К северу от Оренбурга на правом берегу Сакмары раскинулся поселок имени Ленина. Когда-то здесь был хутор, основанный в середине XVIII века бывшим переводчиком Петра Первого А. И. Тевкелевым и заселен его крепостными крестьянами.
30 сентября 1773 г. Пугачев со своим отрядом шел из Чернореченской крепости в Сеитову слободу (теперь село Татарская Каргала), на хуторе Тевкелева он ночевал, и утром с ним ушли почти все крепостные. Зимой следующего года во время осады Оренбурга здесь квартировала часть крестьянской армии. Тогда через хутор пролегала оживленная дорога, которая связывала Сакмарский городок, Татарскую Каргалу, пугачевскую «столицу» Берды и крепости на нижнем течении Яика. Несомненно, что леса, холмы, овраги в окрестностях хутора повстанцы знали хорошо и после неудачных боев с царскими войсками весной 1774 г. использовали их как убежища от плена и расправы.
Именно потому и получила название Пугачевской одна пещера, расположенная в полутора километрах юго-западнее поселка имени Ленина. Есть там овражек, в левом скате которого подземные воды пробили галерею с низким, но широким выходом. Вот об этой-то пещере в поселке и рассказывают удивительные истории.
— Старые люди сообщили мне, — говорит директор местной школы И. А. Репин, — что раньше вход в пещеру был значительно шире, а сама она имела форму длинного коридора, уходящего к северу чуть ли не на два километра. Там якобы находились старинное оружие и разные предметы пугачевских времен.
Председатель колхоза имени Ленина В. В. Барт:
— В детстве я бывал в Пугачевской пещере и видел большое помещение, вырубленное в красном песчанике. Библиотекарь М. И. Перевалов:
— Однажды трое сельских мальчишек полезли в пещеру, а нашли их только через сутки. Они оказались в каком-то ответвлении, перепуганные и полузадохнувшиеся от недостатка воздуха. Еще раньше там нашли бочку, грубо сколоченный стол, человеческие кости и старинные пистолеты.
А вот еще одно интересное обстоятельство: в 1958 г. местный семиклассник Сергей Музыка нашел в Пугачевской пещере заржавленную, без рукоятки кривую саблю, которая впоследствии стала экспонатом Оренбургского областного краеведческого музея. Там определили, что сабля самодельная и, вероятно, отковали ее пугачевские кузнецы. Все эти факты дают основание полагать, что пещера действительно служила убежищем для повстанцев, скрывавшихся от екатерининских карателей. Правда, сейчас вход в пещеру завален, но расчистить его не трудно. Тогда спелеологи и историки получат возможность подтвердить правильность многих предположений.
19 сентября 1833 г. А. С. Пушкин и В. И. Даль приезжали в Берды. Впоследствии Даль писал: «В Бердах мы отыскали старуху (И. А. Бунтову — Б. К. ), которая знала, видела и помнила Пугачева. Пушкин разговаривал с ней целое утро, ему указали, где стояла изба, обращенная в золотой дворец.., указали на Гребени, где, по преданию, лежит огромный клад Пугачева, зашитый в рубаху, засыпанный землей и покрытый трупом человеческим, чтобы отвлечь всякое подозрение и обмануть кладоискателей, которые, дорывшись до трупа, должны подумать, что это — простая могила».
И вот в 1960 г. группа оренбургских краеведов отправилась по следам предания, рассказанного Пушкину. Сначала следопыты побывали в Бердах и убедились, насколько хорошо видна оттуда белая, острая вершина Гребенской горы, хотя до нее считается 20 километров. А затем поехали в Сакмарский район.
У восточного подножия горы ютились Гребени, старинный выселок Сакмарской казачьей станицы. Туда краеведы прибыли вечером и зашли к пенсионеру Д. Ф. Плотникову. Вот что он сказал:
— Под горой у озера Сандурихи часто находят битый кирпич, человеческие кости, царские деньги и, по слухам, там зарыт большой клад. Но об этом лучше спросите моего соседа Погадаева.
— Слыхал я про этот клад, — ответил Сергей Дмитриевич, — Еще до революции наши старики ходили ночами по горе, клад искали. Одна старушка Пелагея Ивановна у Сандурихи даже горшок с деньгами нашла и со мной поделилась.
Хозяин дома покопался в жестяной банке и подал медяк с надписью: «1 копейка серебром, 1840». — Но по-моему, — добавил Погадаев, — этот горшок не из пугачевского клада, а спрятан каким-то нашим скопидомом.
На другое утро краеведов разбудили гулкие взрывы. Люди вышли из палатки и под горой, ярко освещенной солнцем, увидели глубокий карьер. Оттуда высоко взлетали глыбы камня, чистый воздух все больше насыщался мелкой белой пылью, густо пудрившей ряды построек и вагоны, стоявшие на железнодорожной ветке.
— Подземный клад добываем, — сказал один из взрывников.
— В зашитой рубахе? — поинтересовался самый молодой краевед.
— Нет, зачем же в рубахе.
— А кости уже попадались?
— Мы их в школу передали. Оказались окаменелостями древних морских животных.
— А из клада что-нибудь нашли?
— Конечно. Ежедневно по тридцати с лишним кубометров известняка достаем, и тут же обжигаем. Видали в селах новые здания? Ну так вот, на их строительство и идет наша известь...
Краеведы порылись в битом кирпиче у озера Сандурихи, забирались на самый гребень горы и почти с двухсотметровой высоты любовались живописным междуречьем Урала и Сакмары. Конечно, пугачевского клада они не нашли, а когда вернулись домой, то встретились со старейшим оренбургским геологом В. Л. Малютиным.
— А ведь клад на Гребенях все же есть, — загадочно произнес он.
— Знаем, знаем, — дружно ответили краеведы, — на известковом сами были.
Владимир Леонидович снисходительно посмотрел на них сквозь очки.
— Известь — это одно, — сказал он.— Сырье для нее у озера Сандурихи добывали еще в начале прошлого века, там и кладбище старинное есть, где хоронили каторжников. Но я хочу сказать о другом. Под толщей известняков и мергелей, под так называемым гипсовым куполом горы, залегает каменная соль с прослойками калийных солей, которые применяются для удобрения полей. Но главное опять не в этом. Геологи считают, что известняк, гипс, каменная соль очень часто сопутствуют такому ценному минералу, каким является...
— Нефть! — выпалил один из следопытов.
— Совершенно верно, — кивнул Владимир Леонидович.— И если геологическая разведка подтвердит, то этот клад под Гребенской горой окажется куда богаче клада пугачевского...
Был ли Пугачев на Гребенской горе? Вполне возможно, когда со 2 до 4 октября 1773 г. стоял с лагерем неподалеку, на левом берегу Сакмары. У него, бесспорно, имелась подзорная труба, с Гребенской горы он сделал тактическую оценку местности. Может быть, как раз тогда и выбрал Берды, как ближайший населенный пункт на подступах к Оренбургу, и вскоре со своим войском перебрался туда. А там, в Бердах, впоследствии и возникло предание, связанное с пребыванием Пугачева на горе...
В 1830 г. переселенцы из центральных губерний России основали на левом берегу Урала село Павловку, ставшее потом казачьей станицей. А ровно через сто лет, уже при Советской власти, на бывших «атаманских» землях станицы возник поселок сельскохозяйственной коммуны имени 9 Января. Конечно, ни переселенцы, ни коммунары местных исторических достопримечательностей не знали. Тем не менее под впечатлением романтических рассказов о Крестьянской войне они создали свою собственную легенду о Пугачеве.
Летом 1959 г. в поселке проходили практику старшеклассники оренбургской средней школы № 2. Пенсионер Д. Я. Андросов им посоветовал:
— Сходите-ка в свободное время на Пугачевский курган. Это километрах в шести к югу от поселка. Пройдете по дороге к полевому стану, пересечете лесопилку, взберетесь на высоты и увидите вышку. Она как раз на кургане и стоит. А курган этот образовался так... Пришел сюда Пугачев с войском и начал думать, как взять Оренбург. Но до города десять верст, видно плохо, и тогда пугачевцы начали таскать шапками землю. Три дня таскали, курган насыпали порядочный; с его вершины Пугачев разглядел в Оренбурге все, что надо, и двинул свое войско на приступ. А от кургана по городу его артиллерия стреляла...
Эту легенду повторил колхозный ветеран П. Ф. Волков, который добавил:
— О Пугачевском кургане у нас тут все говорят: наверное, Пугачев и впрямь здесь был.
На самом деле Пугачев здесь никогда не был. И его сподвижники навряд ли забирались в такую глушь, где ни дорог, ни поселений не существовало. Осмотрев под руководством учителя «Пугачевский» курган старшеклассники установили, что вдоль правого берега степной реки Донгуза тянется невысокая, до 120–180 метров, гряда холмов. Она сложена красными песчаниками с выходами известняков, и холмы образуют местами довольно крутые склоны. На одном холме и находится «Пугачевский» курган с тригонометрической вышкой.
Курган размыт дождями, едва достигает двух метров высоты, его вершина и скаты также размыты. С ним соседствуют еще четыре кургана меньших размеров, и все они, вероятно, как и другие, уже исследованные в этом районе, относятся ко времени поздних кочевников. Их уединенное положение, неизвестное происхождение и создали легенду, связанную с Пугачевым.
Отсюда к северу открывается широкая панорама зеленой поймы Урала, золотистых полей, перепоясанных лентами государственной лесополосы, вдали просматривается Оренбург, поселок имени 9 Января, села Нижняя Павловка и Дедуровка.
В последние годы у подножия Донгузских высот в ландшафт вписались буровые вышки, тут и там видны грандиозные сооружения Всесоюзной ударной комсомольской стройки — газоконденсатных промыслов, и, надо думать, со временем к прежней молве о старом Пугачевском кургане прибавится новая народная легенда о первооткрывателях газовых месторождений.
В 1890 г. архивариус Оренбургского казачьего войска Н. К. Бухарин со слов старых казаков записал такую легенду.
В поселке Хабарном жил силач, отличный стрелок из лука Архип Дмитриевич Лямзин (Лябзин). Он был среднего роста, коренаст, зимой ходил без шапки, с одного маху разрубал шашкой войлочный потник, брошенный в воду, и никакие пули его не брали. Архип дружил с башкирскими, казахскими батырами, защищал бедных, а богачи, всякие разбойники, армейские капралы и даже крепостные коменданты боялись этого человека.
Архип Лямзин дожил до 125 лет. Он носил почту на лыжах из Таналыка в Верхнеозерную крепость (120 верст), а во время Пугачевского восстания примкнул к восставшим. Его прозвали тогда «Тумановым атаманом», то есть главнокомандующим. Был он в большом почете у «Пугача», лично от него получил золотое массивное кольцо с печаткой, а за заслуги в боях с царскими войсками «Пугач» разрешил возить жену Лямзина в карете на пятерке лошадей...
В этой легенде фигура народного героя и богатыря, грозы противников народа и приближенного самого «Пугача» представлена со всей силой, она вызывает симпатии, уважение. И такой человек был на самом деле. В 1890 г. в Хабарном в возрасте 78 лет жил внук героя легенды Федор Михайлович Лямзин, хорошо помнивший деда; помнили его и другие престарелые казаки. Потомки Архипа Лямзина до сих пор живут в Хабарном. Значит исторически его личность подтверждается.
Под стать легендарному герою были и его потомки.
В середине 1920-х г. в селе Хабарном возникла комсомольская ячейка, секретарем которой стал батрак Афанасий Лямзин. Туда из Орска приезжали шефы, комсомольского секретаря наставлял инструктор уездного комитета ВЛКСМ Муса Джалиль, будущий известный татарский поэт и Герой Советского Союза.
Встреча с Мусой не прошла даром. Афанасий и остальные четверо комсомольцев активно участвовали в работе клуба, избы-читальни, увлекая за собой остальную молодежь. Это вызвало бешеную злобу кулаков и местных церковников. Они решили расправиться с комсомольцами. 23 июня 1929 г. Афанасий Лямзин и его товарищ Александр Фальков были зверски убиты.
Много общего в делах Архипа и Афанасия Лямзиных. Далекий предок стоял за правду, справедливость, его потомок был таким же. Как и старый пугачевец, Афанасий Лямзин боролся за права униженных и оскорбленных, за лучшую жизнь своего народа. И если богатырский образ Архипа Лямзина увековечен в старинной легенде, то героический подвиг Афанасия воплощен в памятнике, воздвигнутом в селе Хабарном новотроицкими комсомольцами.
Теперь настали новые времена и, как говорится, народные легенды, сказы о Пугачеве складываются с учетом современности, имена вождя Крестьянской войны и его сподвижников сочетаются с именами героев гражданской и Великой Отечественной войн, с событиями, порожденными Великим Октябрем и Советской властью.
Оренбургский учитель В. В. Корабельщиков был в Илекском районе. В знойный летний день оказался он в селе Студеное. Захотелось выпить холодного молока. Зашел учитель в дом, покрытый новой шиферной крышей.
— Милости просим, — поклонилась ему старушка. — И молочко, и свежий хлебушко — все найдется, проходите!
За столом в прохладных сенях разговаривали Корабельщиков со старушкой.
— Окрестности у нас просторные, — сказала она, — и степи вольные да хлебородные, а посереди всех степей возвышается Соколиная гора.
— Там что, — спросил гость, — соколы гнездятся?
— Гора не по птице названа, — пояснила старушка, — по человеку, соколиной, стало быть, породы был человек.
— Это кто же такой?
— Слышал ли ты про Емелюшку Пугачева, народного заступника? Ну так вот, был у него сердечный друг и советчик, молодой казачий сын Иван из нашего поселка, высокий да в плечах широкий, с лицом белым, а кудрями черными.
— Но ведь, — возразил Корабельщиков, — из истории известно: вашего поселка при Пугачеве еще не было!
— А ты не верь истории, — отмахнулась старушка.— Был поселок, только назывался форпостом...
... Ну так вот, когда под Оренбургом дела у мужицкого царя Емельяна Ивановича пошатнулись, послал он своего сердечного дружка собирать новое войско. И поскакал наш Иван по казачьим станицам и крестьянским селам, по татарским деревням и киргизским аулам, по уральским заводам и башкирским стойбищам. Всю бедноту на свою сторону склонил, и пошли за ним стар и млад, пешие и конные, батраки и совсем неимущие. Кто с дедовским ружьем-поджигалкой, кто с вострой саблей или пикой, а кто просто с топором или косой.
По дороге в пугачевскую столицу повстречался им вражий генерал из немцев, с тысячью солдат и с пушками. Генерал при встрече с Иваном испугался и по оврагам в Петербург убежал, а солдаты вместе с пушками пришатились к мужицкому отряду, потому как сами были из мужиков.
Пугачев встретил дружка колокольным звоном, скинул с себя алый кафтан и самолично надел на своего любимца, низко в пояс поздоровался с приведенным войском и начал его считать. До мильена досчитал, а там сбился.
— И не трудись, — говорит Иван.— Это еще не все. Остальная твоя верноподданная голытьба пока дома сидит, оружие выковывает и провиант готовит.
— Тогда, — отвечает мужицкий царь, — мы обязательно победим помещиков, а власть устроим народную!
— Так давай скорее приказ, — зашумели пугачевские полковники и все большое войско.— Выступать мы давно готовы!
О ту пору пугацевцы взяли Казань, Саратов и продвигались вниз по Волге. И всюду их встречали хлебом-солью простые люди, и везде от них в страхе разбегались притеснители народа.
Война-войной, а жизнь да любовь своим чередом идут. На реке Иргизе нашему Ивану давно приглянулась одна русая девушка-голубушка, по имени Анисьюшка, певунья с соловьиным горлышком.
— Пусти, — говорит он Емельяну Ивановичу, — к ней съездить, повидаться хочу!
— Ну что же, — отвечает мужицкий царь, — поезжай, коли так загорелось. Дела наши идут хорошо, со своей любезной возвращайся прямо в Царицын, там и свадьбу справим!
Приехал Иван с отрядом на Иргиз-реку, начал сватать свою суженую. Вино рекой льется, от пляски у всех каблуки поотлетали, да в самый-то разгар веселья врывается к ним пропыленный посланец Пугачева.
— Велел, — говорит, — тебе Емельян Иванович немедля мчаться на речки Узени. И он там будет.
— Это почему? — застыл Иван с поднятой кружкой.
— Потому что ниже города Царицына дворяне разбили и рассеяли наше большое войско, теперь опять новое собирать будем.
Иван грохнул кружкой об пол:
— А мы-то тут бражничаем... Седлай, ребята, лошадей!
— Возьми меня с собой, — прильнула к нему Анисьюшка.— Одной-то теперь свет не мил станет, а на походе я тебе пригожусь!
— Не девичье это дело, по степи гонять, — нахмурился Иван, поцеловал побелевшую невесту и ускакал с отрядом, только пыль к небу поднялась.
От Иргиза до речки Узени недалеко, дружинники в тот же день туда попали, да поздно: на стоянке Пугачева нашли разломанные шалаши да раскиданные вещи. Из-под одного шалаша выполз весь израненный знаменщик.
— Нету, — стонет, — нету больше нашего отца родного, мужицкого царя-батюшки. Связали его богатые казаки-изменщики и отвезли к дворянскому коменданту в Яицкий городок. Чем, говорят, самим гибнуть, мы лучше его выдадим!
Помчался Иван вдогонку за предателями, да где там, разве догонишь ветра в поле!? Остановился он с ребятами на перекрестке дорог, а из-за красноглиняных холмов, из-за маров-то, со всех сторон на них наползает целая туча дворянского войска.
Пошла тут сеча, какой свет не видывал. Сколь солдатушек подневольных погибло — и не счесть, а Ивановы дружинники все до единого полегли.
Остался бывший Пугачев советник один со сломанной саблей; кольцо врагов сжимается, а генерал сзади прыгает да подзуживает. Солдатики вплотную подошли, вот уже штыками размахнулись, а офицеры шпаги подняли над кудрявой головой Ивана, да в таком положении и застыли: разлилась по степи звонкая песня, заворожила она по рукам и по ногам дворянское войско. Из-за ближнего мара выплыла русая девушка и сквозь солдатские ряды прошла прямо в круг к Ивану. Запела она еще пуще свою песню про любовь, которая побеждает саму смерть, и поднялись один за другим все Ивановы сообщники. Взяла она руку своего нареченного и так, с песней, всех вывела с побоища.
Первым расколдовался генерал.
— Марш-марш вперед, — замахал он руками.— Ловите Ивана и эту чародейку, а не то всех в Сибирь упеку!
От последних генеральских слов разворожилось все войско и кинулось вслед за народными восстанниками. А те собрались под высоким яром.
— Ну, спасибо, Анисьюшка, — обнял Иван невесту, — выручила! А теперь отправляйся домой, у нас опять сражение начнется.
— Оставь меня с собой, — просит девушка-голубушка.— Чует сердце: новая беда надвигается.
— Не могу, — отвечает Иван.— Мне рубиться надо, а я тебя оберегать должен... нет, нет, ступай!
— Ну, тогда давай уговоримся: если моя слабая помощь понадобится, ты только скликни: ку-ку, ку-ку. Знаешь, как малые ребята друг друга ищут, когда играют...
Так они порешили и расстались.
К вечеру схлестнулись две рати ярые в Полынной ростоши, бились до темной ночи, и тут Иван сподвижникам сказал:
— Мало нас осталось, а войско вражье прибывает. Айдате ускачем на мою родину, в степи оренбургские, там затеряемся и снова станем силушку накапливать!
— Айда, — ответили соратники, сели на лошадей и поскакали, только искры из-под лошадиных подков посыпались.
Увидел эти искры генерал, почернел весь, закричал по-немецки, и вдруг все войско его обратилось в волков, погнались за Ивановым отрядом. Подбегут волки к отставшему всаднику, кинутся на лошадь и повалят, а потом за Другим мчатся. И так до самого рассвета. Оглянулся Иван: волки дружину ополовинили, десятка два людей осталось, не более.
— Поднажми, ребята, — кричит, — до моего поселка недалеко, там укроемся!
А волки взяли конников в кольцо, чтобы Ивана живьем схватить. Видит он такое дело, взмахнул руками, оторвался от седла и взлетел на воздух горным соколом, а по его примеру все приятели взлетели: кто ястребом, кто кобчиком. Завыли волки, залязгали зубами, но генерал тоже хитер был: тут же обернулся коршуном, а войско превратил в стаю черных воронов.
Закрыла стая солнце и сделалось опять темно, как давеча ночью. Нападают вороны на усталых пугачевцев, сами гибнут сотнями, но и ястребы, и кобчики один за другим замертво на землю валятся.
Под конец остался один сокол ясный. Заклевали его вороны, из крыльев кровь сочится, силушка совсем вся вышла. Приблизился он к горе посреди степи, откуда уже поселок виден, чует, что дальше лететь не может, грохнулся о гору и снова человеком стал. Замахал он саблей, отбиваясь от черных воронов, а коршун-генерал возьми да брось новую стаю хищных сарычей. Изнемог Иван под ударами железных клювов сарычей — детей помещичьих, упал на камни красные и позвал, как малые ребята друг дружку кличут, когда ищут: ку-ку, ку-ку!
На лежачего-то по-подлому набросились все вороны и сарычи, вконец исклевали Ивана и косточки его раскидали. Тогда генерал обратил своих поганых птиц снова в дворянское войско, построил его и с победной музыкой увел в Петербург. На том и пугачевское восстание закончилось. Прилетела на гору птица серая, ростом с голубя. Круги делает, горем давится и глухо кличет: ку-ку, ку-ку! Только ей Иван не откликается, тишь в степи, ковыль колышется, да за горой солнце к западу склоняется.
С той поры и прозвали гору — Соколиная ...
— Да где же эта гора? — спросил Корабельщиков.— Я о такой что-то и не слышал!
— А не слышал потому, — пояснила старушка, — что императорша Екатерина велела прозвать ее Воровским маром, это чтобы вытравить в народе память об Иване, пугачевском пособнике.
Она подошла к открытой двери и указала на север:
— Вот он, Воровской-то мар краснеется...
— Значит, — спросил оренбургский гость, — там и погиб Иван?
— А кто тебе сказал, что он погиб, — отозвалась старушка.— Ведь спасла его кукушка-то! Обернулась снова девушкой-голубушкой и своими песнями про любовь да пугачевщину возвернула его к жизни. Незримо он с нами завсегда. Вон в гражданскую войну наши поселковые ребята Абоимов, Сатунков, Платонов к самому Чапаеву ушли, и вместе с ними невидимо Иван сражался, против дворянства-то. А когда фашисты напали на страну, от нас, чай, полпоселка поднялось, и не только что Иван, все его дружинники ото сна-то пробудились, с врагами воевали, и с ними весь народ к старой славе пугачевской славу новую, советскую добавил.
— Значит, — опять спросил Корабельщиков, — жив герой?
— Был герой, — ответила старушка, — а стало пятеро.
— Это как понять?
— Орехов да Сорокин отличились на войне, Боков с Зайцевым на колхозном поле, и все Золотыми Звездами отмечены.
— Ну, а где теперь кукушка?
— И кукушечка жива, — заулыбалась, закивала головой старушка.— По-секретному летает на гору Соколиную, а обитает в роще за озером Янашкиным... Нашему колхозу-то за хорошие дела дали орден Ленина, колхозники теперь в почете да богатстве; ну, как-то я услышала кукование из лесу, дай, думаю, загадаю, на сколько лет протянется это наше привольное житье...
— И сколько вышло? — спросил Корабельщиков. Старушка махнула рукой и весело ответила:
— До мильона досчитала, а там сбилась!.. Легенды, предания, сказы о Крестьянской войне 1773–1775 гг. живут и всегда будут жить в народе.
Источники
- «Под знаменами Пугачева». Челябинск. Южно-Уральское кн. изд-во, 1973 г. 195 с. с илл.