомостей, для управлений становых приставов — более 10. В пример другим учреждениям канцелярский порядок был отмечен в Уфимском, Бирском, Мензелинском и Оренбургском окружных управлениях государственных имуществ, в Бирском и Мензелинском уездных судах, в некоторых уездных казначействах. Общие замечания по всем ревизуемым уездным присутственным местам и отдельные по каждому из них касались также неправильности распоряжений, медленного производства дел и строились на конкретных примерах работы учреждений.

В «Записке» указывалось на многочисленные нарушения правил судопроизводства, неправильные распоряжения присутствий и слабое наблюдение их за исполнением решений. Сенатор, лично обследовавший учреждения Бугульминского уезда, обратил внимание на незаконность действий и неправильное оформление журналов присутствий, содержащих распоряжения. Так, в уездном суде разбирательство по делу о скоропостижной смерти дворового человека Антонова и крепостного крестьянина Семенова проводилось без участия двух заседателей от поселян. Второе дело от 19 января 1842 г. решалось дворянским заседателем Шулешкиным, выступавшем на процессе в роли судьи, и двумя заседателями от поселян. Шулешкин подписал журнал о совершении купчей о продаже им своей жене крепостной крестьянки с тремя детьми, а секретарь суда «без возражений скрепил беззаконную статью журнала». Это нарушение было поставлено сенатором уездному суду на вид, а заседателю Шулешкину и секретарю суда сделан выговор. В Верхнеуральском уездном суде допросы часто проходили в отсутствии депутатов от дворян и поселян. В Белебеевском земском суде «по многим делам отбирались показания и делались свидетельства без депутата со стороны башкирцев».

Ревизией были отмечены случаи ошибок в ходе разбирательства в судах. Так, в деле о жестоком обращении титулярного советника Голствинского с дворовыми людьми Троицкий уездный суд «неправильно вошел в розыск» и стал выяснять права владения дворовыми.

Накопление большого числа нерешенных дел во всех уездных присутственных местах, обнаруженное в ходе ревизии, происходило по разным причинам: к их производству долго не приступали в самих учреждениях; во время расследования задержка шла из-за выяснения обстоятельств дела в других присутствиях, в основном в полиции; случались и объективные основания этому. Больше всего неоконченных производством дел оказалось в Уфимском уездном суде — 750, из них 400 оставались за самим судом. Не были приведены в исполнение решения по 1447 делам за 1815—1842 гг. Занимаясь в Уфе «разбором подлинных производств», чиновники ревизорской группы установили, что большинство «старых» дел получило движение в 1842 — начале 1843 гг., т.е. к их приезду. То же обнаружилось в Оренбургском уездном суде, где расследование дел активно началось лишь в «последние дни 1842 и в 1843 гг.». В Челябинском уездном суде во время проверки его в марте 1842 г. из 131 уголовного следственного дела нерассмотренными оставались 68. Мензелинский уездный суд в течение 1842 г. из 34 долговых, спорных и апелляционных дел решил только 4.

Подобная картина наблюдалась в земских судах, градских думах, магистратах, у становых приставов. В Уфимском магистрате лежали нерешенные дела с 1820 года. Ревизующим было принято лишь объяснение Бузулукского земского суда, за которым числилось около 3000 дел. Накопление дел в этом суде и у становых приставов произошло из-за массового переселения крестьян, «вслед за которыми передаются дела из тех мест, откуда они переселились». Проявляя озабоченность создавшейся ситуацией, проверяющий сенатор писал, адресуясь к губернскому правлению, что в Бузулукском земском суде число канцелярских служителей «едва достаточно для производства дел по обыкновенном их течении».

В предложении губернскому правлению от 24 июня 1843 г. сенатор требовал ознакомить с содержанием «Записки об открытых при ревизии упущениях в уездных присутственных местах» руководство этих учреждений посредством циркулярных предписаний и добиваться от них принятия «неослабных мер» к устранению выявленных ревизией беспорядков. Контроль и ответственность за это возлагались на губернское начальство, которое при ежегодных обозрениях губернии обязано было проверять состояние дел в учреждениях уездного звена. Как и в предложении сенатора губернскому правлению от 26 марта 1843 г., в этом документе обращалось особое внимание борьбе с должностными преступлениями. Правлению вменялось в обязанность «во всей подробности» рассмотреть выявленные ревизией преступления должностных лиц и «подвергнуть виновных, соразмерно со степенью допущенных ими отступлений от законного порядка, надлежащим взысканиям».

В своих предложениях по итогам ревизии сенатор убедительно доказывает необходимость четкого ведения делопроизводства, соблюдения порядка движения — «течения» дел по инстанциям, сокращения переписки учреждениями губернского и уездного звена. Он потребовал навести порядок в губернском правлении и подведомственных ему присутственных местах, дисциплинировать работу канцелярий, дисциплинировать чиновника и канцелярского служителя. Одновременно сенатор представил перечень конкретных мер для скорейшего устранения недостатков в работе губернского административно-судебного аппарата.

Во время пребывания сенатора и его группы чиновников в губернии к ним за помощью обращались многие просители. Так, в декабре 1842 г. в Уфе у квартиры Пещурова и одновременно у дома начальника корпуса жандармов подполковника Краевского были обнаружены «три подметных письма, заключающие в себе пасквиль на губернское начальство». Авторов писем не нашли, и по решению Оренбургской палаты уголовного суда 1 февраля 1843 г. письма были публично сожжены на базарной площади «с объявлением составителя их бесчестным». По предположению сенатора сообщение об этом было опубликовано в официальной части губернских ведомостей.

В феврале-марте 1843 г. в канцелярию сенатора поступили прошения выпускников Полтавского отделения писцов, направленных с разрешения Министерства внутренних дел на службу в Уфу, где был недостаток в канцелярских служителях. В декабре 1842 г. прибыло пять писцов. Губернатор, который в своих отчетах сетовал на отсутствие в губернии достаточного количества образованных чиновников и канцеляристов, не проявил должной заботы о полтавских писцах. Троих приняли на работу, а двое — В.Кондратьев и И.Колодный — в течение более двух месяцев не получали места для службы. Под «опасением подпасть совершенной нищете», не надеясь на местное начальство, они обратились к сенатору, в котором встретили «благожелательное к себе участие», и по личной протекции А.Н.Пещурова поступили на службу: один в палату госимуществ, другой — в казенную палату.

В октябре 1842 г. сенатору была подана жалоба крепостной крестьянки Ф. Первушиной на жестокое обращение с ней и её дочерьми помещицы Андреевой и с просьбой об освобождении от крепостной зависимости. Прошение написал губернский секретарь А. Протопопов, ранее служивший столоначальником в Уфимском земском суде. Видимо, он хорошо знал обстоятельства дела, которые и должны были послужить весомым поводом к иску крепостной о свободе. Как судейский чиновник, Протопопов был знаком с указами Сената, по которым крепостные крестьяне и дворовые, претерпевавшие издевательства своих владельцев, получали вольную. Сенатор поручил выяснение изложенных в прошении фактов и личности его автора Уфимскому земскому суду. Даже эти три примера обращений к сенатору (из десятков других прошений) свидетельствуют о том, что к нему относились как к представителю высших правительственных учреждений, присланному в губернию «по высочайшему повелению» для борьбы с беззаконием.

20 июня 1843 г. сенатор направил донесение императору Николаю I с отчетом по итогам ревизии Оренбургской губернии — «о состоянии всех частей управления оной, о распоряжениях, сделанных им на месте к исправлению открытых им некоторым присутственным местам беспорядков и упущений, и о мерах, какие он, г. сенатор, признает необходимым для отвращения их на будущее время».

Как сообщал А.Н. Пещуров, из главных причин слабой работы по управлению губернией были обширность её территории и большое переселенческое движение: «Народонаселение здешней губернии быстро увеличивается чрез поселения казенных крестьян, а между тем средства полицейского и судебного управлений остаются без всякой перемены и усиления». Это замечание сенатора вновь вернуло верховные власти к вопросу о реорганизации Оренбургской губернии. 10 августа 1843 г. Николай I потребовал от правительства «сообразить и представить мне на предварительное рассмотрение проэкт разделения помянутой губернии на две; … землею же Оренбургских казаков и самый город Оренбург сделать отдельными наподобие Уральской». Но представленный вскоре проект Министра внутренних дел об изменении границ Оренбургской губернии не был принят1. (Указ императора об образовании Самарской губернии, к которой отошли 3 из 12 уездов Оренбургской губернии был подписан 6 декабря 1850 г. Но и это не сняло трудностей в управлении губернией и вопрос о её реорганизации оставался открытым еще 15 лет).

———————

1 История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. XVI — первая половина XIX века. М., 2000. С. 204—207.

Император также обратил внимание на те разделы отчета, где речь шла о лицах, преданных по распоряжению А.Н.Пещурова уголовному суду. Из 22 подсудимых 15 были чиновниками, отрешенными сенатором от должностей. Николай I распорядился, чтобы приговоры губернских судов по делам этих лиц были представлены на ревизию в Сенат. Донесение Пещурова с двумя собственноручными резолюциями императора было направлено на рассмотрение в Кабинет Министров. 11 сентября Кабинет Министров принял решение по отчету о ревизии в Оренбургской губернии, и выписка из его журнала была представлена в Сенат. В несколько министерств — внутренних дел, финансов, государственных имуществ — и в другие центральные учреждения Сенат направил выдержки из отчета сенатора А.Н. Пещурова о ревизии с заданием «сделать соображение» по содержащимся в нем замечаниях.

Подведение итогов ревизии в Сенате затягивалось до получения заключений высших и центральных учреждений, а также отчетов Оренбургского губернского правления о ходе работы по устранению замечаний сенатора. По рассмотрению заключений министров МВД Л.А.Перовского, финансов Е.Ф.Канкрина, государственных имуществ П.Д.Киселева, главноуправляющего Главным управлением путей сообщения и публичных зданий П.А.Клейнмихеля 19 декабря 1844 г., через полтора года после подачи отчета А.Н.Пещуровым, был принят указ Сената «О произведенной сенатором Пещуровым ревизии Оренбургской губернии». 30 декабря указ был получен в Уфе. В документе излагались основные замечания сенатора по ревизии губернских учреждений, краткие заключения по отдельным вопросам, сделанные Кабинетом Министров и министрами, и определение Сената. Работа, выполненная А.Н.Пещуровым, была одобрена: все распоряжения «к исправлению и отклонению на будущее время обнаруженных им по разным ведомствам беспорядков … вполне соответствуют предложенной цели».

Соглашаясь с такой оценкой результатов ревизии, министр внутренних дел высказался в защиту высокопоставленных чиновников губернского правления. Он предложил обнаруженные в правлении при ревизии «беспорядки и упущения оставить без всякого взыскания в том уважении, что члены онаго и, в особенности, Начальник губернии действительный статский советник Талызин (ныне уже умерший), по недавнему нахождению в сих должностях не могли исправить сделанных предшественниками их упущений и отстранить злоупотребления, вкоренившиеся в продолжении многих уже лет». Учтя эти пожелания, Сенат смягчил жесткие обвинения Пещуровым губернских чиновников, некоторые из которых были преданы им судебному разбирательству за «явное нерадение к службе или намеренное преступление своего долга». В указе Сената было сказано, что эти чиновники «не могут подлежать всей строгости законного взыскания», т. к. их действия не являются «видами умышленного злоупотребления», да и происходили большей частью до издания всемилостивейшего Манифеста от 16 апреля 1841 г.

Второй общий вывод, сделанный Сенатом, касался причин выявленных в ходе ревизии недостатков в управлении губернии, но и он не содержал никаких нареканий в адрес местного начальства. Все недостатки в управлении краем, по определению Сената, «должны быть отнесены не столько к слабой деятельности Начальства, сколько к неудобствам местного положения края, препятствующим водворению в нем прочного порядка и успешному ходу дел». Таким образом, Сенат защитил гражданское начальство губернии от излишне откровенных изобличений со стороны их сенатора.

Как видим, ни в заключении А. Н. Пещурова, ни в решениях высших государственных учреждений не было прямых замечаний в адрес «хозяина губернии» — гражданского губернатора. Действительному статскому советнику Ивану Дмитриевичу Талызину, в 1841 г. прибывшему в Уфу в должности губернатора, было 42 года. С 1817 по 1838 года он служил в армии, начав с подиравокорщика, а в 1832 г. получив чин полковника. И. Д. Талызин участвовал в сражениях на Кавказе (был даже адъютантом командира отдельного Кавказского корпуса генерала от инфантерии А. П. Ермолова), за что награжден орденами Св.Анны III-й степени (1824) и Св.Владимира IV-й степени (1826).

В 1830-х годах он служил в Западно-Сибирском генерал-губернаторстве, исполняя должность Омского областного начальника. Там он получил орден Св.Анны II-й степени. С переходом на гражданскую службу Талызин был утвержден губернатором Тобольской губернии (1839—1840). Новый оренбургский губернатор имел большой опыт государственной службы.

Основное внимание И. Д. Талызина было поглощено проведением в жизнь Положения 1840 г. о реформе Оренбургского казачьего войска, получившего новое военно-административное устройство. Насильно на Новую пограничную линию от Орской крепости до Березовского редута на р. Уй переселили казаков из внутренних станиц — Уфы, Елдяка, Табынска, Красноуфимского и др. В войсковую территорию вошли земли крестьян Оренбургского, Троицкого и Челябинского уездов, которых причислили в казаки. Благое дело — обеспечение охраны пограничной линии за счет более широкого привлечения казачьих войск и закрепления за Оренбургским войском единой территории — отозвалось болью, вызвало горькое недоумение переселяемых и переводимых на военную службу, приведя к волнениям среди казаков и крестьян.

В работе по реализации Положения 1840 г. Талызин не мог опираться на военных губернаторов края: после неудачного Хивинского похода военный губернатор В. А. Перовский в мае 1840 г. уехал из Оренбурга в столицу, а новый губернатор прибыл только в июле 1842 г. Самостоятельная деятельность Талызина получила одобрение в верхах и принесла ему четвертый орден Св.Станислава I-й степени (1842). Проблемы казачьих войск отвлекали губернатора от непосредственных дел по гражданскому управлению. Назначение сенаторской ревизии было для него неожиданностью. Решения Сената по итогам ревизии он так и не увидел, скончавшись в Уфе 14 мая 1844 г.

Сенат ограничился подтверждением предложений А.Н.Пещурова, переданных обревизованным присутственным местам об исправлении беспорядков и отступлений от законов. Сенат потребовал от шести главных губернских учреждений — губернского правления, палат: казенной, госимуществ, уголовного и гражданского судов, — и совестного суда «немедленно и со всею подробностью донести… о исполнении предложений сенатора». Губернатору Сенат поручил составить подробный отчет по Дворянскому собранию и всем подведомственным ему учреждениям. По поводу уездных присутственных мест Сенат учел мнение Кабинета Министров о том, что «об исправлении замеченных в них беспорядков сделаны уже нужные распоряжения самим г. Сенатором Пещуровым на месте, … и предмет этот не требует особенных мер». «Главный надзор за восстановлением и сохранением законного порядка и устройства по всем вообще частям управления Оренбургского края» Сенат возложил на Оренбургского военного губернатора.

В целом, ревизская работа сенатора А.Н. Пещурова получила высокую оценку императора и правительства. В 1843 г. он был награжден орденом Белого Орла, а по данным на 1 мая 1845 г. он обладал «благоприобретенным» имением с 601 крепостным мужского пола (как указывалось выше, по формулярному списку 1844 г. Пещуров не был душевладельцем). Помощник сенатора по ревизии губернии председатель Псковской палаты уголовного суда Н.Н. Нефедьев 9 сентября 1843 г. был переведен в V класс Табели о рангах с чином статского советника.

УСТРАНЕНИЕ ЗАМЕЧАНИЙ РЕВИЗИИ

При подготовке указа о результатах обследования учреждений Оренбургской губернии по проверке правильности и законности их действий Сенат, кроме донесения А.Н. Пещурова, располагал несколькими рапортами Оренбургского губернского правления о его работе в соответствии с предложениями сенатора и предписаниями военного губернатора В.А. Обручева. Губернскому правлению приходилось учитывать и замечания ведомственного начальства ряда присутственных мест. Министерства внутренних дел, финансов, юстиции в своих предписаниях губернским учреждениям ставили им на вид — за недостатки в работе и требовали принятия деятельных мер к скорейшему исправлению всех недочетов, отмеченных в документах сенаторской ревизии, «под опасением строгого взыскания по законам».

Уже 7 июля 1843 г. всем губернским и уездным присутственным местам, а также уездным предводителям дворянства и начальникам окружных управлений государственных имуществ, были разосланы указы правления о представлении в двухнедельный срок ведомостей о неоконченных следствиях по делам о преступлениях должностных лиц. Выявили 200 таких дел. Контроль за их завершением правление возложило на группу из четырех чиновников, служивших по выбору дворянства, дав им шестимесячный срок. Но большое количество дел, отдельные из которых имели давнюю историю и требовали при возобновлении расследования поиска живых свидетелей, разъездов по губернии к местам, где ранее производилось следствие, а также недостаток способных делопроизводителей и другие причины не позволили исполнить задание полностью. При подготовке указа от 19 декабря 1844 г. Сенат имел сведения об окончании производства 139 дел.

Особая комиссия при губернском правлении, созданная 15 июня 1843 г., занималась распределением дел и документов, остававшихся «в безгласности или долгое время без производства». В ее составе трудились штатные работники правления — столоначальник и писцы. А им в помощь ежедневно в послеобеденное время из трех отделений приходили по одному столоначальнику, поочередно занимались делами и советники отделения. К концу 1844 г. комиссией было решено 138 дел, дан ход 178 делам, открытым по сенатским указам, предложениям военного и гражданского губернаторов, разным прошениям; разобрано 2889 документов за 1827—1942 гг.

Среди первоочередных задач губернских властей было решение 18 дел на чиновников, преданных суду самим сенатором А.Н. Пещуровым. На эти дела обратил внимание и император, поэтому они были под особым надзором Сената. Следует отметить, что сенатор, достаточно жестко критикуя деятельность губернского правления, казенной палаты, других присутственных мест, не называл фамилии ответственных за эти упущения начальников. Среди обвиненных Пещуровым должностных лиц самый высокий гражданский чин имел коллежский советник, что относилось к IX классу Табели о рангах. Указы Сената губернскому правлению от 21 сентября 1843 г., 27 сентября 1843 г. и др. требовали окончания производства дел о должностных преступлениях без очереди, а военный губернатор ждал ежемесячных уведомлений об исполнении. Но решения даже подконтрольных дел затягивалось. Так, более трех лет рассматривались дела о должностных преступлениях служащих Бугульминского уездного суда, Оренбургской казённой палаты, отставного столоначальника Уфимского земского суда.

Члены Бугульминского уездного суда — судья Аничков, дворянский заседатель Шулешкин, секретарь Докшин, канцелярские служители Сверкунов, Осипов и Тетеревников и уездный стряпчий Пономарев сенатором Пещуровым были отстранены от должности в апреле 1843 г. и все, кроме судьи, преданы суду Оренбургской палаты уголовного суда. Их обвиняли «в разных законопротивных поступках: по предмету подчистки и поправки в актовых книгах, выдрании листов и скрытии заёмного письма вольноотпущенного крестьянина Сифьева». Следствие шло три года, и в результате всю вину свалили на канцеляриста Сверкунова.

Советник ревизского отделения казенной палаты коллежский советник А.Я. Телешев и столоначальник губернский секретарь С.К. Еварестов были уличены сенатором в сокрытии требующих производства документов предшествующей проверке палаты, а также в общем беспорядке в делах канцелярии и накоплении неоконченных дел. По решению сенатора чиновники были уволены, ведение расследования 21 мая 1843 г. А.Н. Пещуров поручил палате уголовного суда. И в тот же день он уведомил об этом министра финансов. В течение двух лет продолжалось разбирательство в уголовной палате. Только в «описи бумагам, посылаемым в Оренбургскую уголовную палату по делу о бывшем в ревизском отделении советнике Телешеве и столоначальнике палаты, перечислены 23 документа. Окончательное решение дело получило в указе Сената от 16 июля 1846 г. В нем заявлялось, что от упущений чиновников казенной палаты «никакого особенного вреда не последовало и все они были исправлены, а потому определить Телешеву и Еварестову сделать выговор». От губернского начальства только требовалось подтвердить чиновникам, «чтобы они впредь при поступлении на службу с большей бдительностью наблюдали за вверенными им частями».

Губернский секретарь А. Протопопов по предложению сенатора 23 октября 1842 г. был предан суду Уфимского уездного суда «за сочинение ложной просьбы крестьянской женке Фекле Первушиной об отыскивании ею вольности от услуг помещицы Андреевой». Затем рассмотрением дела занималась палата уголовного суда, предводитель дворянства, губернское правление, которыми было признано, что семья Первушиной не подвергалась никаким притеснениям со стороны владелицы. По сообщению губернского правления об этом решении в Сенат, 4-й департамент Сената отказал в иске крестьянки об освобождении её от крепостного владения, но Протопопова защитил, поверив его заявлению, что «жалобу он писал со слов просительницы не из видов корыстолюбия, а по личной и убедительной ея просьбе, и что он, Протопопов, из повиновения своей помещице не склонял и подстрекательства ей к подаче этого прошения не делал». Указом Сената от 24 июня 1846 г. Протопопов был освобожден от суда и следствия. Но только 31 октября Уфимская городская полиция объявила ему о решении Сената, а еще через месяц ушел исполнительный рапорт губернского правления в Сенат.

Другим направлением послеревизской деятельности губернского начальства стал надзор за ходом исправления замечаний сенатора, изложенных в его «Записке об открытых при ревизии упущениях в уездных присутственных местах» от 26 июня 1843 г. Дополнительным поводом к проверке работы стало обследование судебных учреждений I степени обер-прокурором Сената А.Ф. Веймарном в июне-июле 1844 г. «Для соображения: в точности ли исполнены все предписания и предложения сенатора Пещурова» обер-прокурор поручил губернскому прокурору доставить ему «точные копии с замечаний сенатора, сделанных по судебным палатам, уездным судам, магистратам, ратушам, дворянским опекам и сиротским судам».

Веймарну была передана «Выборка о исправлении беспорядка по уездным присутственным местам Оренбургской губернии, замеченных сенатором Пещуровым», составленная по рапортам уездных стряпчих. Из 46 учреждений 24 отчитались, что у них «всё вообще исправлено», остальные после обтекаемой фразы «некоторые замечания исправлены» дали краткое объяснение причин задержки исполнения. По разным обстоятельствам обер-прокурор Сената ограничился проверкой судебных мест только Уфы и Мензелинска. Результаты ревизии, изложенные им в августе 1844 г. в отчете министру юстиции, показали, что за год после проверки Пещурова мало что изменилось к лучшему. Обращаясь к Оренбургскому военному губернатору, министр юстиции просил предложить выписку из отчета обер-прокурора Сената на рассмотрение губернского правления «для поступления с виновными в допущении беспорядков по законам».

Осенью 1844 г. все присутственные места I степени получили типографские экземпляры циркуляра Оренбургского губернского правления от 9 сентября на 44 листах большого формата (88 стр.). Случай беспрецедентный в практике местных властей: фактически в губернской типографии была издана целая брошюра с документами распорядительного характера. Циркуляр включал полный текст «Записки» сенатора А.Н. Пещурова (как отмечалось выше, в рукописном виде она занимала 200 стр.) и указ губернского правления от 9 сентября 1844 года.

Чиновники уездных учреждений впервые получили целостное представление о современном состоянии административно-судебного аппарата в городах губернии. Результаты тщательного ревизского обследования, многочисленные конкретные замечания по всем уездным присутственным местам и управлениям становых приставов открывали возможность упорядочивания и совершенствования их работы. При желании и определенной подготовке чиновники и канцелярские служители могли использовать «Записку» сенатора как пособие по правильному ведению делопроизводства и как служебную инструкцию.

Указом правления от 9 сентября всем уездным судам, дворянским опекам, городским полициям, городническим правлениям, земским судам, управлениям становых приставов, городовым магистратам, думам и ратушам были поставлены «на вид открытые г. сенатором … в оных местах и у становых приставов разные беспорядки и упущения». Начальство требовало от них «усугубить старание об успешном окончании накопившихся дел,… привести всё в надлежащий порядок и исправность согласно сделанным его превосходительством замечаниям». Губернское правление предупреждало чиновников, что во время последующих ежегодных ревизий «Начальника губернии обращено будет особенное внимание на те беспорядки, которые настоящею ревизиею г. Сенатора обнаружены».

После этого общего приказа, «входя в подробное рассмотрение неправильных действий мест и лиц, открытых» в ходе ревизии, губернское правление объявило в разной форме выговоры всем уездным судам. Строгое замечание получили Бугульминский, Бугурусланский, Белебеевский, Бирский, Бузулукский, Стерлитамакский и Челябинский суды. Им ставились в вину вынесение приговоров без приглашения заседателей, безосновательная приостановка дел (например, дело Бугурусланского суда «о вводе дворовой девки Никитиной во владение купленной землею»; дело Стерлитамакского суда «о ищущей свободы крепостной Авдотье Ивановой»), незаконное засвидетельствование договоров и крепостных актов (Белебеевский и Бузулукский суды) и др. Строгое подтверждение было вынесено Уфимскому уездному суду. В определении отмечалось, что в суде значительное количество нерешенных дел, но, «принимая в соображение, что таковое накопление дел произошло с давнего времени и большей частию еще при прежних членах суда», правление решило ограничиться строгим подтверждением. Выговоры получили Мензелинский и Верхнеуральский уездные суды за окончание дел без представления на ревизию в уголовную палату. В адрес Оренбургского суда было сделано замечание за медленное производство дел, а Троицкому — за хранение личных печатей заседателей у приказнослужителей.

Следующей группе присутственных мест — городническим правлениям также были сделаны внушения за различные упущения в работе. Строгий выговор получили городничие и письмоводители правлений Бирска, Троицка, Бузулука — за беспорядки в ведении делопроизводства (в Троицке ревизия обнаружила 87 незарегистрированных дел, в том числе о противозаконных действиях бургомистра Дмитриева). Выговор с записью в книгу был сделан городничим Стерлитамака и Белебея и их письмоводителям — за беспорядки в ведении регистров документов. Губернское правление решило проконтролировать дело об избиении мещанки Белебея канцелярским служителем магистрата, на которое обратил внимание сенатор: «ежели оно до сего времени не кончено, то покончить оное немедленно и присовокупить в донесении о причинах произшедшей медленности». Строгое замечание за плохое ведение регистров и других книг для записей, неправильное оформление дел последовало в адрес городнических правлений Бугульмы, Верхнеуральска, Челябинска. Строгое замечание за плохое ведение регистров и других книг для записей, неправильное оформление дел последовало в адрес городнических правлений Бугульмы, Верхнеуральска и Челябинска. Строгое подтверждение получило Бугурусланское городническое правление, а строжайшее — Мензелинска — за медленное ведение следствий.

Уфимская градская полиция ограничилась замечанием, Оренбургская — строгим замечанием за упущения в канцеляриях, а в Оренбурге еще и за задержку решений по 300 делам.

Еще в одной большой группе присутственных мест — земских судах все 12 получили взыскание в форме строгого замечания. Оно касалось разных упущений в канцеляриях, медленного производства дел и особенно «слабого наблюдения» за работой становых приставов. В то же время правление заявило о списании с Уфимского земского суда нескольких дел, «как происшедших до всемилостивейшего Манифеста 16 апреля 1841 г.». Среди них были такие дела: а) о жестоком обращении помещицы Смирновой со своими людьми; б) об оскорблении землемера Третьякова поверенным Яковлевым; в) о зарезанной лошади зауряд-сотником Абдулменифом Муслюмовым; г) о краже тептярем Мухамедьяром Абдрешитовым лошади у дьякона Зефирова; д) о внеочередной отдаче в рекруты крестьян д. Ватикеево. Строгие замечания губернского правления получили и становые приставы, у большинства из которых в ходе ревизии отмечены серьезные упущения в работе. Всем уездным исправникам было поставлено на вид — «иметь ближайшее наблюдение за становыми приставами».

Рассмотрев замечания сенаторской ревизии по городническим присутственным местам, губернское правление оставило Уфимскую градскую думу без взыскания, постольку старые дела в думе «остались без заключения», в силу Манифеста 16 апреля 1841 г. Уфимский магистрат получил строгое замечание за то, что в нем не велись книги для записей документов, требуемые по закону, медленно расследовались дела. Градской думе и магистрату Оренбурга за беспорядки в делопроизводстве были сделаны строгие замечания, отдельно секретарю магистрата — выговор губернского правления.

Высказав свое порицание административным и судебным учреждениям I степени, губернское правление в конце своего указа пояснило, что учреждения, находящиеся в подчинении казенной палаты и палаты государственных имуществ, получили соответствующие указы от своего начальства с требованием немедленно привести дела в надлежащую исправность.

Полный отчет по указу Сената «О произведенной сенатором Пещуровым ревизии Оренбургской губернии» губернское правление представило 9 июня 1845 г. Оно заверяло Сенат, что «принимаются надлежащие меры… к скорейшему окончанию дел по преступлениям должностных лиц», исполнение приговоров судебных учреждений правлением «строго наблюдается», производство дел идет на законном основании и постепенно устраняются беспорядки, замеченные сенатором. Особо подчеркивалось, что благодаря указаниям сенатора чиновники губернского правления теперь правильно направляют документы: списки центральных учреждений розданы по всем отделениям, и вообще «в настоящее время исполняется производство дел на законном основании».

В 1845—1847 гг. правление не оставляло без внимания и работу уездных учреждений, требуя от них «избрания способов как к уничтожению медленности, так и поспешнейшему решению старых дел». 6 февраля 1847 г. оно приняло специальное постановление «по делу о беспорядках, обнаруженных в Мензелинском и Уфимском уездных судах по ревизии обер-прокурора Веймарна и сенатора Пещурова».

В своих ежегодных отчетах императору, министру внутренних дел и Оренбургскому военному губернатору начальники губернии также сообщали об исправлении замечаний А.Н. Пещурова по управлению губернией и пытались дать объяснение причин сложившейся ко времени ревизии ситуации. И.Д. Талызин и исправляющий должность губернатора А.А. Македонский в отчетах за 1843—1845 гг. вынуждены были признать, что «слабая сторона по управлению Оренбургской губернией заключается в неудовлетворительном состоянии как губернского правления, так и подведомственных ему мест». Среди причин упущений в делопроизводстве и медленного рассмотрения дел назывались, во-первых, «накопление дел давнего времени», за что они отказывались нести ответственность, во-вторых, большие поступления новых дел. Начальники губернии также обращали внимание на трудности работы присутственных мест на огромных территориях уездов, населенных «разнохарактерными и разноплеменными» жителями. Они отмечали низкую оплату труда чиновников, что «отклоняло способных людей от губернской службы». Признавали губернаторы и «поползновения» чиновников и канцелярских служителей «к злоупотреблениям, обычным в прежние времена, и … привычку делопроизводителей к проволокам».

В 1844 г. И.Д. Талызин направил Высшему начальству свое так называемое предположение о необходимости преобразования губернского правления, так как оно «по умножающемуся количеству дел решительно поставлено в невозможность производить их с настоящими средствами и при нынешнем порядке».

Во время ежегодных обязательных ревизий присутственных мест губернаторы вплоть до 1848 г. обращали «надлежащее внимание … на дела, замеченные сенатором Пещуровым». Так, А.А. Македонский по итогам проверки уездных учреждений 30 ноября 1846 г. писал, что улучшений в их работе не видно: «При ревизии сенатора Пещурова замечены были такие же беспорядки относительно ведения регистров и составления протоколов, также медленность в производстве дел и подтверждениях становым приставам». Состоящий в должности гражданского губернатора Н.В. Балкашин во время своего обозрения губернии в конце 1846 г. в Оренбургском приказе общественного призрения специально напомнил о предложениях сенатора А.Н. Пещурова от 11 марта 1843 г., в котором тот упрекал чиновников приказа в невнимательном отношении к нуждам градских больниц и недопустимо медленном решении дела, открытого еще в 1823 г., о взыскании с бугурусланских мещан 1000 руб. в пользу приказа. Во время проверки Балкашина оказалось, что «все действия приказа по этому [делу] с означенного времени по настоящее заключались в четырех подтверждениях Бугурусланскому земскому суду» о взыскании денег, т.е. все оставалось на уровне переписки.

Подобные упущения губернаторы объясняли безответственным отношением чиновников и плохой работой канцелярий. Даже указ губернского правления Уфимскому земскому суду от 17 мая 1846 г. с упреком в затягивании исполнения дел, отмеченных еще Пещуровым, был затерян в канцелярии суда. Только через полгода, во время ревизии, он был «найден в ящике у старшего следователя между прочими бумагами». Характеризуя канцелярских служителей этого присутственного места, Н.В. Балкашин писал: из двух столоначальников один — «нерадив и малоспособен», из 12 писцов трое — «ленивы и требуют понуждения», четвертый «по неопытности употребляется в переводчики», пятый «состоит под наблюдением» полиции.

С целью исправления положения дел в учреждениях и для наказания нерадивых чиновников и канцеляристов начальники губернии рекомендовали губернскому правлению заставлять их, и даже ушедших со службы, бесплатно приводить в порядок запущенные дела. Так, разборкой старых дел Уфимского земского суда, обнаруженных сенаторской ревизией в 1843 г., вынудили заняться двух бывших столоначальников. В 1847 г. они составили опись на 2118 дел за 1821—1839 гг.

Тщательность проверки губернских и уездных учреждений ревизией А.Н. Пещурова стала примером для ревизий оренбургских гражданских губернаторов. Сотни документов на двух тысячах страниц насчитывают материалы ревизии Н.В. Балкашина, длившейся (с перерывами) с сентября 1846 г. по сентябрь 1847 г. Отмечая в отчетах, что во многих присутственных местах дела «со дня ревизии господина сенатора находятся в таком же положении», губернаторы указывали и на положительные перемены в работе учреждений.

Привлеченный губернатором к ревизии уездных учреждений в 1845 г. советник губернского правления надворный советник С.Г. Пироговский с удовлетворением записал, что в Уфимской градской думе с введением новых книг и журналов улучшено делопроизводство, в земском суде дан ход многим делам, отмеченным А.Н. Пещуровым за медленность в производстве. В замечаниях Н.В. Балкашина по ревизии 1847 г. специально выделено: в Стерлитамакском уездном суде «беспорядки, найденные при ревизии сенатора Пещурова, исправлены», а в земском и словесном судах делопроизводство приведено в порядок.

В практику работы губернского правления вошло создание временных комиссий (или групп) из чиновников присутственных мест и кандидатов на полицейские места, числившихся при правлении. В 1847 г. такая комиссия работала в Уфимской городской полиции, где было «найдено огромное количество неразобранных дел и бумаг прежнего времени». За год она решила 165 дел, дала ход 507 делам, 2711 документов за 1806—1847 гг. отправила на исполнение; документы, не требующие производства были подшиты в тома, насчитывавшие 560 827 листов. Другая временная комиссия в 1848—1849 гг. разобрала около 7 тыс. старых дел Уфимского земского суда.

Практиковались и рекомендованные сенатором дополнительные каждодневные так называемые послеобеденные заседания чиновников разных учреждений. В отчётах губернаторов сообщалось, что в тех присутственных местах, где выявлялись «накопления нерешенных дел и неприведение в исполнение решений…, открыты послеобеденные заседания впредь до окончания накопленных дел».

С сентября 1843 г. военный губернатор регулярно требовал от губернского управления отчетов об исполнении присутственными учреждениями «данных им предложений сенатором Пещуровым о последствиях обозрениях этих мест, а также последовавших распоряжений [министерств] по сему же предмету». Особенно его интересовало расследование дел о преступлениях должностных лиц.

В 1848 г. по предложению военного губернатора Н.В. Балкашин поручил губернскому правлению проверку уездных учреждений «о исполнении замечаний сенатора Пещурова». В постоянном сообщении губернского правления от 6 октября 1848 г. излагались исполнительные донесения городских и уездных присутственных мест. Они касались проделанной учреждениями работы по основным пунктам замечаний сенатора. Чиновники докладывали, что в присутственных местах обращалось внимание на правильное ведение книг-регистров, на время исполнения входящих документов, на недопущение подчисток и поправок в денежных документах и актовых книгах и др. В присутствиях следили за всеми «отступлениями от порядка, законами поставленного». Уездные и земские суды сообщали об уменьшении количества неразобранных дел за прежние годы, но число нерешенных дел и неисполненных приговоров было еще значительным, что объяснялось судьями задержками в разных учреждениях, приобщенных к расследованию.

С целью усиления контроля за ходом рассмотрения дел в губернских и уездных учреждениях по распоряжению Балкашина губернское правление составило ведомости дел, не производившихся более трех лет. Ведомость за 1847 г. включала 544 дела за 1829—1843 гг., ведомость за 1849 г. — более 300 дел за 1805—1846 гг. В них не только кратко излагалось содержание дел, но и объяснялись причины задержки их завершения. Дел, отмеченных сенаторской ревизией, в ведомостях уже не было.

Отчитываясь перед императором за 1848 г., Н.В. Балкашин рапортовал: «Дела по преступлениям должностей, состоявшие по распоряжению ревизовавшего в 1843 году губернию сенатора Пещурова на поручении особых чиновников, все окончены». В отчете за следующий год, как бы подводя итоги деятельности губернской администрации после сенаторской ревизии, губернатор писал «о постепенном исправлении упущений прежних лет и о соблюдении во всем предписанного порядка в настоящее время».

Сенаторская ревизия А.Н. Пещурова (октябрь 1842 г. — июль 1843 г.) явилась первой в истории края широкомасштабной проверкой работы губернских и уездных присутственных мест.

Человек широкого государственного мышления, чести и долга сенатор А.Н. Пещуров со своей небольшой группой помощников проделал гигантскую работу в губернии. Из его канцелярии по ходу ревизии вышло более тысячи документов распорядительного характера, адресованных местным учреждениям, предложения центральным учреждениям, отчеты императору и Сенату. Вместе с затребованными Пещуровым документами от губернских и уездных присутствий они составили 425 дел.

До ревизии сенатора Пещурова отчеты губернаторов (1832—1840 гг.) содержали общие фразы о благополучии жителей губернии и отмечали, что «беспорядков и злоупотреблений по части губернского управления не замечено». Лишь в качестве примеров назывались отдельные присутственные места, где ревизиями губернаторов обнаруживалось «медленное и беспорядочное производство дел». «По прочим местам значительных упущений не замечено и жалоб на неправосудие и притеснения не поступало; к отвращению же отступлений от порядка по присутственным местам и замедления при решении дел губернское начальство неупустительно принимало постановленные в законах меры». Это утверждение из губернаторского отчета за 1839 г. было дословно повторено в отчете за 1840 г.

В то же время прилагаемый к текстовым отчетам губернаторов цифровой материал «Общей ведомости делопроизводству по всем присутственным местам губернии» и «Ведомости о количестве бумаг по учреждениям, подведомственным губернатору», особенно по ведомостям за 1840—1842 гг., свидетельствовал о колоссальной запущенности делопроизводства в канцеляриях этих учреждений, что характеризовало административную сторону деятельности губернаторов не с лучшей стороны.

Серьёзные замечания сенатора А.Н. Пещурова заставили новых губернаторов края отказаться от практики пустых заявлений своих предшественников и всерьез подойти к налаживанию системы управления в губернии. Сенаторская ревизия во многом подхлестнула работу присутствий. Это был толчок к преодолению запущенности канцелярской практики. Чиновники ревизской группы как бы преподали уроки «делопроизводственного просвещения» и чиновной верхушке, и канцелярским служителям губернских и уездных учреждений. Безусловно, в обстановке многолетнего господства российской бюрократии в сфере управления с её неудобным механизмом делопроизводства, служебной иерархией, низким образовательным уровнем чиновничества и его крючкотворством от сенаторской ревизии нельзя было ожидать больших перемен. Но уже в ходе реализации её замечаний в 1843—1848 гг. можно наблюдать некоторую упорядоченность в административном управлении, активную борьбу с должностными преступлениями и даже стремление к уменьшению «бумажности» делопроизводства в присутственных учреждениях.

Инга Гвоздикова

Источники:

1. Блинов И. Губернаторы. Историко-юридический очерк. СПб., 1905. С. 238—247. Он же. Сенаторские ревизии. Исторические материалы, извлеченные из Сенатского архива // Журнал Министерства юстиции. 1913. № 4; История правительствующего Сената за 200 лет. СПб, 1911. Т.4.
2. Свод Законов Российской Империи. 1857. Т. 1, ч. 1. Ст. 256 и Приложение к ней. С. 47, 101—105.
3. Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. Л., 1991. С. 197—200.
4. Декабристы. Биографический справочник. М., 1988. С.149—150.
5. История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. XVI — первая половина XIX века. М., 2000. С. 204—207.

 

Информация взята с сайта http://www.hrono.ru/

You have no rights to post comments