27 июля 2005 года
Вильям Савельзон
Кто сказал «э»?
Наверное, самые красивые слова об Оренбурге эти, часто цитируемые: «Здравствуй, трижды зачатая, единожды рожденная твердыня, русский город; век стоять тебе покровом и оплотом и ширить могучие крылья свои!».
Только кто это сказал? Приходится слышать, что этот автор и Неплюев, основатель города, и Рычков, первый оренбургский историк... С поэтическим текстом извернуться легче - скажешь: «Как сказал поэт», - и цитируй в хвост и в гриву. А с прозой? «Как написал прозаик»?
Распространенная болезнь - лень поискать первоисточник, куда проще повторять и механически переписывать чужие ошибки.
Иной раз почти правильно называется Даль. Но точнее - эти слова произносит некий капитан Иван Комлев, «один из чудо-богатырей Суворова». Это в повести Даля «Серенькая» о фальшивой серенькой ассигнации, которая приносит несчастье всем, кому в руки попадает.
Пятая глава повести - «Домик на Водяной», ныне улице Горького, она так называлась потому, что по ней вниз, к Уралу, мчались потоки городских ливневых вод, а с Урала навстречу поднимались водовозы. Но даже знающие, что цитата из Даля, часто пристегивают ее к моменту основания города 19 (по новому стилю 30) апреля 1743 года или на уральском обрыве, или у нынешнего пересечения Советской и Пушкинской. Тем более что в тексте повести капитан произносит эти слова под салют и колокольный звон.
Однако получается, как в той пародии на известную песню: «На палубу вышел, а палубы нет». Чтобы звонили колокола, нужно, чтобы к тому времени хоть одна церковь была готова. У Даля же коли «бьют скот за раскатами крепости», то в Оренбурге уже изрядно было построено.
Капитан Комлев свой дом обещал закончить не раньше, «покуда не была повершена единая в окружности сотен верст церковь». Так что салют и колокольный звон отмечают именно этот праздник.
Пейзаж
В другой повести - «Бикей и Мауляна» - Даль довольно-таки издевательски рисует скучный пейзаж к югу от Оренбурга, за Уралом. Он советует желающим: «Возьмите лист бумаги или лучше склейте несколько листов. А теперь возьмите карандаш и проведите от края до края слева направо прямую линию. Сверху напишите «небо», снизу - «земля». Вот и получится самый точный оренбургский пейзаж».
Чьи колокольчики?
Оренбургская степь все же не так скучна. Если мы вспомнили в одном из предыдущих выпусков этой серии историю «Соловья» Дельвига-Алябьева, то есть и другой очень известный романс «Колокольчики мои, цветики степные». Стихи к нему написал Алексей Константинович Толстой, племянник губернатора Перовского.
Он мылся, приехав в Оренбург в 1841 году, в той же бане у директора Неплюевского училища Артюхова, в которой за восемь лет до того мылся Пушкин. Толстой любил Оренбуржье и его природу, охотился в нынешнем Саракташском районе и в Губерлинских горах, написал очерк «Два дня в киргизской степи». «Цветущая степь, а вдали голубые Губерлинские горы» - какой точный и краткий пейзаж! Из очерка следует, что дичи тогда было в наших местах очень много. Чувствуется, что автору даже не доставляет удовольствия, что за какой-то час он с двумя спутниками настрелял 63 тетерева.
«Колокольчики» написаны им позже и напечатаны в 1854 году в журнале «Современник». Но стихи иной раз вызревают долго. Вчитаемся, вслушаемся в эти строки, разве не навеяны они оренбургскими впечатлениями?
«Упаду ль на солончак/Умирать от зною?/Или злой киргиз-кайсак/С бритой головою/Молча свой натянет лук,/Лежа под травою?/И меня догонит вдруг/Медною стрелою?»
Оренбургские приметы, без сомнения.
«Злой город»
В истории Оренбурга и Оренбуржья было всякое. Колонизация принесла многие тяготы. Недаром казахи, те самые киргиз-кайсаки из стихотворения Толстого, звали Оренбург злым городом. Да и не только они. Злым он был и для несчастных, которых ссылали в этот степной край. Зловещим карканьем ворона, через два раскатистых «р» звучало для них Оренбург.
Достаточно вспомнить только Тараса Шевченко.
А другой поэт, Аполлон Григорьев, хоть и приехал по своей воле, написал об Оренбурге:
«Скучный город скучной степи, Самовластья гнусный стан, У ворот - острог да цепи, А внутри - иль хам, иль хан». И добавил прозой: «Ничего не боялся я столько (между прочим), как жить в городе без истории, преданий и памятников. И вот я именно в таком городе. Кругом глушь да степь. Город - смесь скверной деревни с казармой».
Георгий и золотая рыбка
Щедрым человеком был Пушкин, ничего не скажешь! В Оренбуржье он ехал, состоя под негласным полицейским надзором. И надо же - один из губернаторов, к которому Александр Сергеевич заехал по дороге, принял его очень хорошо. Но вдогонку послал коллеге Перовскому предупреждение: Пушкин, мол, для отвода глаз говорит, что едет за материалами для своих произведений, а на самом деле он послан от государя ревизором, смотреть, у кого какие непорядки.
Ирония судьбы.
Когда Гоголь попросил какой-нибудь сюжет, Пушкин пересказал ему содержание того предупреждения, которое ему по дружбе показал Перовский и над которым они тогда вдоволь похохотали. Так наше Оренбуржье, по метким словам краеведа и писателя Николая Прянишникова, стало, так сказать, колыбелью лучшей повести на русском языке «Капитанская дочка» и лучшей комедии «Ревизор».
А с Далем, будучи в Оренбурге, Пушкин обменялся сюжетами сказок. Александр Сергеевич пересказал ему слышанную по дороге от какого-то татарина или калмыка сказку «О Георгии Храбром и о волке». А Владимир Иванович взамен подарил сюжет «Сказки о рыбаке и рыбке».
И что интересно, Даль, обожая пушкинский творческий дар, да еще под влиянием артистического пересказа, написал точь-в-точь, как Пушкин услышал по дороге от плохо владеющего русским языком человека. Вот как у него волк говорит Георгию Храброму: «Пришла моя твоя просить, дело наша вот какой: моя ашать (по-русски - есть) нада, курсак совсем пропал».
Пушкин же эту сказку написал бы тем же легким и ясным слогом, каким создал полученную в отдарок «Сказку о рыбаке и рыбке».
Горим!
Хоть места наши не лесные, но старый Оренбург во многом был деревянным. И неоднократно горел. Самый страшный пожар случился в апреле 1869 года.
Трудно себе представить, но за несколько часов выгорел весь центр города, пять квадратных километров! Сейчас бы нашли причину: короткое замыкание. Но тогда электричества еще не было. Наверное, как и в свое время Москва, Оренбург сгорел «от копеечной свечки».
Как свидетельствует один из наших историков, автор книги «Город Оренбург» Петр Николаевич Столпянский, горел Гостиный двор и магазины вместе с товарами. Потом, разбирая завалы, нашли причудливо сплавившиеся бусы, которые привозили из Бухары. От огня пошла пальба патронов в арсеналах и лавках. С гулом ухнул на землю почти десятитонный колокол. На дегтярном базаре полопались бочки, и горящая смола потекла, как лава при извержении вулкана.
Но, хоть и не стоит так говорить, не было худа без добра. Сколько лет власти боролись с хозяевами развалюх! По Далю, перед приездом наследника престола, будущего Александра Второго, полиция ходила и мелом писала на домах: на слом! Она и печи рушила, чтобы эти люди не могли зимовать и начинали строиться заново где-то в слободке. Но холодостойкие оренбуржцы умудрялись жить в развалинах и в лютые морозы, хотя власти сулили каждому по 50 рублей и бревна.
Оренбургский пожар прогремел на всю Россию. Повсюду начался сбор средств по подписке в пользу погорельцев. Но что произошло, когда строить надо было много и стройматериалы стали дефицитом? Правильно, производители и поставщики сразу же вздули цены, как в наши дни происходит с цементом. Губернатору Николаю Андреевичу Крыжановскому пришлось пойти на такую меру: фамилии спекулянтов начали печатать в газетах. Что-то вроде памятных нам «Не проходите мимо!».